Саксофон Гавриила

– Я рада тебя видеть, – добавляет она.

– Я тоже рад тебя видеть.

– Купишь мне дринк?

Вокруг грохот ритмов, музыки, и приходится читать по губам.

У Маши чуть полноватые, красиво очерченные губы. По ним читать приятно, хотя и не очень легко. А где-то в другом конце танцплощадки вопиет Ленино сердце «Где же ты, Илья?»

– Ты здесь не один? – Спрашивают Машенькины губы, – я видела рядом девушку.

– Да… – Чуть задерживаюсь с ответом, – с друзьями.

– Так ты купишь мне дринк?

– Пойдём.

Мы подходим к барной стойке и я беру Маше джин-тоник.

– Спасибо, – она целует меня в щеку.

– На здоровье. Мне пора идти к друзьям.

– Потанцуем?

«Где же ты, Илья?» – вопль Лены.

– Конечно потанцую. Я уже танцую с тобой. Только сейчас мне нужно идти.

Я ухожу. Последние пятнадцать минут были бы тяжелы и сложны для проживания, если бы я был трезв, чист и пуст, а в кровеносных сосудах и в полушариях мозга не присутствовали элементы вещества, изменяющего сознание.

Лена танцевала одна, закрыв глаза, погрузившись в себя, вскинув к потолку руки.

Лена танцевала одна. Остальные в зале – словно для фона, безликие и никакие. Её поднятые вверх руки медленно колыхались, словно водоросли в речной воде – справа налево, и обратно. Глаза закрыты. Голова поднята вверх. Руки тянутся к софитам и стробоскопам, словно к Богу. Молитва (даже если она не выражена в словах) течёт, плавно и легко, снизу вверх. Наверное, Лена сама не знает и не догадывается, что в этот момент она молится. Но я чувствую эту происходящую в ней молитву, поток через руки к софитам и стробоскопам – и выше – к небу, к небу, и ещё выше, ещё выше.

Я ошибся. Лена не молилась. Она переживала внутри обиду, и для удобства отстранилась от мира.

– Куда ты делся? – Спросила меня, когда мы сели за столик.

– Знакомых увидел. Немного пообщались. – С напускным равнодушием ответил я.

– Знакомую… – Уточнила Лена. – Какую-то малолетку из детского сада. – Я видела.

– Да. Маша и её друзья, которые здесь работают.

– Друзей не видела.

Я пожал плечами.

– Поехали домой, – попросила она после паузы.

– Ты что – из-за какой-то моей знакомой? – Скривив неопределённую и непонятную мне самому гримасу, неизвестно что призванную выразить, наигранно возмутился я, и вдруг поймал смешливый взгляд Маши, танцевавшей в нескольких метрах от нас.

– Нет. – Соврала Лена. – Просто пойдём домой. Здесь как-то уже очень не фэншуйно.

К нам подсел Акрам, невозмутимый, как всегда, но блеск в его глазах выдавал внутреннее возбуждение.

– Классные чиксы есть, – он провёл руками по лицу, внимательно посмотрел на Лену, потом – на меня, вытащил ситцевый платок и высморкался.

Через пять минут мы с Леной вышли из клуба.

Ночь, ветер, дома и улицы навалились на нас, словно стараясь прижать и приплющить к земле – как-то необъяснимо враждебно. Или только меня так прижимало? Я хотел сказать что-то Лене. Хотел просто говорить о чем-то, производить слова, но не мог. И непроизносимые слова скапливались в горле, толпились там и уплотнялись в комок, как толпа пассажиров у узкого выхода из метро. Дурацкие, ненужные слова, которые хотели родиться из моего чрева, но не могли. Хотели. Не могли.

– Я вечером опять видела НЛО, – сказала вдруг Лена.

5

Мой второй визит к психотерапевту состоялся через два дня. Довольно странно, но за это время из моей памяти почти полностью стёрлись черты его лица. Отчётливо запомнились только темно-карие глаза – часто бегающие и суетливые, но умеющие в нужный момент стать внимательными и неподвижными, устремлёнными в собеседника.

– О, Илья, привет, проходи… – Он поднялся с кресла навстречу мне, протянул руку, и я пожал его маленькую влажную ладонь. – Как здоровьице? Как сон? Были кошмары эти дни?

– Не было, – честно ответил я.

