Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

– Я уезжаю, Джонас.

– Уезжаешь?

– Да, – тихо сказала она. – Я работала здесь в ожидании транспорта на Филиппины. Мы восстанавливаем там больницу, которая была разрушена во время бомбежки. Теперь я улетаю самолетом.

– Но ты не можешь так поступить, Дженни. Ты не можешь отказаться от близких людей и от языка, на котором говоришь. Ты будешь чужая там, тебе будет одиноко.

Дженни дотронулась пальцами до распятия, висевшего у нее на груди на черном кожаном шнурке. Ее глубокие серые глаза смотрели спокойно.

– Я никогда не буду одинока. Он всегда со мной.

– Ты не должна делать этого, Дженни, – сказал я и, взяв брошюру, которую обнаружил на столике, открыл ее. – Ты просто дала временный обет и можешь отказаться от него, когда захочешь. Ведь перед пострижением существует трехгодичный испытательный срок. Это не для тебя, Дженни, ты сделала это от боли и злости. Ты слишком молода и прекрасна, чтобы похоронить свою жизнь под этой черной одеждой. – Дженни молчала. – Ты что, не понимаешь меня, Дженни? Я хочу, чтобы ты снова вернулась к жизни.

Она медленно закрыла глаза, а когда открыла их, они были затуманены слезами. Но когда она заговорила, в ее голосе чувствовалась твердость и убежденность в своей вере.

– Это ты не понимаешь, Джонас. В той жизни нет места, куда мне хотелось бы вернуться. Мое место в доме Божьем.

Я снова начал говорить, но она остановила меня, подняв руку.

– Ты думаешь, что я пришла к Нему от боли и злости? Ты ошибаешься. Никто не бежит от жизни к Богу, к Богу стремятся для жизни. Все свои годы я думала о Нем, не понимая, что ищу Его. Любовь, которую я знала, была просто насмешкой по сравнению с тем, какой действительно должна быть любовь. Милосердие, которое я проявляла, было гораздо меньше того, что я получала от Него, мое сострадание было ничто по сравнению с Его состраданием. Здесь, в Его доме и в Его делах, я нашла самую большую любовь, которую когда-либо знала. Через Его любовь я обрела спокойствие, удовлетворение и счастье.

Некоторое время Дженни молчала, разглядывая распятие, которое держала в руках. Когда она снова подняла голову, глаза ее были чистыми и безмятежными.

– Джонас, разве в этом мире кто-нибудь может дать мне больше, чем Бог? – спросила она.

Я молчал.

Дженни медленно протянула мне левую руку. На среднем пальце я увидел массивное серебряное кольцо.

– Он пригласил меня в свой дом, – мягко сказала она. – Я приняла и ношу Его кольцо, поэтому Он никогда не оставит меня своей милостью.

Я взял ее руку и прижался к кольцу губами. Дженни ласково погладила меня по голове и направилась к двери, но через несколько шагов обернулась.

– Я буду думать о тебе, друг мой, – ласково сказала она, – и буду молиться за тебя.

Я молча смотрел на нее, никогда еще ее глаза не были так прекрасны.

– Спасибо, сестра, – тихо ответил я.

Она молча повернулась и вышла. Я смотрел на то место, где она только что стояла и где ее больше не было.

Уткнув лицо в подушку, я заплакал.

7

Меня выписали из больницы в начале сентября. Я сидел в кресле-каталке, наблюдая, как Робер собирает в чемодан вещи. В это время открылась дверь.

– Привет, малыш.

– Невада! Что тебя принесло сюда?

– Приехал забрать тебя домой.

Я рассмеялся. Странно, как можно многие годы едва помнить о человеке, и так обрадоваться, увидев его.

– Твоя помощь не нужна, Робер прекрасно сам справится.

– Это я попросил его приехать, мистер Джонас, – сказал Робер. – Я подумал, что хорошо бы все устроить, как в старые добрые времена, чтобы вам не было одиноко на ранчо.

– А я решил, что воспользуюсь отпуском, – сказал Невада. – Война закончилась, шоу закрыто до зимы. А Марте очень нравится ухаживать за инвалидами, она уже здесь и готовится к нашему приезду.

– Вы ведь сговорились, да? – улыбнулся я.

– Ну конечно, – ответил Невада и подошел сзади к креслу. – Готов?

Робер закрыл чемодан и щелкнул замками.

– Да, мистер Невада.

– Тогда поехали. – Невада покатил кресло к двери.

– Только нам надо заехать в Бербанк, – сказал я, поворачивая голову к Неваде. – У Макаллистера накопилась куча бумаг, которые мне, надо подписать. – Пока я разлеживался в больнице, дела шли своим чередом.

В аэропорту нас ждал специальный самолет, который прислал Баз Дальтон. В два часа дня мы приземлились в Бербанке. Когда мы вкатились в кабинет Макаллистера, он поднялся из-за стола и поспешил к нам навстречу.

– Знаешь, Джонас, по-моему, я впервые вижу тебя на приколе.

Я рассмеялся.

– Тогда торопись, чтобы насладиться этим зрелищем. Доктора сказали, что через несколько недель, я буду двигаться лучше прежнего.

– Ну так я воспользуюсь твоим положением. Ребята, подкатите его к столу, а я приготовлю ручку.

Было уже почти четыре, когда я закончил подписывать последнюю стопку бумаг. Это утомило меня.

– Ну, что еще новенького? – спросил я.

Взглянув на меня, Макаллистер подошел к столу, стоящему возле стены.

– Вот это, – сказал он, снимая накидку с какого-то предмета, напоминавшего радиоприемник с окошком.

– Что это?

– Это первая продукция компании «Корд Электроникс», – гордо произнес Макаллистер. – Мы основали ее на базе радарного цеха. Это телевизор.

– Телевизор? – переспросил я.

– Изображение передается по волнам, по принципу радио, прямо на экран. Получается домашнее кино.

– А-а, это та штука, над которой Дюмон работал перед войной. Но она не работает.

– Работает, – сказал Макаллистер. – Сейчас этим занимаются все самые крупные радио и электронные компании. Хочешь посмотреть, как он работает?

– Конечно.

Макаллистер подошел к столу и взял телефонную трубку.

– Дайте мне студию, – он прикрыл микрофон рукой, – сейчас скажу им, чтобы запустили что-нибудь.

Вернувшись к телевизору, Макаллистер повернул ручку. Экран вспыхнул, и замелькали круги и линии, потом появились буквы: «Корд Электронике представляет». А за буквами – сцена из боевика: мужчина на лошади скакал прямо в объектив камеры. Когда лицо мужчины показали крупным планом, я увидел, что это Невада. Сцену я тоже узнал, это был эпизод из «Предателя». Минут пять мы молча смотрели на экран.

– Черт меня побери, – произнес Невада, когда просмотр закончился.

Я взглянул на Робера, на лице его было написано восхищение и изумление.