Самайнтаун

Золотисто-желтый, как свет солнца, плащ для Остары. Сияющий драгоценностями пиджак для Белтайна, кажется, дизайнерский, какие Джек только на витринах в торговом центре видел, когда искал себе новые подтяжки. Забавная рубашечка с медвежонком на груди для Литы и двубортное длинное пальто для Йоля с массивными, как он сам, пуговицами… Как бы, однако, Ламмас трупы не наряжал, их уродства, ощущения противоестественности и мерзости это не умаляло. Даже пахло на площади соответствующе: смрад гниющей плоти топил в себе сладость карамельных яблок и пряности пунша, плещущегося в большом чане под навесом. Этот запах напоминал: перед ними мертвецы. Сколько ни перешивай их, сколько ни молись, сколько жертв ни швыряй к их ногам, они были мертвыми – и таковыми останутся навек.

Уже ничего не могло этого исправить, даже желтый сок, липкий тянущийся, как мед, которым были покрыты выглядывающие из-под одежды швы, будто это как-то могло задержать разложение, скрепить их прочнее. Клематисы, удерживающие тела подвешенными, этот сок тоже лобзали, точно нектар, пытались его слизать. Джек уже видел подобное на Доротее, но не придал тому значения. Теперь же он не мог не задаться вопросом, что это вообще такое…

Точнее, чье.

– Где Титания? – спросил он не своим голосом.

Ламмас передернулся, словно для него было оскорбительно, что Джек в эту самую минуту думает о ком-то, кроме их семьи. Тень его, хоть и не такая «живая», как у Джека, все равно оставалась ему крайне послушной, а потому тут же взбеленилась, стекаясь в ладонь, собираясь в идеально круглый серп. Ламмас ловко перехватил его древко.

– Я подумал, покуда пыльца феи способна жизнь создавать, она и удержать ее сможет… И действительно смогла. С Доротеей получилось, хоть и ненадолго. Без этой пыльцы ее голова бы вообще сразу отвалилась. Помнишь, Лита как-то говорил, когда песок с сахаром перепутал, «все полезно, что в рот полезло»? Здесь я решил использовать тот же принцип. Словом, лишним не будет. Жаль, на себе попробовать не успел. – Ламмас хмыкнул и снова показал Джеку один из швов, оттянув до груди ворот водолазки. – Ты поторопись, Джек. Туши скорее свечу, а то, гляди, я развалюсь скоро. Да и ночь Самайна не вечна.

Городское башенные часы подтвердили это, громогласно пробив полночь. Обычно Великая Жатва начиналась еще на закате и заканчивалась на рассвете, но, чтобы перебить жителей Самайнтауна, Джеку вполне хватит и шести часов. Недаром ведь Ламмас все для него подготовил, всех на площади собрал, даже обездвижил и оградил своими прихвостнями, чтобы упростить Джеку его работу. Коси – не хочу! Пшеница, их души, сами в руки полезут.

– Туши свечу, Джек, – повторил Ламмас.

– Или что? – с вызовом спросил тот, шагнув вперед.

– Или я убью здесь всех сам. – И он показательно взмахнул своим серпом.

Пусть тот и был раза в два меньше и короче косы Джека, это не мешало ему точно метить в любую цель и быстро вращаться. Раньше, чем Джек успел придумать вразумительный ответ, у ближайшей к Ламмасу живой скульптуры – бородатого мужчины в костюме дровосека и пинтой эля в руке – покатилась верхняя часть туловища, разделенная с нижней ровной тонкой полосой. Тело развалилось буквально у Джека перед носом, и этой наглядной казни ему хватило, чтобы поверить в серьезность намерений Ламмаса. В то же время Джек вдруг почувствовал, как раздувается от ярости и силы, будто кожа под ее давлением натянулась и затрещали кости. Осень на осень откликалась, ибо сегодня она была в полных своих правах.

Как кто-то смеет чрез них преступать?! Как кто-то смеет покушаться на его владения?! Джек больше не слаб и немощен, как тогда в Лавандовом Доме. Нерешительность он отмел своей косой. Не позволит Самайн над своим городом в Самайн же издеваться! Лету придется отступить.

– Сделаешь так еще раз – и сначала мне придется научить тебя, как подобает вести себя в гостях, – предупредил Джек, глядя своей тыквой исподлобья, и Ламмас ухмыльнулся, снова взмахивая серпом, на этот раз чтобы отряхнуть его от крови.

