Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

Вильям Лонгхед положил руку на рукоять меча и, дождавшись, пока все отойдут, обратился к своему земляку. Он справился с горьким недоумением, справился и с гневом. Он собрался с силами и сказал по-дружески:

– Джон, я не жалею ни о чем. Что бы ни случилось, я всегда буду считать тебя самым благородным человеком из всех, кого я встречал в своей жизни. Скажи мне, Джон, это твое последнее слово?

– А я не встречал никого доблестней тебя, Вильям, - признался рыцарь Джон.
– Но мне больше нечего сказать.

С хищным свистом меч Вильяма Лонгхеда вылетел из его ножен.

– Так будь же ты проклят!
– прорычал рыцарь Вильям и бросился на Джона Фитца-Рауфа, норовя достать его раньше, чем тот успеет защититься.

Но тот успел. Мечи столкнулись, и от звона с ветвей деревьев мелкими искрами посыпался иней.

Рыцарь Вильям размахнулся вновь, еще сильнее. А Джон Фитц-Рауф ответил не коварным, а всего лишь оборонительным ударом: мечи должны были столкнуться вновь. Но вдруг меч Вильяма Лонгхеда замер, словно сама рука рыцаря вдруг замерзла и превратилась в ледышку. Меч рыцаря Джона, не встретив преграды, рассек рыцарю Вильяму ключицу и ушел глубоко в живую плоть.

Вильям ЛОнгхед выронил меч, который тут же упал на землю у него за спиной, и со сдавленным стоном тяжело опустился на колени.

– Боже милостивый!
– прошептал Джон Фитц-Рауф и невольно потянул к себе свой меч.

Рыцарь Вильям ткнулся лицом в землю. Кровь потекла из него рекой и задымилась на мерзлой земле.

Джон Фитц-Рауф бросился к умирающему. Небрежно оставив меч на земле, он перевернул рыцаря Вильяма лицом вверх и приподнял его за плечи.

– Зачем ты сделал это, Вильям?!
– сдавленным голосом воскликнул он.
– Прости меня!

– Только так я мог отплатить!
– прохрипел тот.
– Прощаю тебя, Джон! Священника! Скорее!

Трясущийся от ужаса священник склонился над рыцарем Вильямом.

– Отпустите мне грехи, святой отец! Торопитесь!
– скрежеща зубами теперь уже не от гнева, а от боли, прохрипел англичанин, и у него изо рта прямо в лицо священнику вылетели брызги крови.

Священник прочел разрешительную молитву, и рука его конвульсивно вздрагивала, будто обжигаясь об сгорающие грехи английского рыцаря.

– Пусть теперь все подойдут!
– потребовал рыцарь Вильям.

Он вдруг лишился чувств, но, когда все обступили его, снова очнулся, будто сам Всемогущий Творец даровал ему еще один вздох жизни ради самого последнего признания.

– Там...у Акры было... я предал... нет, не предал...
– забормотал он.
– Просто я струсил и... и увернулся. Копье попало в моего друга. Он стоял сзади... Я исповедался тогда... Мне отпустили... Но мне все равно было плохо... Я хотел расплатиться честно, как подобает... Так лучше... Так очень хорошо.

Он вздрогнул, и голова его запрокинулась.

Джон Фитц-Рауф осторожно уложил покойника на земле.

– У вас есть кладбище?
– спросил он священника.

– Конечно, есть, мессир!
– судорожно закивал тот.

– Похороните его, - повелительным тоном сказал рыцарь Джон.
– У нас мало денег. Возьмите, сколько сочтете нужным.

Священник снова испуганно закивал.

– И отпустите мне, святой отец, этот ужасный грех, - с тяжким вздохом сказал Джон Фитц-Рауф.
– Сможете?

Тут священник застыл, словно у него вовсе отнялись руки и язык.

Рыцарь Джон пристально посмотрел на него, потом перевел взгляд на мертвеца.

– Хорошо. Я приду к вам на обратном пути, - сказал он, словно обращаясь не к нему, а к Вильяму Лонгхеду - Тогда я постараюсь быть готовым. А теперь начинайте отходную молитву.

Джон Фитц-Рауф принял решение проводить убитого им друга и доблестного рыцаря до самой церкви. Мы положили его в повозку, в которой находилась священная реликвия. Со священником мы расплатились конем рыцаря Вильяма и несколькими серебряными монетами. Святой отец пообещал, что не обделит дворянина крепким гробом и местом на кладбище.

Селение показалось вымершим, когда мы достигли его. Видно, все жители попрятались, увидев вдали "совсем нехорошее войско". Дурное предчувствие не оставляло меня.

– Уже сегодня местные бароны узнают о случившемся, - сказал я рыцарю Джон, когда мы уже вернулись на дорогу.
– Сам священник расскажет им. У него нет другого выхода.

– Надо было, чтобы я отправил на небеса еще одного святого?
– холодно вопросил англичанин, пристально посмотрев на меня.

Он щурился, будто едкий дым лез ему в глаза.

– На все воля Всемогущего Творца, - честно ускользнул я от ответа.

Не вызывало сомнений лишь то, что надо изо всех сил торопиться. И мы пустились по дороге вскачь. Повозки трясло. Монахиня Катарина затихла, будто ее и не было. Никто в тот день до самой ночи не проронил ни слова. Благородные рыцари старались не смотреть друг на друга. Сам Джон Фитц-Рауф скакал, не оборачиваясь по сторонам.

Для ночлега мы выбрали в лесу, казалось, самое глухое место, куда даже разбойники не захаживают. Нам было не привыкать. Предчувствие глодало меня все сильнее, и я вознамерился не смыкать глаз. Давно со мной такого не случалось, чтобы каждый шорох тревожил мой слух и заставлял тянуться к кинжалу. Мне не верилось, что люди "медведя" Бошо осмелятся напасть на нас, чтобы отбить священную реликвию. Не верилось и в то, что они могут сговориться о какой-нибудь подлости против нас с людьми Дьердя Фаркаши. Всю дорогу они держались подальше друг от друга и обменивались недобрыми взглядами. При этом и те, и другие с большим подозрением и опаской косились на нас.

Посреди ночи один из франков, Пейре д'Аламон, поднялся и отошел в сторону по нужде. Я заметил, что он слишком удалился от своих и решил составить ему общество.

– Опасаешься, что меня волки съедят?
– с усмешкой прошептал он.

– Да. Двуногие, - прямо сказал я ему.

В непроглядной тьме послышалось журчание. Я распустил свой гульфик и едва присел, как в глазах у меня вспыхнула молния, и я тут же провалился во тьму, не описуемую уже никакими словами.

Но кто-то вдруг ухватил меня за плечи, поднял наверх и как следует потряс. Я очнулся и открыл глаза. В неверном свете головешки я смутно различил лицо рыцаря Джона.

– Пейре сбежал!
– сообщил он, казалось бы безо всякого волнения.

Я вскочил на ноги, и мучительная боль пронзила мой затылок. Видно, Пейре д'Аламон искусно улучил мгновение и хватил меня по голове чем-то тяжелым.

– Посмотрите! Реликвия на месте?
– волновался я, затягивая под животом все эти проклятые кафирские шнурки.

Шкатулка с частицей копья святого Лонгина оказалась не тронутой. Зато, когда я сунулся во вторую повозку, то обнаружил пропажу другого "сокровища" рода Фаркаши. Исчезла монахиня Катарина, и, разумеется, унес ее не ангел небесный.