Саксофон Гавриила

– Поехали куда-нибудь? За город, на природу?

– М-м… Поехали, – неуверенно проговорил я, несмотря на то, что Акрам обещал позвонить и подтвердить время встречи с парнями из клуба по поводу Машиных очков.

– Только сначала что-нибудь поесть и кофе.

– Окей… – Неуверенность постепенно, но неумолимо проникала во все клетки моего тела, словно невидимый, но всесильный вирус.

– Ты чем-то загружен?

– Н-нет… – Изо всех сил продираюсь через неуверенность к поверхности, к воздуху.

– Значит, наверное, я загружена. Тяжёлый день какой-то. Сегодня неблагоприятный лунный день, плюс магнитная буря. Я продала всего семь телефонов, и все – дешёвые модели. Хотя семь – хорошее число. Может, все нормализуется.

Автомобильные пробки, сигналы, выхлопные газы, толчки, остановки. В результате припарковались у ближайшей пиццерии. Посетителей внутри, к нашему удивлению, оказалось немного. Лена выбрала столик в глубине зала, у стены за колонной – небольшой уютный уголок. Лена вообще обладала чутьём на уютные и симпатичные места (фэн-шуйные, как выразилась бы она).

Я заказал спагетти, Лена – пиццу.

– Пойду вымою руки, – Лена поднялась со стула.

– Хорошо.

– И попудрю носик.

– Хорошо.

– Ты очень скучный сегодня. Я, впрочем, тоже, – Лена хмыкнула и двинулась по направлению к туалету.

Я достал мобильный телефон, набрал номер Акрама. Гудки. Холодные и равнодушные. Каждый новый гудок кажется длиннее предыдущего. Отключил, набрал ещё раз. Гудки не потеплели.

Из-за колонны появилась Лена. Я отключил телефон и убрал его в карман.

– Кто звонил? – Спросила Лена, садясь на место.

– Я.

– Дозвонился?

– Нет. Не отвечает Акрам.

– Жаль.

– Почему тебе жаль?

– Не знаю – сказала ради красного словца. На самом деле мне не жаль.

– Жаль, что тебе не жаль.

– Ильюша, давай прекратим каламбуры. Я на самом деле сегодня устала.

– Почему ты не любишь Акрама?

– Разве? Ну вообще-то… Да, в нем есть что-то неприятное для меня. Необъяснимо… Хотя нет… Наоборот; наверное, даже очень объяснимо. Он напоминает мне моего отца.

Я удивлённо поднял брови. Лена не любила говорить о своих родителях, и почти ничего о них не рассказывала. Все разговоры о родственниках обычно сводились к Ирочке, вместе с которой они переехали в Москву восемь лет назад и теперь вместе вели бизнес. Я знал только, что их родители остались в Харькове, на Украине.

– Какая-то очень мужская энергия. И внешне немного похож. Бритость головы… От неё тоже неприятная брутальность.

– У тебя были плохие отношения с отцом?

Лена набрала в лёгкие воздуха и задержала дыхание. Украдкой посмотрела по сторонам. Потом, как будто чуть улыбнувшись, медленно выпустила воздух тонкой струйкой вниз. И сразу стала другой – задумчивой и, как казалось, спокойной.

– Видишь ли, то, что он делал со мной и с Ирочкой в детстве и отрочестве, попадает под несколько статей уголовного кодекса. Но он сам был милиционером. А мы с Ирочкой и мамой… кхм… не были милиционерами.

Я взял её руку в свою и мягко сжал:

– Не рассказывай, если не хочешь.

– Я и не рассказываю, – пожав мою руку в ответ, спокойно ответила Лена.

– Поэтому ты боишься Акрама?

– Ну вот ещё… Будет еврейка бояться мусульманина.

– В смысле? Ты – еврейка? – Я удивлённо вытаращился на Лену. Она никогда мне не говорила.

– По маме. Значит, таки-да. И у меня даже четвёртая группа крови.

– Причём тут группа крови?

– Четвёртая группа крови очень редкая, и чаще всего встречается у евреев.

– Прикольно…

– Надеюсь, тебя это не смущает?

– Почему это должно меня смущать?

– Ну и отлично. А то вдруг ты какой-нибудь тайный антисемит, и по ночам читаешь «Майн кампф».

Нам принесли спагетти и пиццу.

– Как классно! – Лена нетерпеливо потёрла руки и наигранно улыбнулась, – обожаю пиццу!

Я отделил нежный ароматный кусок с тянущимся сыром, не желавшим отделяться, и положил ей на тарелку.

– Битч! – Вдруг резко хлестнула английским ругательством Лена.

– Что такое? – Я с тревогой посмотрел на неё.

Лена снова набрала полные лёгкие воздуха и потом выпустила его через чуть приоткрытые губы.

– Мама… Навязывается воспоминаниями… Она вообще всегда такая навязчивая была, со всеми, кроме отца. А ради отца даже от своего еврейства отказалась и крестилась. Битч! Ну ладно, ладно… Это все магнитная буря… И неблагоприятный лунный день. Извини… Лучше есть пиццу, – Она взяла нож и вилку.

На большом плазменном экране телевизора, висящем на противоположной стене, танцевали девушки, потрясывая бразильскими попками. Звук был выключен, и трясущиеся танцы беззастенчиво напористых женских прелестей, то верхних, то нижних, выглядели странновато. Причём сменялись беззвучные песни, видеоклипы, а попы оставались.

Мы ели с аппетитом, почти не разговаривая. Хотя я пытался сконструировать какие-то фразы, найти темы, отвлечь и развлечь Лену:

– Почему ты не расспрашиваешь меня о моих сеансах у Игоря Ивановича? Не спрашиваешь, что я видел под гипнозом? Мне кажется, что ты обходишь эту тему стороной, даже когда я хочу тебе что-нибудь рассказать.

– Это ведь сложные и очень интимные вещи. Я ставлю себя на твоё место и думаю, что мне не хотелось бы, чтобы кто-то приставал ко мне с расспросами. Даже если это близкий человек. Хотя близкому, на самом деле, ещё труднее рассказывать. Я думаю, что тот, кто проходит через это, сам расскажет, когда почувствует нужный момент. Ты хочешь что-то рассказать? – Улыбнулась она.

– Не то, чтобы прямо сейчас… – я почувствовал себя застигнутым врасплох.

– Вот видишь… Я вообще думаю, что делиться этим лучше по прошествии некоторого времени, когда все уляжется внутри, обретёт своё новое место, придёт в равновесие.

– Да, наверное, ты права. Ты как-то говорила, что тоже консультировалась с Игорем Ивановичем. А регрессивный гипноз с ним пробовала?

– Да. Однажды он провёл со мной сеанс. Но это было ужасно и очень тяжело. Я больше не стала повторять.

– Ты попала в неприятное воспоминание из прошлого или тебе физически тяжело было?

– И то, и другое. В результате у меня случился приступ удушья – аллергического или психосоматического, не знаю – и Игорь Иванович экстренно вывел меня из состояния гипноза. Больше я в гипноз никогда не погружалась. Но Игорь Иванович помог мне в некоторых других вопросах. Он очень хороший психотерапевт.