Салават-батыр

Одну из елей облюбовали воробьи, перелетавшие с чириканьем с одной ветки на другую. На стоящей возле самой дороги сосне устроился пестрый дятел. Постучав длинным клювом по высохшей ветке, он издал клик и упорхнул в ту сторону, откуда доносилось воронье карканье.

«Эх, не удалось показать Николаю тетеревиные и глухариные игры!» — пожалел Салават.

Вернувшись домой, молодой отец подхватил на руки сыночка и, растормошив его, стал играть, заставляя его подпрыгивать у себя на коленях и при этом приговаривая:

— Хатес, хатес, хатес ток, ты мой маленький сынок…

В это время появился Юлай.

— Улым, худые вести из Ырымбура.

Салават замер, уставившись на отца.

— Какие вести?

— Ко мне один человек из Ырымбура заезжал, про большую заваруху в Яицком городке рассказывал. Генерал Траубенберг, тот самый, с которым я в прошлом году за калмыками гонялся, велел казаков схватить за то, что народ баламутили. Но по дороге в Ырымбур их отбили. Тамошние казаки собрались после этого и стали генералу свои требования высказывать. А тот ни в какую. Прождали казаки дня три. Пока ждали, на улицах да на берегу костры жгли, чай распивали. Потом взяли иконы, кресты и к генералу всей толпой повалили. А тот стал палить в них из пушек. Много людей полегло, остальные разбежались в разные стороны. Но нашелся один смельчак, не испугался и с криком бросился, размахивая шашкой, против пушек. А за ним — остальные казаки. Генерала и еще кое-кого в куски изрубили, а тех казаков, что за него были, в зиндан заперли. Не поздоровилось тамошнему атаману Тамбовцеву и старшинам. Казаки их закололи, а после пошли богатых грабить.

— Страшное дело! И когда это случилось? — поежившись, спросил с волнением выслушавший рассказ отца Салават.

— В этом году, в январе.

— И что?.. Теперь нас пошлют на расправу с яицкими казаками?

— Да нет, такого приказа от губернатора Рейнсдорпа пока что не поступало. Сказывают, будто Абей-батша [57] велела из Москвы генерала Фреймана послать. Не сегодня завтра он уже должен в Яицком городке быть.

— Значит, прольется кровь.

— Много крови, — вздохнув, сказал Юлай. — Хоть бы башкортов в покое оставили. Гренадеры пощады не ведают!

57

Так башкиры называли Екатерину II.

— Навряд ли, атай. Если бы губернатор на нас рассчитывал, то не стал бы подмогу из Москвы требовать. Не верит он башкортам, — заключил Салават, нахмурив брови.

— Как знать, улым, как знать… — задумчиво произнес Юлай. — Пускай уж нас не впутывают, храни нас Аллах. Яицкие казаки, видать, тоже не сидят сложа руки. Одних гонцов они к Абей-батше послали, во всем своего атамана да генерала Траубенберга винят. А других — к казахскому хану. Просят помочь, когда Фрейман нагрянет.

— Если казахи согласятся, может и нам вмешаться? Надо же когда-нибудь начинать… — сказал Салават.

— Погоди, улым, не горячись, — прервал его отец. — Мы ведь еще не все знаем. Может, мне в Ырымбур съездить?

— Я и сам могу туда сгонять, атай. Заодно кой-какую обновку для детишек прикуплю да племянникам гостинцев привезу.

— Что ж, поезжай, коли так, — согласился отец.

* * *

Приехав в Оренбург, Салават первым делом разузнал, где проживает академик Рычков и, не откладывая, направился к его одноэтажному кирпичному дому, располагавшемуся в самом центре города.

На его стук вышла русоволосая женщина в длинном сером платье с кружевным воротничком.

— Вам кого? — спросила она, и узнав, что перед ней Салават, мило улыбнулась. — A-а, добро пожаловать, проходите.

— Благодарствую.

Впустив его в просторную переднюю, женщина представилась:

— А меня Аленой Денисьевной величают. Я — жена Петра Ивановича.

Сказав это, она постучала в одну из дверей и крикнула:

— Петруша, выгляни-ка. К тебе гость пожаловал.

Рычков вышел в полутемный коридор и, приглядевшись, узнал Салавата.

— Ба-а, кого я вижу! — радостно воскликнул он, бросаясь к нему с объятиями. — Дорогой мой!..

Не привыкший к такому обращению посторонних Салават невольно отстранился, но тут же протянул вперед обе руки.

— Как поживаете, Петр Иванович?

— Слава Богу, — ответил Рычков и вдруг поморщился, когда Салават пожал ему руку.

— Ой, ой, не жмите так сильно…

— Простите, Петр Иванович! — сконфузился тот.

— Теперь-то уж нетрудно поверить в то, что Салават-батыр медведя кинжалом заколол! — сказал он, переглядываясь с женой.

Пригласив гостя в свой кабинет, Рычков предложил ему массивное кожаное кресло.

— Прошу вас, присядьте!

— Рэхмэт!

— Как поживают отец-мать, жены, детишки и другие родственники?

— Слава Аллаху, пока все живы-здоровы, — ответил Салават и сообщил, что приехал на базар за покупками.

— Хорошо, очень хорошо…

Пока они перебрасывались с Рычковым первыми фразами, Салават успел заметить, что во внешности шестидесятилетнего ученого произошли изменения. Его карие глаза потускнели и казались грустными. Количество оспинок-щербинок вокруг носа как будто бы прибавилось. Зачесанные назад длинные волосы стали такими же седыми, как и его парик, в котором он появлялся на людях. Из-за опущенных плеч и сутулости он уже не казался таким высоким.

— А вот и наш Коленька! — обрадовался Рычков внезапному появлению младшего сына.

Николай прошествовал прямо к Салавату. Тепло поздоровавшись с ним, он вопросительно взглянул на отца.

— Папенька, вы мне позволите увести от вас нашего гостя?

— Разумеется, — кивнул Петр Иванович и прошел за свой письменный стол.

Покинув кабинет, Салават почувствовал себя более непринужденно.

— Как у вас просторно и красиво! Одна комната, я думаю, величиной с избу будет, — не скрывал он своего восхищения.

— Его губернатор Рейнсдорп для своей службы за казенный счет отстроил. Позже он переехал вместе со своей канцелярией в двухэтажное здание напротив, а этот дом отцу отдал, когда наша семья сюда из Спасского перебралась, — объяснил Николай.

— Неужто губернатор такой щедрый? — поразился Салават.

— За чужой счет легко быть щедрым! — усмехнулся тот. — Свой собственный дом он ни за что не подарил бы. Не такой народ, эти немцы.

— Как, разве губернатор немец? — еще больше удивился Салават.

— Ну да, немец, — подтвердил Николай и с иронией добавил: — Добрейшей души человек… Попробуй-ка сунься к нему, когда он не в духе. Вон когда яицкие казаки взбунтовались, так он, как бы помягче выразиться, перестарался малость. А расхлебывать все уже ныне покойному генералу Траубенбергу пришлось.

— Кому-кому? — не поверил своим ушам Салават. — Тому самому генералу, который в казаков из пушек стрелял?

— Вот как? Значит, и ты о нем слыхал? — в свою очередь удивился Николай. — А ведь я знавал его. В прошлом году, весной, когда волжские калмыки с семьями в киргиз-кайсацкие степи подались, в погоню за ними генерал-майора Траубенберга отрядили…