Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

Несколько минут мы сидели молча, потом Марта принесла мне чай. Она велела Неваде выплюнуть табак и прекратить мусорить на крыльце. Он покорно поднялся и пошел за кусты выплевывать жвачку.

Когда он вернулся, мы услышали шум машины, сворачивающей к нам.

– Интересно, кто бы это мог быть? – спросила Марта.

– Может быть, доктор, – предположил я. Старик Ханли должен был раз в неделю осматривать меня.

Подъехала машина, и я увидел гостей. Опершись на палку, я поднялся, чтобы встретить Монику и Джо-Энн.

– Привет, – сказал я.

Моника объяснила, что они приехали в Калифорнию продать квартиру, а так как она хотела поговорить со мной об Эймосе, то по пути в Нью-Йорк они остановились в Рино. Поезд у них в семь часов.

Я заметил, что услышав слова Моники, Марта бросила на Неваду многозначительный взгляд. Невада поднялся и подошел к Джо-Энн.

– У меня в загоне есть спокойная гнедая лошадка. Как раз для такой юной леди, – сказал он.

Джо-Энн с благоговейным трепетом смотрела на Неваду – ведь перед ней стоял живой герой.

– Не знаю, – нерешительно сказала она, – я раньше никогда не ездила на лошади.

– Я научу тебя. Это просто. И падать не больнее, чем с бревна.

– Но она не одета для этого, – сказала Моника.

Действительно, яркое платье Джо-Энн, в котором она была так похожа на мать, не подходило для верховой езды.

– У меня есть хлопчатобумажные брюки, – вмешалась в разговор Марта, – они здорово сели, так что будут Джо-Энн как раз.

Не знаю, чьи это были брюки на самом деле, но ясно, что не Марты. Слишком уж плотно облегали они бедра начавшей округляться четырнадцатилетней девочки. Темные волосы Джо-Энн были зачесаны назад и собраны в пучок. Что-то в ее лице показалось мне знакомым, но я не понял, что именно.

Джо-Энн и Невада ушли, и я, проводив их взглядом, повернулся к Монике.

– Джо-Энн выросла, – сказал я, – и стала хорошенькой.

– Сегодня она еще ребенок, а завтра уже юная девушка, – заметила Моника. – Дети растут очень быстро.

Я кивнул. После некоторого молчания я достал сигарету и посмотрел на Монику.

– Я хочу рассказать тебе об Эймосе, – сказал я.

Когда я закончил рассказ о полете, было уже около шести. Моника не плакала, хотя лицо ее было печальным и задумчивым.

– Я не могу плакать о нем, Джонас, – сказала она, глядя на меня. – Потому что уже наплакалась по его вине. Ты понимаешь меня? – Я кивнул. – Он сделал в своей жизни так много ошибок. Я рада, что наконец он совершил добрый поступок.

– Это был отважный поступок, – уточнил я. – А ведь я всегда думал, что он ненавидит меня.

– Он и вправду ненавидел тебя, – быстро сказала Моника. – Он видел в тебе то, что не достиг сам: успех, богатство. Он ненавидел твой характер. Я думаю, что перед кончиной он понял, сколько зла причинил тебе, и попытался загладить свою вину.

– А что он мне сделал плохого? У нас были только деловые отношения.

Моника внимательно посмотрела на меня.

– Ты еще не понял?

– Нет.

– Тогда, наверное, никогда и не поймешь, – сказала она и вышла на крыльцо.

Мы услышали звонкий смех Джо-Энн, сидящей на большой гнедой лошади. Для новичка у нее получалось неплохо. Я посмотрел на Монику.

– Она управляется так, будто родилась в седле.

– А почему бы и нет? Говорят, это передается по наследству.

– Не знал, что ты занималась верховой ездой.

Моника посмотрела на меня, в глазах ее были боль и гнев.

– Я не единственный ее родитель, – холодно сказала она.

Я уставился на нее. Это был первый раз, когда она при мне упомянула отца Джо-Энн. Но теперь мне уже было поздно злиться.

Послышалось пыхтение старого автомобиля доктора Ханли, подъезжавшего к дому. Он остановился рядом с загоном, вылез из машины и перелез через загородку, потому что не мог проехать спокойно мимо лошади.

– Это доктор Ханли, он приехал осмотреть меня, – сказал я.

– Тогда не буду тебя задерживать, – холодно ответила Моника. – Попрощаемся здесь.

Она спустилась по ступенькам и направилась к загону. Я озадаченно смотрел ей вслед. Никогда бы не подумал, что она может прийти в такую ярость.

– Я скажу Роберу, чтобы он отвез вас на станцию, – крикнул я.

– Спасибо, – бросила Моника через плечо, не оборачиваясь. Я посмотрел, как она остановилась и заговорила с доктором, потом вернулся в дом. Войдя в комнату, которую отец использовал в качестве кабинета, я сел на диван. У Моники, конечно, вспыльчивый характер, но пора было уже и обуздать его. Я улыбнулся, думая о том, как горделиво она выпрямилась и ушла от меня, высоко подняв голову. Для своего возраста она выглядела очень хорошо. Мне исполнился сорок один, значит ей минуло тридцать четыре.

* * *

Главным недостатком доктора Ханли являлась его болтливость. Он мог заговорить до глухоты, немоты и слепоты, но выбора не было, потому что с началом войны все молодые врачи ушли на военную службу.

Доктор закончил осматривать меня в половине седьмого и принялся убирать инструменты в саквояж.

– У тебя все в порядке, – сказал он, – но я не согласен с этими новыми порядками выписывать пациента из больницы сразу, как он только начинает двигаться. Моя бы воля, я продержал бы тебя в больнице еще месяц.

Прислонившись к стене кабинета, Невада с улыбкой наблюдал, как я натягиваю штаны. Я посмотрел на него, пожал плечами и спросил у доктора:

– Когда мне можно будет гулять по-настоящему?

Доктор взглянул на меня поверх очков.

– Начинай хоть прямо сейчас.

– Но мне показалось, что вы не согласны с городскими медиками, – сказал я. – Подумал, что велите отдыхать.

– Да, я не согласен с ними, – ответил доктор. – Но уж раз ты выходишь и с этим ничего не поделаешь, то давай гуляй. В лежании нет никакого смысла.

Он захлопнул саквояж, выпрямился и пошел к двери. Потом повернулся и посмотрел на меня.

– Какая чудесная девочка твоя дочь.

– Моя дочь? – я удивленно посмотрел на него.

– Да, когда я увидел ее с этой прической, то подумал, что не видел прежде, чтобы девочка была так похожа на отца. Вылитый ты в детстве.

Я смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова от удивления. Старый идиот, наверное, рехнулся. Все знали, что Джо-Энн не моя дочь.

Доктор внезапно рассмеялся и хлопнул себя рукой по бедру.