Сакура, свадьба, смерть
Шрифт:
– Ну, не прелесть ли мой уже не чумазый братишка?!
– Сам такой!
Поели быстро.
Гораздо приятней была прохлада в помещении. После жаркого уличного дня они, в креслах, сытые, по-настоящему наслаждались глубокой пронзительностью незаметных и неслышных кондиционеров.
Было уютно и хорошо.
Выходить на улицу, опять в липкий ужас жары, никому не хотелось.
Как всегда, самые непопулярные среди экипажа решения должен был принимать капитан. И практически командовать – тоже он.
– Ну что? Поехали…?
Машина
Капитан Глеб Никитин открыл дверцу, приглашая Ивана в такси.
– Заползай. Тебя отвезут.
– Глеб, прекрати! Я и так дойду, а вам ещё аппаратуру тащить!
– Не сопротивляйся. У тебя костюмы – их мять нельзя. А нам – недалеко.
– Ладно…
Не пытаясь быстро сесть в машину, Иван положил на заднее сиденье пакеты и стоял, почёсывая затылок, всё ещё не подавая на прощанье руки Глебу.
– Послушай, Глеб, с деньгами-то за всё это, ну, для меня, за одежду-то…
– Стоп. Послушай теперь мои уверенные и справедливые слова.
Глеб встал перед Иваном, ухватил его за плечи, слегка встряхнул, заставив смотреть себе в глаза.
– Не думай сейчас об этом. Думай о другом. А деньги отдашь после первого же удачного рейса…
– Какого рейса?!
Капитан Глеб улыбнулся.
«Ива-ан!».
– Я позвонил сегодня одному из наших, на курс старше учился, Мезенцев Валерка. Вряд ли ты его помнишь…. Сейчас он директор рыбколхоза. Буржуй, толстый и довольный жизнью. Берёт тебя к себе. Матросом, на прибрежный лов. Так что будешь теперь кушать треску в изобилии. И меня, при случае, угощать…. Ну как, пойдёт?
– Глебка…!
– В машину. Лети быстрей в свой зоопарк, тьфу ты, в ботанический сад, отсыпайся. Завтра обязательно встретимся. И спланируй, поговори по-человечески с женой. Я уверен, что ей это надо.
– Глеб, ну ты…!
– Не видишь, что ли, – меня ждут?! Прекрасная дама, в прекрасной панаме! А ты тут подробные чувства культивировать вздумал. До завтра, Ванька! Спокойной ночи!
Дверца такси хлопнула, машина, шумнув шинами по всё ещё жаркому асфальту, умчалась за поворот.
Скрестив руки на груди и притопывая по ступеньке, Марьяна задумчиво смотрела на Глеба.
– Ты – хороший.
– Правильно. Поэтому пошли быстрее домой.
Капитан Глеб поправил на плече ремень тяжеленной сумки с аппаратурой.
Рядом, на тротуаре, голуби неспешно клевали первые ягоды опавшей рябины…
Марьяна не была уверена, что успела закрыть входную дверь в квартиру.
Штативы сразу же рухнули в тёмной прихожей на пол, панама упала рядом с ними, когда капитан Глеб Никитин, в молчаливом нетерпении дошагавший по подъездным ступенькам до порога, подхватил маленького фотографа на руки и понёс её в комнату.
– Кроссовки…, не сняла…
Давно уже стемнело.
Отблески далёкой уличной рекламы пытались убедить его в том, что там, внизу, меж асфальта и мрачных ночных зданий есть ещё какая-то приятная жизнь, но крохотный свет ночника здесь, в изголовье, был убедительнее.
Глеб лежал так, как всегда, если приходилось о чём-то долго думать, –
с ладонью правой руки под головой.Машины проносились под окнами всё реже и реже, проезжающие поздние автобусы значительно отличались звуками от прочего транспорта; изредка лихие автомобили громыхали дурацкой музыкой, иногда внизу слышался пьяный смех.
Капитан думал.
В знакомом жёлтом халате, пушистая и маленькая, как цыплёнок, Марьяна вошла в комнату.
– Есть хочешь?
– Колбасу?!
– Омлет, трусишка…. Горячий и большой. Цени разнообразие.
– А ты?
– А ты мне разве не оставишь?! Не вставай, лежи!
Марьяна принесла из кухни деревянный подносик с тарелками, вилками, ножами, с нарезанным хлебом.
– Держи, аккуратней. Сейчас ещё томатный сок…
Омлет закончился удивительно быстро.
Капитан Глеб облизнулся.
– Спасибо. Ты вроде что-то говорила про колбасу, а?
– Ах, ты и обжора…!
– Гурман со стажем, не менее того.
…Низкий свет ночника отражался от жёлтого халата, брошенного на спинку кресла, образуя широкий мягкий круг.
– Ты же ведь одинок?
Задумавшись, Марьяна лежала тихо, опустив голову на грудь Глеба.
– Думаю, что да.
– А почему? Ты не любишь людей? Вроде не так…. Зачем тебе тогда такая жизнь?
– Неизвестный мне древний человек Анаксагор говорил, что живет на свете, чтобы любоваться солнцем. А я имею счастье проводить время с утра до вечера в обществе гениального человека, то есть с самим собой, а это очень приятно!
– Тре-епач…
Глеб нежно перебирал пальцами подсыхающие после душа волосы Марьяны, сдувая со своего лица щекочущие прядки.
– Возможно. Но если, как утверждают классики, жизнь – это песня, то, в моём случае, слова и музыка – автора.
– Умный трепач, и милый…
– Извините, если что не так. Ведь я впервые живу на этой прелестной планете.
С усталой улыбкой Марьяна внимательно посмотрела на Глеба.
– А с передним зубом у тебя что такое? Щербинка какая-то…. Давно?
– Отдельная история. Антагонист встретился не вовремя на моём жизненном пути.
– Так сложно?
– Да…, и пиво тогда допить не успели.
– Смешной!
– Быть смешным?! Да никогда! Я только иногда позволяю себе быть забавным.
Марьяна замолчала, но ненадолго.
Продолжали мелькать уличные рекламные сполохи, прозвенел поздний трамвай, тонко тикали часы.
– А постоянные люди в твоей кочевой жизни есть? Друзья? Женщины? Ну, или какие-нибудь принципиальные враги?
– Друзья?
На этот раз замолчал капитан Глеб Никитин.
– Нет. Наверно, с детства я определил себе понятие «друзья» таким чётким, что сейчас мне приходится жить без них… Друг, по-моему, это так, чтобы обняться перед смертью – и в бой…. Говорить с другом можно лишь, чтобы он с полуслова…. И взгляд каждого из друзей – точный и понятный только двоим. А если по чьей-то дружеской вине случится кровь – то не больно; если же возникнет обида на друга – то до первого летнего дождя. Ну, а враги…