Самолёт на Кёльн. Рассказы

– Мария! – шептала голова. – Ты сама пойми! Дети ведь почти взрослые! Что я им скажу, как объясню? Я не могу, я не могу! Я люблю тебя, но ведь ты меня понимаешь?

Баянистка молчала.

Царьков-Коломенский глянул на влюбленных, сделал независимое лицо и вернулся с кухни, неся триады: три стакана, три огурца, три бутылки.

– Эй, – сказал он.

Кольцов оторвался от любви.

– Наливай! Что там в самом деле! – лихо крикнул Кольцов.

Царьков и налил. Звякнули, булькнули, закусили.

– А у меня сегодня армянин не умре, – сказал Царьков. – Отходил-таки я его. Три часа качали, а он очнулся и спрашивает: «У вас в городе есть индейский чай? А то нигде индейского чаю нету…»

– Бывают кадры, – сказал постоянно женатый Кольцов, косясь на баянистку. А баянистка молчала.

Говорили, говорили, говорили. Баянистка молчала. Кольцов посматривал на часы, а у временно неженатого стал зреть замечательный план. План зрел, зрел, и вскорости В. И. Царьков-Коломенский упал под стол и под столом совершенно замер в неудобной позе.

Баянистка молчала. Кольцов тогда встал, подошел к зеркалу и увидел свое лицо. Он увидел желтый цвет, вылизанные височки и красненький носик. Но Кольцов все равно любил свое лицо, и зрелище произвело на него благоприятное впечатление.

– Вырубился Валерик, – сказал он, пошатнувшись. – Забрать его – тяжелый, негодяй? Пускай спит. А я, а мне все равно сегодня – никак. Ты меня прости и пойми. А тебе я верю. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Баянистка молчала

– Ты понимаешь, – успокоился Вениамин Давыдович. – Ох ты, ласточка моя!

И поцеловал и вышел вон, ушел – и в комнате стало совсем тихо. В комнате вскорости стало даже совсем темно. Баянистка все молчала, молчала, молчала, а потом устроила на диванчике постель и, прошуршав одеждами, улеглась.

– Батареи-то не топят еще, – кашлянув, сказал из-под стола Валерий Иванович. – И что только думают-то? Холод-то до спины пробирает.

Баянистка молчала.

Тогда-то и вылез в темноту бородатый. Он мигом наклонился над баянисткой: губы красные, борода черная, зубы белые. Баянистка молчала.

– Ложусь! Чего уж там! – бормотал Царьков.

Ловко скинул одежонку и лез уже, и она, отталкивая, уже обнимала, запрокидывалась, и несомненно имели бы мы горький пример случайной связи, когда вдруг что-то как-то где-то неизвестно где – в пространстве ли, в материи ли – что-то вдруг зазвенело и лопнуло.

– Ой, нет! Нельзя! – взвизгнула баянистка.

– Ты чего? – встрепенулся Царьков.

– Нельзя! Мне показалось, будто что-то как-то где-то неизвестно где – в пространстве ли, в материи ли – что-то вдруг зазвенело и лопнуло.

– Ты что? Совсем спятила? Где там у тебя зазвенело? Что там у тебя лопнуло?

Баянистка лежала прямая и строгая.

– Это не у меня, – шептала она. – Это – ЗНАК. Это – голос новой, лучшей жизни.

– Да кому из нас в конце концов нужнее-то? – возмутился Царьков. – Не хочешь, так прямо и скажи.

Баянистка тихонечко плакала.

– Зазвенело и лопнуло. Зазвенело и лопнуло, – шептала она. – Как клейкая почка тополя раскрылась ИСТИНА.

– Идиотка! – крикнул Царьков. – Кругом одни идиоты! – крикнул Царьков.

И тоже заплакал. Они плакали. Им вместе было около восьмидесяти лет.

Пригласил бы я и вас вместе с ними поплакать, да вы наверняка откажетесь.

САМОЛЕТ ИЛЮШИНА

Один интеллигентный человек как-то зашел в булочную. И там он хотел подшутить над двумя девицами, которые скромно стояли близ алюминиевого стола, где килограммовые булки разрезают на две и на четыре части. Держали в руках большую бутылку красного вина.

А девиц-то на самом деле было три, а не две. Но третья томилась в очереди и невнимательно глядела поверх голов, щуря карие глазки.

Интеллигентный человек тоже собирался встать в очередь, но потом раздумал. Он подошел к девицам и сказал:

– Ха-ха-ха.

Девицы непонятно заулыбались и стали рассматривать интеллигентного человека, одетого в замшевую куртку из искусственной замши. И сами они, между прочим, были одеты довольно неплохо. Правда, у одной каблучок красной босоножки стесался, а у другой почернел зубик во рту, третий от центра. Ей бы его поменять да поставить золотую коронку – тогда бы была полная красота!

Следовательно, контакт был установлен. И даже та из очереди хоть и продолжала смотреть поверх голов, но в ее взгляде уже все равно что-то читалось, если кто умеет читать

Красные босоножки, нейлоновые кофты. Красота! И лишь вид бутылки красного вина ужасал, ибо имела бутылка гигантских размеров этикетку черно-белого цвета с желтым пятном.

«Эку дрянь пьют девчонки», – подумал интеллигентный человек.

И продолжая шутить, потянул бутылку к себе. Ладони девиц разжались, и они во все глаза смотрели на интеллигентного человека. А третья тем временем обвиняла кассиршу в хищении трех копеек. И, можете себе представить, доказала свою правоту.

– Унесу бутылку, – посулился интеллигентный человек.

Девицы молчали.

Тогда интеллигентный человек окончательно взял бутылку в свои руки.

– «Белое крепкое. Цена без посуды 1 рубль 20 копеек», – прочел он и торжественным шагом вышел из магазина.

Ожидая, что сейчас за ним кинутся, и тогда состоится у него с девицами разговор более конкретный и более веселый.

Но за ним не кинулись.

И тогда ум интеллигентного человека охватило помутнение. Он посмотрел на бутылку, осознал ее в своей руке и припустил мелким бегом. Завернул за угол и добежал до автобусной остановки.

Но автобуса долго не было, и помутнение рассосалось. Поэтому когда показался автобус, он уже был не нужен интеллигентному человеку. Интеллигентный человек стоял и смотрел на ужасную бутылку с ужасом.

– Вот я и украл, – прошептал интеллигентный человек. – Боже, что я наделал!

И он повернул назад. Он шел понурясь. Он ни на кого не смотрел. Но когда он снова зашел в булочную, девиц уже не было.

А с ними случилось вот что.

Когда третья вернулась из очереди с булками и пряниками, она обнаружила полное замешательство и оцепенение.