Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)
Шрифт:
– Твоя трагедия заключается в том, – сказал я, – что ты всегда опережаешь время. Они еще просто не готовы к такому самолету. – Во всей фигуре Морриса чувствовалась подавленность. Мне стало жаль его, но то, что я сказал, было правдой. Опираясь на мои деньги, Моррис стал величайшим в мире конструктором самолетов. – Забудь об этом. Пусть тебя не расстраивает, что они еще не понимают тебя. Наступит день и в воздухе окажутся тысячи таких самолетов.
– Но уже не в эту войну, – отрешенно произнес он, доставая из коробки термос. – Пойду отнесу Роджеру кофе.
Он ушел в пилотскую кабину, а я растянулся
Раздался пронзительный визг бомбы, упавшей где-то рядом. Все разговоры за обеденным столом на минуту прекратились.
– Я беспокоюсь о своей дочери, мистер Корд, – сказала стройная, седовласая женщина, сидящая справа от меня.
Я посмотрел на нее, потом бросил взгляд на Морриса, сидевшего напротив. Его лицо побледнело и напряглось. Я снова посмотрел на женщину. Бомба упала почти рядом с ее дверью, а она беспокоится о своей дочери, находящейся в безопасности в Америке. А может, ей и следовало беспокоиться. Это была мать Моники.
– Я не видела Монику с тех пор, как ей исполнилось девять лет, – взволнованно продолжила миссис Хоулм. – Это было почти двадцать лет назад. Я часто вспоминала о ней.
Про себя я подумал, что она вряд ли слишком часто вспоминала о своей дочери. Раньше я полагал, что матери это не то, что отцы, но потом понял, что между ними нет никакой разницы. В первую очередь, они думают о себе. Общим у нас в судьбе с Моникой было то, что у нас не было заботливых родителей. Моя мать умерла, а ее сбежала с другим мужчиной.
Она смотрела на меня своими большими глазами с длинными черными ресницами, и я уловил в ней ту красоту, которая перешла от нее к дочери.
– Как вы думаете, мистер Корд, вы увидите ее по возвращении в Америку?
– Сомневаюсь, миссис Хоулм, – ответил я. – Моника живет в Нью-Йорке, а я в Неваде.
Помолчав некоторое время, она снова внимательно посмотрела на меня.
– Вы не испытываете ко мне симпатии, мистер Корд, не так ли?
– Я как-то не задумывался об этом, миссис Хоулм, – быстро ответил я. – Прошу прощения, если у вас создалось такое впечателние.
Она улыбнулась.
– Я сужу об этом не по вашим словам, мистер Корд. Просто я почувствовала, как вы напряглись, когда я сказала вам, кто я. Думаю, что Эймос вам все доложил обо мне: как я сбежала с другим, оставив его одного с маленьким ребенком.
– Мы никогда не были настолько дружны с Уинтропом, чтобы говорить о вас.
– Вы должны поверить мне, мистер Корд, – прошептала миссис Хоулм с настойчивостью. – Я не бросала свою дочь, я хочу, чтобы она знала об этом и поняла меня. Эймос Уинтроп был бабником и обманщиком, – тихо, без раздражения сказала она. – Десять лет нашей супружеской жизни были адом. Я застала его с другой женщиной уже во время медового месяца. И когда я полюбила честного, благородного человека, Эймос стал шантажировать меня тем, что не отдаст мне дочь и испортит карьеру человеку, которого я полюбила.
Я посмотрел на нее. Это было похоже на правду. Эймос был способен на такие штуки, уж я-то знал.
– А вы когда-нибудь писали об этом Монике?
– Разве можно написать о таком
собственной дочери? – я промолчал. – Лет десять назад Эймос сообщил мне, что собирается отправить Монику ко мне. Тогда я подумала, что, когда она узнает меня, я все объясню ей, и она поймет. Но вскоре я прочитала в газете о вашей свадьбе. Словом, Моника не приехала.Подошел дворецкий и убрал пустые тарелки, другой слуга расставил чашки. Когда они удалились, я спросил:
– Что бы вы хотели, чтобы я сделал, миссис Хоулм?
Ее глаза снова внимательно смотрели на меня, но теперь они слегка затуманились от слез, хотя голос по-прежнему остался твердым.
– Если вам случится говорить с ней, мистер Корд, передайте, что я спрашивала о ней, думаю о ней и надеюсь получить от нее весточку.
Я медленно наклонил голову.
– Я так и сделаю, миссис Хоулм.
Дворецкий начал наливать кофе, и в это время в затемненную комнату вновь ворвался звук разорвавшейся бомбы, напомнивший грохот грома в мирном довоенном Лондоне.
Я открыл глаза, и в уши снова ворвался гул четырех двигателей. Моррис сидел в кресле и дремал, склонив голову набок. Когда я сел на койке, он открыл глаза.
– Сколько я проспал? – спросил я.
– Около четырех часов.
– Надо дать Роджеру немного отдохнуть, – сказал я, поднимаясь.
– Наверное ты здорово устал, – сказла Форрестер, когда я вошел в кабину. – Во всяком случае храпел ты так, что я подумал, что у нас пять двигателей вместо четырех.
Опустившись в кресло второго пилота, я сказал:
– Мне кажется, тебе надо немного отдохнуть, – и добавил: – Где мы?
– Примерно здесь, – ответил Роджер, указывая точку на карте, закрепленной в планшете перед нашими креслами. Я взглянул на карту, мы пролетели над океаном около тысячи миль.
– Медленно летим.
Форрестер кивнул.
– Сильный встречный ветер.
– Хорошо, беру управление на себя, – сказал я, положив руки на штурвал.
Роджер встал с кресла, потянулся.
– Постараюсь немного вздремнуть.
– Отлично, – я бросил взгляд на козырек кабины. Начинал накрапывать дождь.
– Надеюсь, ты сможешь выдержать несколько часов с открытыми глазами? – спросил Форрестер.
– Постараюсь.
– Или ты посильнее меня будешь или я начинаю стареть, – рассмеялся Роджер. – Там, в Лондоне, я подумал, что ты собираешься перетрахать всех англичанок.
– Просто я подумал, что при таких бомбежках надо успеть, как можно больше, – улыбнулся в ответ я.
Роджер засмеялся и вышел из кабины. Я повернулся к приборам. Очевидно, не я один так думал, должно быть, девушки думали так же. Было что-то безумное в том, с какой настойчивостью они требовали, чтобы я оценил их прелести.
Начал падать снег, ложась тяжелыми хлопьями на козырек кабины. Я включил противообледенительную систему и стал смотреть, как снежные хлопья превращаются в воду. Скорость встречного ветра была двести, значит, он усилился. Я потянул штурвал на себя, и большой самолет стал медленно набирать высоту. На высоте тринадцать тысяч футов мы вышли из облаков, и в лицо мне ударили яркие лучи солнца.
Весь остаток пути до дома полет был приятным и спокойным.
2