Самайнтаун

– Вот что не так с людьми, а? – вздохнул настоящий и, несомненно, самый что ни на есть оригинальный Джек, отодвигая стул под желтыми шторами в крупный горох и плюхаясь на зеленую, как тыквенный хвостик, подушку.

– Может быть, то, что они люди? – предположил Франц, перебирая в руках письма из кремово-желтой бумаги, изрядно пожухшей от той влажной земли, на которой их, должно быть, писали. – Не понимаю, что тебе не нравится.

– То, что меня превратили в городскую страшилку, вот что!

– Тебя благодаря этому пресса теперь найти не может и в суд затащить. Одни плюсы! Помнишь, как кто-то в восьмидесятые расклеил плакаты по всему городу с моим портретом и подписью «Не верьте этому парню, если он попросит его убить – он все равно не умрет»?

– При чем здесь это?

– Ну, я тогда тоже целых полгода был знаменит…

– Меня не известность моя смущает, а то, что я подаю дурной пример. Да и туристов с жителями вернуть в город это ничуть не помогает, знаешь ли. У нас работать на ферме и так почти некому!

– Ничего-ничего! – Наташа протиснулась к их столу и принялась наполнять опустевшие чашки горячим ароматным кофе со сливками, подкладывая на блюдца лишнюю порцию коричного печенья. – Я на следующей неделе такое меню забабахаю, что к нам со всех уголков земного шара съезжаться будут! Я ведь наконец-то поняла, из-за чего тогда захворало мое кафе, когда продажи упали год назад… Все из-за скудного меню, да-да! Новинок давно не было. А теперь у нас и тыквенный конфитюр начнут подавать, и тыквенные пряники, и тыквенный омлет, и даже тыквенную самогонку! Вот увидите, популярность города до небес взлетит.

Лора, Франц и Джек переглянулись, но никто из них не решился возразить. Несмотря на то что минул почти год, как Наташа полностью выздоровела и клематисовая лихорадка больше не давала о себе знать, оставив в покое всех жителей так же, как этот мир оставил Ламмас, они трое все еще чувствовали себя виноватыми перед ней, в частности, Лора. Размешивая ложечкой свой душистый зеленый чай с бергамотом и лимоном вместо кофе, она постучала этой ложечкой по малюсенькому сколу на фарфоровой чашке и улыбнулась. Из ее тубуса, обтянутого молочной кожей, торчал незаконченный проект новой застройки городской площади, который она обсуждала с Душицей как заместителем мэра, до того как прийти сюда.

– Итак, на чем мы остановились? Прежде чем тебе, Джек, приспичило в туалет…

– Я мыл руки после печенья!

Письма снова зашелестели в руках закатившего глаза Франца. Он аккуратно вспорол последнее, самое свежее, ножичком для масла, который остался после поедания Лорой сэндвичей с яйцом-пашот, и быстро пробежал текст глазами перед тем, как зачитывать его вслух. Почерк Титании всегда напоминал виноградные лозы, поэтому, чтобы через них продраться, Францу потребовалась минута-другая.

– «Несу вам радостные вести, друзья мои!» – начал он наконец, подражая возвышенной интонации Титы, но изрядно переигрывая. – «Благой двор отступил от своих притязаний на мой после того, как я съела их Королеву, поэтому теперь в Волшебной стране снова воцарилась блаженная ночь. Несмотря на то, что в прошлом своем письме я выражала сомнения в отношении Херна, он по-прежнему верен мне и так же сладострастен. Каждый месяц, когда он возвращается с Охоты, он берет меня на троне»… Г-хм, пожалуй, следующий абзац я пропущу, здесь слишком много практических разъяснений, что означает «сладострастен». – Франц потер костяшкой пальца нос и сразу перешел к концу письма (видимо, тот абзац был очень большим). – «Благодаря Херну две тысячи наших детей сыты и довольны. Я более не имею никаких угодий в людском мире, наше пропитание – новые охотники…» Подождите, две тысячи детей?! – Франц опять отвлекся и глянул на Лору, округлившую глаза точно так же, как и он. – Знаете, я ведь все забывал у нее спросить, а как именно она их родила? В смысле они же такие маленькие, прямо как бабочки или вроде того… Они что, тоже все вылазили у нее из… Нет. Пожалуй, я не хочу знать.