– Мы уже проходили это, – мягко напомнил он и сделал к нему шаг. Джеку пришлось приложить усилие, чтоб не отшатнуться. С братом – с трудом, но он помнил, что перед ним и вправду его брат, – Джек еще не дрался. И, если честно, не хотел. – Ты не ровня мне, пока горит Первая свеча. Коль не хочешь, чтобы я тебя заменил, как заменял многие столетия – потуши ее.

– То есть предлагаешь мне решить, кто именно их убьет – я или ты?

– Да, – кивнул Ламмас. – Предлагаю. Я действительно разваливаюсь, Джек, – И он снова поднял полусгнившую руку с уже плохо ему подчиняющимися, распухшими пальцами. – Разве ты не хочешь меня спасти? Всех нас. Это ведь мы твоя семья, Джек. Не они. А Колесо, как и семью, ничто не остановит. Ты сам это говорил.

Сколько Джек себя помнил, – а теперь он помнил всего себя целиком, с самого начала, – он всегда Великой Жатве противился, но никогда ее не побеждал. И вряд ли в этот раз сможет победить. Но даже мизерный шанс лучше, чем его отсутствие, а этого шанса не будет, если сам Ламмас за косьбу возьмется. Он-то никого не пощадит, даже сомневаться в правильности своих деяний не станет. Это был выбор без выбора – равноценная смерть что от серпа, что от косы. И все же…

Джек медленно поднял Первую свечу на уровень сердца, куда холодок огня будто бы все норовил пробраться. Пламя колыхалось, и впрямь к нему тянулось. Джек вдруг понял: свеча просто тоже угаснуть хочет. Хоть и неистлевающая, но уставшая. Хоть и сплетенная из семи чужих костей, но одинокая, брошенная и уже давно свое предназначение исполнившая. Забвение подарило Джеку счастье на сто лет – теперь забвению было пора предать саму свечу. Она больше не хранила в себе его воспоминания, только силу берегла. И лишь забрав ее назад, Джек сможет Ламмаса унять. Так или иначе.

«У всего на свете есть душа, – напомнил себе Джек, стряхивая оцепенение, навеянное страхом и сомнениями. Ламмас терпеливо ждал, стоя напротив, улыбался, раскачиваясь с пятки на носок. – И у моих братьев были души. Даже у Ламмаса до сих пор где-то да быть должна, и, если, обретя силу, я смогу ее найти, то, может быть…»

«Косить души – мой удел, и неважно, людские иль божественные».

Джек отпустил Барбару на миг, чтобы поднести к свече другую руку…

И зажать двумя пальцами фитиль, что затем с шипением потух.

– Наконец-то, – вздохнул Ламмас довольно, и следом за Первой свечой все другие в Самайнтауне угасли тоже – и голубые, и обычные. Даже болотные огни исчезли, потемнели фонари, гирлянды и ритуальный костер за его спиной.

Весь Самайнтаун погрузился в густой чернильный мрак.

А внутри Джека вспыхнуло бирюзовое пламя.

* * *

Лавандовый Дом, как рассказывал Джек, просто появился в Самайнтауне одним днем, и все. Словно кто-то просто открыл свой саквояж и разложил его оттуда, как палатку. Поэтому больше всего Лора боялась, что точно так же Лавандовый Дом сложится обратно, чтобы уехать в город поблагоприятнее да поспокойнее. Но нет: к их прибытию он по-прежнему возвышался в глубине Темного района, отгороженный скрюченными вишневыми деревьями от соседних зданий и глядящий на них надменно с высоты своих четырех этажей. Лиловая черепица словно запотела от десятка дымоходов, откуда по-прежнему струился полупрозрачный, муслиновый дым. Лора впервые столь явственно ощущала, что идет на свидание к призракам – никого, кроме них, ее и Франца, почти выбивших дверь в Лавандовый Дом, там будто бы не осталось, как и во всем остальном затихшем городе.

Благо, вопреки внешнему недоброжелательному виду и тому, чем закончился их с Францем прошлый визит, главная медиум с короткими белыми волосами приняла их двоих более чем радушно. По крайней мере, не прогнала со своего порога, как могла бы, а это уже было подарком.

– Во-первых, я, кажется, говорила вам, что тот сеанс был для вас последним, – все-таки напомнила она, сложив ногу на ногу в кресле на фоне стены с черной геральдикой в комнате, которую медиум тактично назвала «переговорной», но которая скорее напоминала приемное отделение похоронного бюро со всеми этими черепами на полках и анатомическими фотографиями. – Во-вторых, вы понимаете, сколько стоит то, о чем вы просите? Вы за полжизни не расплатитесь!