Самолёт на Кёльн. Рассказы
Шрифт:
А к чему сморозил? Зачем? Вследствие какой логической связи? И сам не знал, и никто не знал. Глупость – непознаваема.
Но все захохотали. Хохотали, хоть и прекрасно были осведомлены, что не свеж Лепа умом, далеко не свеж. А хохотали.
Тут, кстати, и магнитофон разошелся. Пары пустились в пляс. Сочинитель сник и не смотрел на соседей.
А в соседях у него была девушка с блестящими от волнения глазами. Пышные волосы ее черным потоком заливали бледное лицо. Девушка облизывала розовым язычком алые пухлые губы, чтобы они блестели, как глаза.
Красавица тихонько
– Какой вы смешной! – прошептала она. – Вы такой необычный! Пойдемте танцевать!
– Ну, я не танцую! – приободрился рассказчик.
– Понимаю, понимаю, – шептала девушка. И все облизывалась, облизывалась. А рассказчик уже вновь был бодр. Он наклонился к соседке.
– Вы, конечно, помните эти строки?
И мы бесконечно тонули, Стремяся от влаги к земле, – И звезды невольно шепнули, Что мы утонули во мгле
Девушка молчала, пораженная.
– Бальмонт, – сказал рассказчик. – Это есть такой почти забытый поэт Константин Бальмонт…
Да! Рассказчик-то этот, видать, оказывается, тоже далеко не фрайер! Рассказчик-то этот, видать, тоже твердо стоит на ногах и своего не упустит. Шустрый нынче народец пошел, нечего и говорить! Весь вопрос только в том, что кому надо.
ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ
Как-то раз вечерком на одной тихой квартирке происходила ужаснейшая вещь. Там соблазняли девушку. Ясным огнем горел лик телевизора. Было полутемно. На столе стояла выпивка, закуска и конфеты. Из телевизора выходила на простор пьеса театра «Современник».
Соблазнителей было двое. Один – интеллигентный Самграфов. Худой и холерик. Брызгал изо рта слюной.
Второй же, по фамилии Месин, тоже считался интеллигентным, но тщательно это скрывал, выдавая себя за жуткого человека.
Соблазнители действовали оба своими разными методами.
– Старуха! Обрати внимание, какая тонкая режиссура! – орал Самграфов, тыкая пальцем в трансляцию из «Современника», а левую руку укладывая соблазняемой на плечо, и чтоб кисть обязательно свисала вперед.
– Брось ты это дело. Пошли лучше сразу спать. Я очень понимаю в этом толк, – говорил девушке Месин и свои руки держал при себе.
Но девушка была чрезвычайно хороша собой. Она состояла из длинных рук и длинных ног. Она сидела в кресле и очень много думала, как ей жить дальше. Она думала, думала, а потом из кресла встала вон, начисто отметая и Самграфова и Месина. Она сказала так:
– Это все, конечно, хорошо. Но вы оба не можете быть. Вы есть, и благодарите нашего Иисуса Христа хотя бы за это. И поймите, что я не хочу вас ничем обидеть, а просто должен быть другой человек, главный герой, и он несомненно будет.
И действительно, тут по совпадению сразу зазвонили, открылась дверь, и заявился некий покачивающийся, который снял ботинки и, оставшись в одних носках, уселся в кресло, закрыв глаза. Села и девушка на диванчик, поджав коленки и глядя по углам.
Самграфов сразу было сунулся к пришельцу.
– Привет, старик! Как тебя зовут? Я не помню. Мы вместе с тобой смотрели кино «Фокусник» по Володину.
– Дерьмо.
– Как так?
Ну, старик. Ты недооцениваешь актерскую работу актера Гердта. Согласись, что вот тут ты немножко не прав. Да и смотришь ты как-то однобоко. Зачем же так…– Отвали ты от меня, скотина, – внезапно отозвался старик, не размыкая глаз.
Самграфов хотел обидеться и уйти, но потом решил остаться. И остался бы, но девушка немного повела глазами по направлению к двери, и Самграфов встал, надел пальто, шапку, повязал шарф, встал и сказал:
– Ну, я пошел.
И Месину:
– Ты, Игорь, идешь или остаешься?
Жуткий Месин поднялся и заиграл мускулами. Кстати, у него также имелись еще усы. Он играл мускулами и шевелил усами. Зловещ был, зловещ. Впрочем, не долго. Играл и шевелил. Как-то все-таки оделся, попрощался, и соблазнители отправились восвояси, на улицу. Да, на улицу, ибо уже была ночь и вокруг горели желтые фонари, призывая совершать поступки.
А оставшиеся одни молчали. Девушка пыталась оживиться. Она стала собирать и складывать посуду, расчищая пространство на столе, но главный герой сидел по-прежнему четко, с закрытыми глазами, отчего девушка несколько затосковала.
Потом он открыл глаза и чистым голосом сказал:
– Ну что, давай?
– Нет, не давай, – в волнении отвечала девушка, сметая со стола крошки.
– Давай?!
– Нет, не давай.
– А может, все-таки давай?
– Нет, нет, ты даже и речи мне такие не говори.
– Ну что это такое? Я все предлагаю, а ты все отказываешься.
– Давай, ты не будешь предлагать, а я не буду отказываться?
– Тогда давай лучше я на тебе женюсь.
– Давай, – не возражала девушка, потупившись.
Вот. Так, значит. Предварительно обо всем договорившись, они дальше стали любить друг друга. Причем девушка чувствовала, ей казалось, что все это не напрасно и имеет какой-то высший смысл, поскольку существует договоренность, да и вообще.
Но он утром ушел. Он ушел, и хотя позже приходил еще много раз, но не женился.
Потому что, как следует это всем знать, главный герой никогда не женится. Потому что он женится всего один раз в жизни, в ранней молодости, а потом начинает платить алименты, после чего может и имеет право обещать девушкам все что угодно. Как пострадавший на фронтах секса.
Да. Не женился. Казалось бы, девушка должна бы была после этого возненавидеть и его и весь белый свет. Но тоже не получилось. Она его немного ненавидела и хотела мстить, а потом ее отговорили, она раздумала и жила спокойно, вспоминая об исчезнувшем герое редко и вяло.
Она была рассудительна, поэтому и белый свет не стала ненавидеть. Она относилась к белому свету с прежней долей заинтересованности. Она относилась к нему равнодушно.
Она живет, и к ней часто приходят старые друзья Самграфов и Месин.
По-прежнему сидят и беседуют до полной ночи. Изредка соблазняют. Не соблазняется. Сидят, эдак, треплются о том и о сем, сидят, сидят и лишь изредка всем троим кажется, что вот сейчас, вот сейчас зазвонят в двери, появится он, снимет ботинки и опять устроится в кресле, закрыв глаза.