Сальватор
Шрифт:
– Хватит болтать! – сказал Жибасье страшным голосом.
И, подав знак полдюжине людей, которые, казалось, только этого и ждали, он кинулся на строптивого погонщика и легко сбросил его на землю. А в это время его приятели распрягли лошадь с быстротой, которая говорила о том, что это занятие им очень знакомо.
Толпа последовала их примеру.
Ведь примеры для того и даются, чтобы им следовать, не так ли?
Вот и этому примеру последовали: погонщиков сбросили на землю, лошадей распрягли и отпустили.
Десять минут спустя баррикада была готова.
Она была первой с
И нам известно, что она не была последней.
Глава CXXII
В которой бунт следует своим чередом
Когда улица была перекрыта, все, что двигалось за повозками, остановилось.
Из этого нагромождения бочек водовозов и ломовых дрог, подобно костлявым рукам, торчали оглобли повозок для овощей, лишенных уже своей ноши.
Мальчишки, игравшие в прятки на развалинах здания на улице Гренета, услышав о том, что на улицах возводятся баррикады, решили внести свою лепту и притащили туда то, что смогли, дополнив тем самым новые камни в ее архитектуру.
Каждый из них приволок все, что нашел и смог унести в зависимости от роста и силенок: кто-то притащил косяк двери, кто-то доски строительных лесов. Самые маленькие принесли новые камни для мостовой, которые предназначались для ремонта улицы. Короче говоря, несли все, что в подобных случаях пускается в ход для того, чтобы соорудить то, что мы сегодня называем баррикадами.
Толпа, находившаяся на улице Сен-Дени, увидев, как на глазах растет это сооружение, радостно закричала. Можно было подумать, что это нагромождение досок и камней было храмом свободы.
Было примерно десять вечера. За час повсюду выросли баррикады. Толпа приветствовала их появление криками восторга. Различные петарды и ракеты взрывались под ногами прохожих, влетали в разбитые окна домов, жителей которых обвиняли в умеренности или подозревали в недостатке сочувствия этому проявлению патриотизма.
Волнения длились уже три или четыре часа. Беспорядки достигли своего апогея, но ни один полицейский или жандарм на горизонте до сих пор так и не появился.
Мы уже привели вам слова одной пословицы. Не боясь злоупотребить народной мудростью, скажем еще, что, когда кошка спит, мыши пляшут.
Именно это и делала толпа.
Люди встали в кружки и принялись отплясывать под аккомпанемент более или менее запрещенных песен времен Великой революции.
Итак, каждый предавался, воспользовавшись полной свободой, кто песнопению, кто танцам, кто возведению баррикад, кто грабежу себе подобных. Каждый следовал своим инстинктам, своей фантазии, своим наклонностям, как вдруг, к огромному удивлению толпы, которая, несомненно, решила, что ей дозволено будет всю ночь предаваться этим невинным увеселениям, на улице Гренета показался, словно из-под земли, отряд жандармерии.
Но жандарм прежде всего человек миролюбивый, друг толпы, защитник малышей, с которым иногда можно даже и поговорить.
Поэтому, когда толпа увидела этих безобидных военных, она принялась распевать столь хорошо всем известную песенку:
У жандармов так ведется:Когда один жандарм смеется,Вся жандармерия от хохота трясетсяНад тем жандармом, что один смеется.И жандармы, действительно, смеялись.
Но, смеясь, они по-отечески посоветовали толпе разойтись по домам и вести себя спокойно.
Все было спокойно, и толпа, возможно, последовала бы этому доброму совету, но вдруг на улице Сен-Дени в хоре голосов, распевающих песню о жандармах, послышались оскорбления.
За оскорблениями последовали сначала несколько камней, потом туча камней.
Но именно про этих военных мой собрат Скриб написал такие прекрасные строки:
Старый вояка умеет страдать и молчатьБезропотно.Отряд жандармерии замолчал и не стал роптать.
Он спокойно подошел к баррикадам и принялся их разбирать.
Во всем этом не было пока ничего особенного, то есть опасного. Но если читатели хотят заглянуть за угол улицы Офер, они увидят, что досель безобидная ситуация грозила стать очень опасной.
Поскольку одним из самых ярых строителей баррикад на улице Сен-Дени, напротив улицы Гренета, был наш приятель Жан Торо.
А среди тех, кто принял активное участие в опрокидывании телег, было несколько бунтовщиков, которые нам прекрасно известны.
Это были наши старые знакомые: «Мешок с алебастром», Туссен Лувертюр и Жибелот.
В некотором удалении от них действовал в одиночестве маленький Фафиу.
Каждый старался, как мог. И, по отзывам знатоков, результат был удачным.
А на углу улицы Офер Сальватор с презрением смотрел на описанные нами сцены. Он уже собирался было уйти, опечалившись тому, какую грустную роль играли эти бедные рабочие, вопреки здравому смыслу вовлеченные во все это одним только криком: «Да здравствует свобода!» Но тут заметил Жана Торо и его друзей, которые укрепляли только что возведенную ими баррикаду.
Он направился к плотнику и схватил его за руку.
– Жан, – тихо сказал он.
– Мсье Сальватор! – воскликнул плотник.
– Молчи! – ответил тот. – И следуй за мной!
– Мне кажется, мсье Сальватор, что сейчас не время для разговоров. Если только вы не хотите сказать мне что-то очень важное.
– Да, я хочу тебе сказать нечто очень важное. Поэтому ступай за мной не мешкая.
И Сальватор увел Жана Торо, к огромному сожалению последнего, если судить по грустному взгляду, который он бросил на баррикаду, которую соорудил с таким трудом и которую был вынужден срочно покинуть.
– Жан, – сказал ему Сальватор, когда они отошли от баррикады шагов на тридцать, – я когда-нибудь давал тебе плохой совет?
– Нет, мсье Сальватор! Но…
– Ты по-прежнему всецело мне доверяешь?
– Да, мсье Сальватор! Но…
– Как ты думаешь, могу я толкнуть тебя на дурной поступок?
– Никогда, мсье Сальватор. Но…
– В таком случае немедленно ступай домой.
– Но это невозможно, мсье Сальватор.
– Почему же?
– Потому что мы решились.
– И на что же вы решились?