Сам себе Тарантина (сборник)
Шрифт:
The Tiger Lillies – «Bully Boys»
Мэг крепко держала руль, всматриваясь в заснеженную трассу. Свет фары вырывал всего десяток метров и дальше растворялся в чёрно-белом мареве. Она не обращала на меня никакого внимания. Словно я уже не существовал.
– Мэгги, что дальше? – спросил я.
«А дальше я пристрелю тебя, сраного мудака» – ответила она голосом Луиса.
– Дальше? Дальше каждый за себя.
«Я забираю деньги, а тебя скормим свиньям»
Совсем недавно она мыла посуду в мексиканском ресторане, кишащем тараканами и латиносами. И если бы я не постучал в её дверь, это длилось бы до конца дней. Случай. Случай не стоит столько. Это мои деньги! Я бы позволил ей прикоснуться к ним, если бы она была поласковее. Мы могли бы всё вернуть, ведь были счастливы. Я, несмотря ни на что, обходителен и внимателен с дамами. И никогда
– Ладно, – сказал я. – Тогда мы не едем на ферму.
– Это ещё почему?
«А если я одна не справлюсь? Мне же нужно, чтобы кто-то держал тебя, когда я буду отрубать тебе башку».
– Потому, что я не доверяю тебе.
– И я тебе. Именно поэтому мы и поедем на ферму. Разделим деньги и расстаёмся. Могу тебя высадить прямо здесь, если хочешь.
– Мэг, неужели нельзя ничего вернуть? Я завязал с наркотой, у нас куча денег. Ты мне нравишься.
«А мне нравятся деньги. Иди к чёрту!»
– Микки, хватит этих соплей. Я уже всё решила. Я переберусь в Канаду, а оттуда отправлюсь в путешествие. И остановлюсь там, где мне больше всего понравится. Тебя в моих планах нет. Ты меня отвлекаешь от дороги. Или, может, сам сядешь за руль.
– Запросто, дорогая.
Я утёрся от вылитых помоев.
– Тормози, – сказал я.
– Зачем?
– Я сяду за руль.
– Ну, ладно.
Мэг нажала на тормоз, и машину чуть не унесло с дороги.
Мы вышли из машины и встретились в свете фар. Сейчас я сяду за руль, она достанет из-под сидения пистолет и выстрелит в меня. Труп оттащит в лес и его найдут только когда сойдёт снег. Дело закроют. Мэгги в это время будет пить коктейли на бразильском пляже или есть круассаны в парижском кафе. Таков её план. Она ещё не знает, что в магазине нет патронов.
Мэг смотрела спокойно и уверенно. Ни одна мышца на лице не выдала коварного замысла. Сучка.
За рулём сидел Луис и его вид говорил: «Ну, чего ты ждёшь?».
А и правда? Пора прекратить этот цирк. Неизвестно, куда он может завести. У неё может быть припрятан нож, ржавый гвоздь, бритва. Всё, что угодно. С её прытью она могла выцарапать мне глаза и потом перегрызть горло. Могла… зачем рисковать?
И я ударил её кулаком в челюсть. Она устояла на ногах, и я повторил удар. Сбить с ног получилось только с третьего удара. Мэг упала в снег. Губы окрасились красным, из носа вытекла струйка крови. Она подняла голову и удивлённо посмотрела на меня. В её взгляде не было мольбы, только укор и презрение.
– Я знала, но не могла поверить, – она сплюнула кровь и попыталась встать.
– Что? Что ты знала?
– Она сказала мне. Но я не верила.
– Кто сказала?
Мэгги схватилась за бампер, и у неё почти получилось подняться на ноги. Но я снова ударил. Она упала и снова стала подниматься.
– Кто сказала?
– Негритянка сказала. Которую я убила.
– Что она сказала?
– Что ты избавишься от меня.
– Чушь! Враньё! Это ты, мразь, хотела кинуть меня. И нечего мне заливать.
Я пошёл и принёс пистолет.
– Это я хотел от тебя избавиться? А это что?
– Микки, я боялась.
Она, наконец, встала на ноги и согнулась, оперявшись о капот и сплёвывая кровь.
– Ты не умеешь бояться. Ты врала мне. И сейчас врёшь.
Луис разочарованно скучал, закинув ноги на торпеду.
Злость, обида, чувство безысходности наростали, пока не превратились в неконтролируемую ярость. Я ненавидел Мэг. Она была главным злом моей жизни. И с этим нужно покончить.
Мэгги пыталась заползти под машину, но я вытаскивал её и бил, топтал, пинал. В глазах у меня помутнело, я не видел ничего, кроме красных разводов на белой холодной простыне. Думаю, я сломал ей ногу и запястье. Скорее всего, выбил половину зубов. Лицо её превратилось в бесформенную окровавленную маску. Не знаю, сколько это продолжалось, но вдруг я почувствовал, что смертельно устал. Я присел на капот и достал сигарету. Костяшки ладоней были собраны и кровоточили, но я не чувствовал боли. Курил и смотрел, как Мэг пытается отползти в сторону. Мне было всё равно. Ни мига сожаления и ни капли сочувствия. Пустота в сердце и в голове. Сейчас самым важным для меня был вкус табака.