Франц отложил письмо на стол, негласно передавая эстафету Джеку, и тот забрал листок, пока Лора судорожно допивала остывший чай, немного позеленев в тон своему шарфу, туго обвязанному вокруг шеи. Прочитанное и впрямь волновало воображение, но это было не то волнение, которое хотелось бы испытывать за едой. Франц тоже поспешил сделать глоток, словно кровь, которую он тайком пронес с собой во фляжке и подлил в кофе, могла смыть тошнотворные фантазии. Глаза, светло-красные, вскоре вновь стали вишневыми.

– «Неблагой двор мне отныне мил, но сердце мое все еще о цветочной лавке бьется и тоскует», – продолжил читать вместо него Джек. Он был уверен, что расправится с письмом в два счета, в отличие от него, – в конце концов, маленькие феи, просачивающиеся через расколы в лей-линиях, приносили их исправно каждый месяц – но тоже запнулся через пару предложений: – «Мы нагрянем первого ноября, когда туманы Самайна улягутся. Правда, ненадолго, ибо тяжелое бремя я теперь ношу – дитя. Это вторая радостная весть. На этот раз дитя, кажется, одно, но это неточно. Херн зовет его «олененком». Я непременно познакомлю вас. Может быть, в Самайнтауне он как раз решит явить себя на свет…»

– Пресвятая Осень, упаси! – воскликнул Франц, заслышав это, и принялся судорожно рыскать по карманам, очевидно, ища ручку или карандаш. – Давайте скорее напишем ей ответ, чтоб не приходила. Я не готов это увидеть!

Лора дернула его за бархатный плащ костюма и открыла по привычке рот, но тут же закрыла его обратно и плотно сжала губы. Джек, сидящий напротив, сделал вид, что не заметил, как она прикусила себе язык и затянула потуже на шее шарф, якобы зачарованный джиннами, чтобы исцелить ее порванные голосовые связки. Пока конфликт с Лавандовым Домом, продолжающим требовать оплату своих услуг – еще и с процентами за задержку! – не был до конца улажен, Лоре и вправду было безопаснее оставаться немой. Ведь «медиум, неспособный говорить, неспособен и духов вызывать», о чем верещала без умолку хозяйка Дома, узнав, что любая попытка Лоры произнести хоть слово оборачивается кровью, наполняющей рот. Джек, как мог, пытался договориться с ними о частичном погашении долга через свой обанкротившийся фонд, но даже его коса, статус и страх, ими вызываемый, не умалили упрямого желания Лавандового Дома забрать свое. Медиумы терпеливо выжидали, когда же голос Лоры вернется к ней, а он все не возвращался и не возвращался…

«Да, Лора?» – спросил ее мысленно Джек, и Лора глянула на него так, будто он спросил об этом вслух, и улыбнулась уголком губ.

– Так вы реально собрались отмечать Самайн? – удивился Джек, когда уже перелил остаток своего кофе из чашки в бумажный стаканчик и встал из-за стола, ожидая, что следом за ним выдвинутся и друзья. Но они неожиданно остались на своих местах.

– Конечно! Для чего, ты думаешь, мы так вырядились? Может, День города теперь неофициальный, но традиции надо чтить. Ты сам учил нас этому, разве нет? – напомнил Франц ехидно, и Джек почти пожалел о том, что когда-то был таким хорошим и примерным. – Тебе бы тоже следовало остаться. Это отличный шанс показать горожанам, что ничего страшного тридцать первого октября больше не произойдет. Обычный праздник, вот и все. Я ведь прав, моя прелестная летучая мышка?

Франц промурлыкал последнее Лоре в ухо, накручивая на палец локон заметно отросший и светлый, как переливающийся на солнце слиток золота вперемешку с платиной. От этого проволочные крылья за спиной Лоры, обтянутые черной махровой тканью с мерцающими прожилками, действительно как у летучей мыши, возмущенно задрожали. Такое же черное платьице, прикрытое сейчас желтым дождевиком, и ободок с пушистыми мышиными ушами, впрочем, смотрелись действительно мило. Вместе они отлично гармонировали с таким же вампирским костюмом Франца, его зализанными назад волосами и белоснежными клыками, которые он сегодня демонстрировал при каждом удобном случае. Немая, Лора словно стала терпеливее к нему и мягче. Хоть и побагровела, но даже не схватилась за свой тубус, когда Франц быстро чмокнул ее в губы, а затем на всякий случай зажмурился в ожидании удара.