Самая настоящая Золушка

Глава двадцать первая: Катя

Год назад

— Оставлю вас, — уже более сухо говорит Лиза и быстро уходит, прикрывая дверь, как мне кажется, с нарочито выразительным хлопком.

У них своя семья, своя жизнь со многими обидами и недопониманием в прошлом. Понятия не имею, что она пыталась сказать, но все слова Лизы могут быть продиктованы старыми обидами. И, конечно, она тоже считает, что сирота-студентка не пара взрослому мужчине, чье имя входит в первую десятку «Форбс». Когда-нибудь я привыкну не реагировать на предрассудки общества.

— Тебе нравится? — Я чувствую, что начинаю краснеть, как бывает всегда, когда Кирилл стоит достаточно близко, чтобы мой нос уловил его особенный запах, поэтому начинаю кружиться, придерживая юбку над полом, чтобы не испачкать безупречный кремовый шелк.

Кирилл молчит, но зачем-то прячет руки в карманы брюк. Выражение его лица не меняется, но взгляд… Он скользит по моему лицу, шее, плечам, прикрытым тонкой прозрачной тканью. Я непроизвольно обхватываю себя руками, но Кирилл вдруг говорит:

— Подойди.

И я иду, как будто мое тело запрограммировано беспрекословно подчиняться его командам.

— Тебе нравится? — спрашивает Кирилл, немного, всего на сантиметр или два наклоняясь ко мне.

Я больна, вероятна, или странно от него зависима, потому что меня странно волнует наша вот такая близость: он не прикасается ко мне, лишь слегка трогает дыханием за щеки, потому что я иступлено заглядываю в его лицо, подставляя всю себя, словно угощение.

— Да, — отвечаю очень тихо.

Хочу, чтобы он обнял меня.

Чтобы поцеловал как в тот день, когда приехал ко мне и жадными болезненными поцелуями вырвал из меня согласие стать его женой. Именно тогда я перестала бояться, потому что стала абсолютно зависимой от его прикосновений, поцелуев и даже странного взгляда сквозь меня.

Кирилл очень медленно вынимает ладони из карманов, застывает, приподнимая их к моему лицу, как будто ведет кровопролитную войну с собственными противоречиями и выигрывает в последнюю минуту, крепко, без намека на нежность, обхватывает ладонями мою шею.

Я пугаюсь, но лишь на мгновение, когда понимаю, что его пальцы на моей коже — это изысканный ошейник, теплый и нерушимый. Он не сделает мне больно, он лишь хочет контроля надо мной. По какой-то причине ему необходима вся власть и моя готовность подчиняться в ответ.

— Сними его, — еще один приказ.

Мое дыхание прерывается, потому что этот приказ более чем понятен.

Я должна испугаться, возмутиться, испытывать стыд и смущение.

Я должна быть испуганной смущенной женщиной, которая вот-вот окажется голой перед мужчиной, которого знает меньше недели. Но в моей голове я давно принадлежу Кириллу Ростову: душой и телом. И отдаться ему так, как он хочет — так же естественно, как и дышать.

И все-таки мне очень тяжело переставлять ноги, когда поворачиваюсь к нему спиной. Хватка пальцев на моей шее не становится ни на миг слабее, но это так приятно — принадлежать своему мужчине абсолютно и безусловно.

— Там шнуровка, — мой голос окончательно садится, и последние слова я произношу едва ли громче, чем звук, с которым опадают листья. — Помоги мне… пожалуйста.

До того, как в моей жизни появился Кирилл, ко мне притрагивался только один мужчина: мой парень, с которым мы дружили еще со средней школы и в старших классах решили, что нам пора встречаться. Он провожал меня домой, целовал и иногда, когда обнимал, и его руки были где-то в области моих ребер, это было иногда просто очень неуютно, а иногда смешно от щекотки. И никогда мне не хотелось, чтобы его руки поднялись выше и притронулись к груди.

А сейчас я чувствую себя… очень странно.

Во мне нет ни страха, ни паники. И даже стыда осталось на самом донышке. Потому что в моей жизни все уже давным-давно сконцентрировано вокруг этого мужчины, и даже сексуальные фантазии, в которых он до последних дней был лишь размытым образом, моим слишком богатым воображением.

Сейчас, пока его пальцы медленно и изредка касаясь моей кожи послабляют шнуровку, я как никогда остро ощущаю разницу между фантазиями и реальностью. У живого мужчины из плоти и крови грубая кожа — и когда он притрагивается ко мне, мы дергаемся почти в унисон, как будто два соединённых провода под напряжением, но искры не разлетаются в разные стороны, они пропадают внутри нас, разжигая что-то такое, чего не могла представить даже моя буйная фантазия.

Реальный мужчина стоит у меня за спиной — и его реальные твердые и прохладные ладони резко, почти грубо, стаскивают ткань платья с моих плеч. Под ним у меня ничего нет: моя простая хлопковая майка точно портила все впечатление от наряда, и ее пришлось снять, хоть до последнего момента я думала, что это была плохая идея. А сейчас, когда платье медленно скользит по коже, обнажая меня сантиметр за сантиметром, я могу думать лишь о том, почему я до сих пор не покрылась выразительным румянцем стыда от головы до пяток.

Еще минуту назад заряженная храбростью под завязку, теперь мечтаю о том, чтобы спрятать себя за тысячей одежек, потому что… Кирилл не спешит притрагиваться ко мне.

Я ему не нравлюсь, это же очевидно. Влюбленный мужчина должен желать свою женщину, сходить с ума только от кусочка оголенной кожи, а не стоять за ее спиной, даже не пытаясь притронуться, когда из всей одежды на ней остались одни трусики и толстые полосатые колготы.

Мне так неуютно, что руки сами тянуться вверх, чтобы прикрыть стыд, но голос Кирилла останавливает меня выразительно озвученным желанием:

— Не шевелись.

Я замираю, прислушиваясь к собственному рвущемуся в галоп сердцу.

И дыханию мужчины моей мечты мне в затылок.

Он делает шаг — и мы снова вздрагиваем: синхронно, одновременно, как будто две половины одного целого, которые, даже разделившись, испытывают одинаковые чувства.

Кирилл снова обхватывает мою шею ладонью, полностью контролируя каждый мой вдох. Чувствую, как он большим пальцем у меня на вене прижимает, жадно глотая каждый удар сердца открытым ртом у моего виска.

Он даже не пытается ласкать меня, хоть моя грудь уже невыносимо болит от потребности впервые в жизни испытать настоящие, а не фантомные прикосновения человека, от которого я абсолютно безумна. Поэтому мои губы беззвучно шепчут: «Пожалуйста, пожалуйста…» А пальцы сами находят его свободную руку, почти обламывая ногти об металлический ремешок часов.

Он гневно и резко сбрасывает мои ладони, опускает ладонь на живот и резко выдыхает, как будто притронулся к раскаленному железу. Что не так далеко от истины, потому что температура моей кожи намного выше ста градусов. Пусть и всего лишь в моей голове.