– Мэг, – окликнул я её. – Ты хотела пристрелить меня. Ну так давай, не стесняйся.
Я бросил её пистолет. Он упал рядом с Мэгги, и она потянулась, зацепила повреждённой рукой и подтолкнула к себе. Взяла левой, целой рукой, перевернулась
на спину и направила ствол на меня. Я курил, наблюдая за вознёй с оружием. Пока она смогла наставить на меня пушку, я докурил и достал вторую сигарету. Долго прикуривал, потому что ветер со снегом так и норовили задуть огонь.– Ну, милая, давай уже, а то я начинаю замерзать. Стреляй же.
И она выстрелила.
Я упал ослеплённый и оглушённый выстрелом. Голову пронзила боль, и ночной лес растаял, снег превратился в тополиный пух, трасса в тропинку, ведущую высоко в гору. Меня вёл к вершине горы Луис в белом парусиновом костюме.
– Мик, ну нельзя же быть таким лохом. Почему ты не проверил патронник. Твоя халатность дорого тебе обошлась.
Солнце, яркое, но холодное, слепило глаза.
– Я умер? – спросил я.
– К сожалению, нет.
– Куда мы идём?
– Никуда. Ты валяешься под машиной с дыркой в башке.
– Странно.
– Ничего странного. Всё, как всегда. Хочешь мороженого?
И тут он превратился в огромный пломбир, похожий на те пластмассовые огромные рожки, которые ставят возле входов в кафе. Но солнце было неумолимо, и Луис-мороженое растаял так быстро, что я и глазом моргнуть не успел.
Потом провал в памяти.
Нас нашёл водитель фуры. Мэгги к этому времени уже превратилась в кровавую ледышку. Меня удалось спасти. Врачи сказали, что пуля сидит в мозгу, и достать её нет никакой возможности. Во что это может вылиться дальше – непредсказуемо. Но сейчас я чувствую себя замечательно.
У меня дом в Палм-Бич с кортом, бассейном и видом на океан. «Ягуар» последней модели ждёт своего часа в гараже. Отличный климат, пальмы, кактусы, магнолии и орхидеи. Бабочки садятся на плечи, и яркие пташки едят из рук.
Я ни с кем из соседей не общаюсь. Я вообще ни с кем не общаюсь. Мне хватает компании призраков. Они в наглую поселились в моём доме. Вечно путаются под ногами и надоедают. Более чем уверен, что это всё проделки этой ведьмы с Пятнадцатой улицы. Это её вуду-штучки. А может, это всё из-за пули, но я больше склоняюсь к первому варианту.
Но я уже привык, и мы нашли общий язык. С Луисом, Джеком Понтелой и тем бомжом из «Каравана» мы можем часами резаться в карты. Луис постоянно блефует, Джек разбрасывает карты, когда проиграет, а бомж невозмутим и молчалив. Назарио с компанией не признают такие развлечения и целыми днями пытаются сложить паззлы на полу в гостиной. Но я шутки ради случайно наступаю на картинку, и часть её рассыпается. Грейс, горничная из «Каравана» всё время пытается меня соблазнить и ходит по дому в такой короткой юбке, что видно тело над чулками. Старуха из отеля называет её шлюхой и читает морали, как должна вести себя порядочная девушка, и рассказывает о пуританских временах её далёкой молодости.
Мэгги меня простила. Она не живёт в доме, только заходит в гости. В латексе и коже, с крашеной копной волос на голове и полным комплектом пирсинга.
– Вот, смотри, язык проколола.
Она открывает рот с острыми пеньками выбитых зубов и показывает чёрный опухший язык, в который вкручен шуруп.
– Ты молодец.
Она отказывается от всех развлечений, хоть итальяшки и приглашают её постоянно, чтобы она помогла.
Мать Луиса оказалась тихой, спокойной матроной. Постоянно сидит в кресле или лежит на шезлонге возле бассейна с какой-то страшной потрёпанной книгой в руке и иногда шевелит губами, словно произнося заклинания или молясь.
Пуля в голове совсем не беспокоит и не напоминает о себе. Я даже забываю, что где-то в мозгу засел кусок свинца. Разве что, иногда я слышу голоса, словно подслушиваю из соседней комнаты сериал о врачах. Почему о врачах? Эти голоса постоянно называют странные слова, напоминающие названия лекарств и болезней.
Вот и всё. Надеюсь, это был последний эпизод моей жизни, о котором я могу рассказать. Надеюсь, остаток жизни я проведу в тишине, покое и скучной неге.Tiger Lillies, «Hell»
Титры из непонятных слов, написанных незнакомыми буквами, медленно сползают вниз на фоне больничной палаты, снятой камерой видеонаблюдения с верхнего угла; на койке мужчина с перевязанной головой, с кучей подсоединённых трубочек и капельницей. Он лежит неподвижно с закрытыми глазами. Его рука прикована наручниками к кровати, что само по себе нелепо, ибо понятно, что сбежать он сможет только на тот свет. Рядом на стуле сидит полицейский, уткнувшись в дешёвую книженцию в мягком переплёте.
Заходит врач в белом халате. Мы не слышим, о чём они говорят, но ясно – речь о пациенте. Врач на вопросы полицейского беспомощно разводит руками.
Затемнение.
Занавес.