Самая настоящая Золушка

Глаза уж немного привыкли к темноте, и я вижу очертания софы, дивана, кресел и даже тумбы с вазами. Пара шагов вперед, в сторону двери на кухню. Не уверена, что права, но обычно именно там, в одном из доступных ящиков, хранится фонарик или хотя бы свечи на первое время.

«Ну вот, и совсем почти нее страшно, Катя, осталось чуть-чуть — и будешь утром рассказывать всем, что бродила по дому в полной темноте и даже не описалась от страха».

Еще пара шагов.

За окнами какая-то яркая вспышка, словно где-то рядом упал метеорит. Я жмурюсь от рези в глазах, пытаюсь прикрыть голову, отвернуться — и натыкаюсь на стоящего прямо за моей спиной человека. В ярком зареве его лицо выбелено до неузнаваемости и кажется неестественно вытянутым, узким, словно у инопланетянина из «Секретных материалов».

Пытаюсь закричать, но голоса просто нет, язык задеревенел и присох к нёбу.

Выставляю вперед руки, теперь абсолютно уверовав, что тот охотник из тени, который приходил за мной и случайно забрал мою мать, на самом деле существует. Что он реален, из плоти и крови, и даже странная анатомия не помешает ему придушить меня костлявыми руками-ветками. Потому что на этот раз он точно не ошибся.

Странно, что ноги все равно слушаются, хоть мой парализованный страхом мозг уже давно их не контролирует. Как еще объяснить, что через секунду я снова в темноте и, словно угорелая, вваливаюсь в кухню, щупая все, что попадет под руку, чтобы найти оружие для защиты.

Натыкаюсь на чьи-то руки.

Кричу до сорванного горла.

И мягкий свет снова возвращает меня в реальность.

Глава двадцать седьмая: Кирилл

Год назад

Замарашка орет мне в лицо, разбивая вдребезги то немногое душевное спокойствие, что я собрал за день. Ее присутствие в моем доме просто убивает. Крошит мой и без того сломанный мозг внезапным приступом паники. До дрожи в руках, до сраной трясучки, стоит лишь подумать, что так теперь будет всегда.

Что порядок, в котором мне комфортно существовать, перестанет быть моим.

Что вещи перестанут лежать на своих местах, что в созданной мною жизненно важной гармонии появится Суперновая чистого Хаоса, которая меня разоблачит.

Лиза была права.

Хуевая затея.

Не нужно было слушать Морозова с его грандиозными конспирациями и планами. Хотя, чего уж: до сегодняшнего дня все было почти идеально. Не считая моментов, когда замарашке хотелось трогать меня или, как в тату-салоне, устроиться на мне, словно приблудный котенок.

Я с трудом проглатываю первое желание оттолкнуть девчонку, стряхнуть ее с себя, как насекомое, выбежать — и закрыть дверь на замок, чтобы хотя бы на время вернуть себе чувство безопасности. Но стоит вспомнить о маскировке, и в работу, наконец, включается дополнительный двигатель.

— Кирилл?! — Замарашка смотрит на меня заплаканными испуганными глазами.

Чувствую, как заклинивает мышцы шеи, потому что мозг пытается зафиксировать ее в таком положении, а тело хочет избавиться от раздражающего фактора.

И ладони, в которые замарашка вцепилась, словно перед смертью, жжет до зубного скрежета. Наверное, примерно то же самое чувствовало бы тесто, когда его прессуют двумя блинами вафельницы, если бы обладало разумом или хотя бы зачатками нервной системы.

— Не кричи, — прошу я, хоть внутри черепа эти слова превращаются в вакханалию, от которой закладывает уши.

То, что тихо для всех — для меня настоящая пытка высокими звуковыми частотами.

Даже если это мои собственные слова.

— Там кто-то был! — продолжает паниковать Катя. — Какой-то мужчина. Очень высокий и…

— Это охрана, — торможу ее истерику.

В подтверждение моих слов в кухню заходит Егоров — большой и почти квадратный от мышц начальник службы безопасности, рапортует, что где-то на линии перебои из-за аварии, но включился автономный генератор и ситуация под контролем.

Пока замарашка выслушивает его монотонную речь старого спеца, я почти высвобождаюсь из ее хватки, но девчонка, словно нарочно, вдруг крепко обхватывает меня руками, прижимаясь сразу всем телом.

Просачивается в меня сквозь микроскопические щели, словно паразитирующая культура.

Она слишком… везде.

Слишком много ее во мне, в воздухе, который уже в моих легких.

Эта девчонка словно несовместимый с жизнью обширный ожог на коже.

И я все-таки срываюсь: отрываю ее от себя, начихав на протестующий крик и попытки снова до меня дотронуться.

Егоров быстро ретируется.

— Не прикасайся ко мне! — ору не я, но мои бесконечные порезы под кожей. — Мне противно, поняла?! Не трогай меня!

Какая-то часть сломанного мозга еще пытается работать в нужном направлении, но это уже бессмысленно, потому что вслед за паникой на мою голову обрушивается потребность к ебене матери отправиться на другую планету.

Чтобы выйти, мне нужно сделать несколько шагов в сторону Кати, но она внезапно отшатывается, стоит дать понять, что нам никак не разминуться без нового контакта телами.

Ее тощее тело отбрасывает назад, на тумбу, где стойка с ножами почему-то стоит на самом краю. В секундной гнетущей тишине, для меня такой же громкой, как и крик, слышно, как замарашка дышит рваными глотками и вдруг вскрикивает, когда подставка опрокидывается и ножи летят вниз, прямо на ее босые ноги.

У меня есть лишь мгновение, чтобы оценить обстановку, прикинуть, что стоит дороже: ее израненные ступни или моя, в который раз за день, изнасилованная психика.

Я выдергиваю замарашку одним выверенным жестом, и она снова оказывается в моих руках. Но на этот раз брыкается, кусается и шипит, сыпет градом ударов куда придется.

— Успокойся, — сломленным механическим голосом прошу я, а когда просьба остается без внимания, резко опрокидываю девчонку на кухонный стол. — Лежи смирно.

И она в самом деле замирает, обдавая меня жаром дыхания.

Кожа на лице как будто слезает целыми клочьями.

Но именно сейчас, секунда в секунду, я вдруг осознаю, что впервые смотрю в глаза другого человека… просто так. Без установки, без усилия. Потому что хочу видеть трансформацию замарашки во что-то, что мне пока совершенно непонятно.

И еще одна мысль.

Самая пугающая и самая непонятная.

Я хочу эту женщину вот так, лицо в лицо, даже если придется завязать ей глаза.