– Ну хорошо, хорошо. Вот уже что-то выстраивается. Новые связи в подсознании. Все, что было нарушено, скручено, заверчено – в подсознании – сам знаешь, как там бывает, – он мелко рассмеялся, – запутано все, концов не соберёшь… А мы вот начали что-то собирать, выпрямлять, выравнивать, соединять разорванное… Никаких дискомфортных ощущений после прошлого сеанса гипноза не было? Усталости, вялости, замедления реакций, заторможенности?

– Ничего не было. Все в порядке.

– Ну здорово. Замечательно даже, можно сказать. Значит, готов сегодня продолжить погружения?

– Готов.

Раз… два… три… четыре… пять… Щелчок пальцев.

– Сейчас ты в одном из важных дней своего прошлого. Посмотри на свои ноги. Во что они обуты?

– Я бос. Мне лет двенадцать.

– Что ты видишь вокруг? Видишь ли людей?

– Вижу бородатого мужчину. Это мой отец. Он очень недоволен чем-то. Он бьёт меня наотмашь по лицу ладонью. Ругает за то, что я не дал сдачи соседским детям. Говорит, что будет бить меня каждый раз, когда я буду возвращаться домой побитым – до тех пор, пока я не научусь давать сдачи обидчикам. Он ещё раз бьёт меня. Мимо проходит мой старший брат. Он сильно толкает меня, и я падаю. Отец злится из-за того, что я упал, бьёт меня ногой, потом ещё раз. Теперь отец садится на бревно, смотрит на меня и улыбается. Его гнев прошёл. Он говорит, что лучше бы я совсем не выходил из дома. Что надо мной смеются все соседи и считают меня слабым на голову. Я думаю о том, что на самом деле отец мстит мне за то, что я был зачат не им. На самом деле он – мой отчим, хотя я привык называть его отцом. Но кто мой истинный отец?

Я охвачен бесконечной тоской. Земной мир жесток и несправедлив. Власть в нем принадлежит сильным, эгоистичным и бессердечным. А что принадлежит мне? Мне остаётся ждать, когда жизнь моя на земле закончится, и я попаду в Царство Небесное, где правят добрые и смиренные, обиженные и обездоленные. То царство, в отличие от Земного, будет праведным, блаженным и вечным. Вечным…

– Хорошо-хорошо, все ясно… Давай теперь изменим эту ситуацию. Пришло время заслужить уважение твоего отчима. Встань ровно, подними голову и, прямо глядя ему в глаза, уверенно скажи, что ты уважаешь его, как человека, которого выбрала твоя мать. Что ты благодарен ему, как человеку, который заботится о твоей матери и о семье. Что ты уважаешь его и благодарен ему за пищу, которая всегда на твоём столе, за то, что ты одет и обут и у тебя есть кров, – Игорь Иванович выжидательно замолчал, затем после паузы продолжил, – Сказал?

– Да, – тихо ответил я.

– Теперь скажи, что в ответ ты требуешь от него такого же уважения к себе, как к сыну его жены. Что ты требуешь уважения и благодарности за то, что помогаешь ему и матери в домашних делах; за то, что по мере своих сил и возможностей заботишься о нем, о матери и о семье… За то, что, хотя ты и пасынок, но ты продолжишь его род. Сказал?

– Да, – снова подтвердил я.

– Ты видишь, как меняется его взгляд? Как он смотрит на тебя с интересом и уважением. Он готов пожать тебе руку за то, что ты говоришь такие не по годам мудрые слова. Проходящий мимо брат тоже смотрит на тебя с уважением. Тебе всего двенадцать лет, но ты говоришь уже не как подросток, а как мужчина. И окружающие будут теперь относиться к тебе соответствующим образом. Ты видишь изменение ситуации?

– Да. Я вижу, что отец смотрит на меня с интересом и уважением. Он подходит ко мне и жмёт мою руку. Говорит, что не ожидал услышать от меня такие не по годам мудрые слова.

– Он обещает защищать тебя?

– Да, он обещает защищать меня.

– Твой брат тоже смотрит на тебя с уважением?

– Да, мой брат тоже смотрит на меня с уважением. Он тоже жмёт мою руку.

– Очень хорошо. Сейчас тебя устраивает то, как разрешилась эта важная для тебя ситуация? Ты доволен своей новой ролью в ней?