Самолёт на Кёльн. Рассказы

А как – это вы не хуже меня знаете. Одни – гордо неся свои носы, другие – смеясь смехом, который сквозь слезы, а третьим – и вообще на все это было начихать. Вот какая штука!

И лишь одна гордая студенточка юных лет, имея все свое с собой, смело подошла к бывшему Володе, тридцати двух лет, которого русая левая прядь кудрявого пробора вся свесилась на лицо, закрывая аж даже и подбородок выродка. Выпуклая грудь его была мощно обтянута ветхой рубахой, пиджак и брюки носили название «немыслимые», а на ботинки и это определение жалко становилось тратить.

Она гордо, как птица, подошла к такому чучелу и смело сказала приятным голоском, похожим по тембру на известного в прошлом мальчика Робертину Лоретти:

– Какой же вы мерзавец, маразматик и дрянной человечишка! Вокруг женщины и дети, а вы произносите страшные слова! Как вам не стыдно много раз подряд употреблять их, свинья вы эдакая!

И лицо ее к концу тирады стало искаженным, но почти прекрасным от гордости, серьезности и смелости. Хотя и поехало все пятнами – местами посинело, другими – покраснело, третьими – вызолотилось.

А была, простите, весна, дорогие вы мои читатели, жители нашей страны! Весна наступила, любимые мои и ненавидящие меня! Взрезался лед на реке Е., голубая глубынь прорвалась сквозь мелкую облачность, громко выпала ледяная затычка из водосточной трубы, кот осторожно шел, а кавказец уже кричал про мимозу.

Экс-шофор же сначала сильно обиделся. Он сначала замер, потом сплюнул окурком, потом размахнулся, но не стукнул студентку по голове, как это с грустью можно было ожидать, а лишь отвел мешавшую русую прядь короткой пятерней.

И лишь прядь-то отвел да на студентку-то красу-то глянул, то тут он ей сразу и говорит:

– Ё-мое! Доча! Пойдешь со мной в ЗАГС?

– Пойду, – смело сказала студентка из общежития пединститута. – Но, разумеется, не для ЭТОГО, а лишь для того, чтобы облагородить твою жизнь, милый.

– Натурально! Натурально, доча! – горячился жених. – А хата у меня есть, деревянная, правда, и сортир на дворе.

Но девушка не обращала на его слова особого внимания.

– И учти, что у нас в доме матерщине будет дан последний бой! Матерщине не свить гнезда в наших уютных стенах! Понял?

– Это… да… это… не… это – точно, – засмущался экс-шофер. – Однако ж я тоже ж вить правду говорил. Чё?! Работал, как Карла, а получил, как Буратина.

И на хрена мине работать, чтоб бесплатно? Вот я работать не хочу и водку жру, как конь, Что – очень неприятно, –

перешел он на стихи.

– И этот смешной пиджак мы с тобой тоже снимем, – распорядилась девушка. – Мы с тобой купим новый пиджак. И водку пить мы с тобой больше не станем. Мы с тобой будем пить коньяк с шампанским. 0,25 литра коньяка и бутылка шампанского каждую ночь с субботы на воскресенье каждую неделю.

– Может, все-таки лучше водку? – робко спросил шофер.

– Нет, – твердо отвечала девушка.

– Дешевле она, – тоскливо сказал шофер. – Да и это… знаешь, какая ласковая!

– Не бойся. Не обеднеем, – звонко расхохоталась девушка, – у меня повышенная стипендия, а ты электролизником поступишь на алюминиевый. Оклад – триста шестьдесят рублей. Я в газете читала.

– Электролизником – дело хорошее, – бормотал шофер. – Но, может, лучше все-таки водку? Коньяк, он мне и на дух не нужен.

Но девушка его уже окончательно не слушала. Она крепко взяла мужика под локоть и повела. А куда – я и не знаю.

«Кто мы, зачем мы, куда мы идем?» – спросил один полоумный художник. Вот видите – и он не знал. И я не знаю. А кто знает, тот пускай мне пришлет ответ доплатным письмом. Мне на такое чудное мероприятие шести копеек не жалко.

ХОККЕЙ

Румяная, высокая, красивая и стройная девушка набрала в гастрономе различных вкусных закусок. Она купила колбасы самой лучшей, сардинок масленых, сыру российского, торт с орехами. Бутылку шампанского взяла. После этого она села в такси, приехала на окраину города, десятый микрорайон, поднялась на пятый этаж и забила каблучком лакированного сапога в дверь.

На стук быстро вышел мужчина в голубой майке.

– Кирюша! А я смотри, что принесла! – широко развела руками девушка.

Кирюша смотрел туманно, потом взгляд его принял более осмысленное выражение, и он сказал:

– А, это ты! Ну раздевайся скорее! Раздевайся! Я щас!

И куда-то убежал. А девушка в недоумении сложила кульки к ногам, сняла верхнюю одежду, надела комнатные тапки и снова крикнула:

– Кирюша!

Но ответа не последовало, хотя доносились из комнаты какие-то вопли и отдельные голоса.

Девушка и прошла в комнату, покупки снова взяв в руки. Покупки она вывалила на стол, покрытый вязаной скатертью. Вывалила перед самым Кирюшиным носом и бутылку шампанского поставила под этим же носом. Но Кирюша не шевелился.

Кирюша раскрыв рот глядел в синее окно телевизора. А там творилось черт знает что! С треском ломались клюшки, размахивая руками и бедрами, мчались куда-то неутомимые парни. Вот двое сшиблись у ворот. Один упал, задрав коньки. Вратарь прыгал в своей страшной маске.

– Шайбу! Шайбу! – взвыл Кирюша. – Ну, ну, еще, еще! Мо-лод-цы! Вставляй им фитиля, вставляй! Мо-лод-цы!..

На поле образовалось временное затишье.

– Кирюша! – попыталась было снова девушка.

– Щас, щас, – бормотал Кирюша. – Ну, вот щас, ах ты!.. Ну куда, куда ты прешь, скотобаза! Куда! Щас, щас! Я, Ленок, щас. Ты пока присядь…

Девушка и присела, скорбно сложив руки на коленях, сухо поглядывая то на Кирюшу, то в телевизор.

Наконец прозвучала долгожданная сирена. На экране появилась заставка с изображением все тех же масок и клюшек.

Кирюша подлетел к девушке

– Наш Леночек так уж мал, так уж мал, – запел он, пытаясь взять ее на руки.

Но девушка не допустила такого действия.

– Кирилл! – строго сказала она. – Ты надругался над моими чувствами.

– Почему? – сильно растерялся Кирюша. – Почему я надругался над твоими чувствами? Я не надругался над твоими чувствами. Я тебя люблю. Ой, какой ты вкуснятины натащила!

– И ты не спросишь меня, что случилось?

– А что случилось? – раскрыл рот Кирюша.