Самооборона
Шрифт:
— Это не те, что охотились за мной на острове, — заключил я. — В первый момент у меня мелькнула мысль, что нас отследили со спутников, но те ребята не стали бы удирать, не убедившись, что доделали дело. Да и уровень технического оснащения не тот…
— Верно, — согласилась Миранда. — К тому же еще совсем недавно никто, включая нас самих, не знал, что мы свернем именно в эту бухту.
— Тогда кто это?
— Опознавательных знаков у них никаких. Ни названия, ни номера. Впрочем, неудивительно. Правда, рожу того, кто стрелял, наша камера должна была успеть заснять. Но командование Революционной красной армии вряд ли захочет нам его выдать.
— Думаешь, это коммуняки?
— Первое: они здесь кого-то ждали. Второе: они ждали явно не нас и были сильно напуганы нашим приближением. Настолько, что принялись палить по американскому
— А не могут это быть какие-нибудь перегревшиеся на солнце погранцы? Все же мы вторглись… Впрочем, нет, — тут же оборвал я себя. — Любая официальная лохань, даже самая ржавая, обязана иметь флаг и прочую символику.
— Вот именно.
— Но бывают и просто бандиты. Аполитичные.
— В старые добрые времена бывали. А теперь не только политики используют бандитские средства, но и бандиты — политические. Я так и не дорассказала тебе про ситуацию на Кубе. Ладно, расскажу по дороге. Здесь ловить уже нечего, эти ребята наверняка связались со своими контрагентами, и те не прибудут. Эх, знать бы заранее, захватить бы этот баркас и дождаться…
— Постой, по какой дороге? — перебил я. — Разве за нами не прилетят спасатели?
— Нет.
— Но «черный ящик» должен был начать подавать сигналы бедствия, как только оказался на поверхности.
— Я отключила эту функцию.
— Ее же нельзя отключить! Чтобы, даже в случае захвата террористами…
— Все, что включено одним человеком, может быть отключено другим, — улыбнулась Миранда.
— Но зачем?
— Мы хотим стать сенсацией всей базы? Или мы хотим проникнуть туда без лишнего шума и кое с кем приватно побеседовать?
— Ну ладно, — вздохнул я. — И куда идти?
— Сейчас до основания мыса, потом через солончак на северо-восток, там выйдем на дорогу и по ней на северо-северо-запад до самых северо-восточных ворот базы.
— Это далеко?
— Где-то шесть-семь миль. За пару часов можно дойти. А за КПП попросим кого-нибудь подвезти нас до дома Пэйнов. Мы еще успеем на чай к Магде.
— Хмм… а ближе никак? По прямой на запад отсюда до базы всего пара миль… правда, придется огибать этот залив…
— С той стороны залива еще при Кастро насадили кактусы, а потом для верности добавили противопехотных мин. Правительство Санчеса обещало было это расчистить, но руки так и не дошли. Думаю, Санчесу наши же отсоветовали — им нелегальные иммигранты, пытающиеся пробраться на базу, тоже ни к чему. В общем, путь — только по дороге на север.
— Ну что ж, — я снова вздохнул, критически поглядев на свои ноги (а так хорошо начиналось это утро!) — Тогда не будем терять времени, пошли.
— Погоди еще минутку, — Миранда сбежала вниз, к оставленному нами «черному ящику», легко вскрыла его и извлекла опечатанный контейнер с кристаллами памяти. Эти кристаллы, числом три (троекратное резервирование данных), из-за предъявляемых к ним чрезвычайно свирепых требований по надежности имеют заметно меньшую плотность записи, чем обычные, и потому в несколько раз больше стандартных модулей памяти — но все равно контейнер с ними имеет всего полтора дюйма в длину. Практически весь остальной объем оранжевого шара, за исключением нескольких простых механизмов, помогающих ему закрепляться и передавать сигналы, нужен лишь для того, чтобы «черный ящик» было легче заметить; изнутри он заполняется инертным газом, служащим дополнительной защитой при пожаре.
— Думаю, мой комп и сам успел все записать, — сказала Миранда, вновь поднимаясь на мыс, — но страховая компания требует данных «черного ящика».
— Погоди, а разве крушение над Кубой — это страховой случай? Территорию боевых действий же не страхуют.
— Обычно нет, но у меня индивидуальные условия договора.
Больше она ничего не пояснила, и мы тронулись в путь. Пробираться в одних плавках через колючий кустарник — то еще удовольствие, и шагать босиком по мокрому и скользкому, но твердому солончаку тоже далеко не так приятно, как по мягкому песочку пляжа. Кристаллы соли, ослепительно сверкавшие на солнце, удивительно напоминали снег, вызывая на девяностоградусной жаре [11] ощущение
почти шизофреническое. По крайней мере, утешал себя я, в эту соль уж точно никто не стал зарывать мины. Пистолет я все это время нес в руке — а куда бы я его дел?11
По Фаренгейту; около +30 по Цельсию.
Наконец мы выбрались на лесную дорогу, лишенную, естественно, всякого покрытия, если не считать таковым толстый слой пыли. При малейшем дуновении эта пыль лезла в глаза и рот, зато была мягкой.
— Так что ты хотела рассказать про кубинскую политику? — напомнил я.
— А, да. Видишь ли, после Банановой революции быстро выяснилось, что при демократии у Кубы не больше шансов выбраться из нищеты, чем при коммунизме. Здесь же ничего нет — ни ресурсов, ни высокотехнологичных производств. Одно только солнце и море, но этого добра и вокруг предостаточно. В качестве плантации по производству биотоплива у Кубы никаких шансов конкурировать с Бразилией, а превращение острова в туристический рай, на что пытался сделать ставку и Санчес, и даже красные в их последние годы, требует слишком больших инвестиций. Современный туризм — это прежде всего сервис, а не климат, и потому девять из десяти клиентов поедут не на Кубу, а в Финляндию и Норвегию, не говоря уже о нормальных тропических курортах, каковых тоже немало. Оставшийся один из десяти — это безбашенный студент-экстремал, у которого все равно денег — раз-два и обчелся. И инвесторы, естественно, предпочитают вкладываться в популярные курорты в странах с солидной, безопасной репутацией. Легальные инвесторы, я имею в виду. Ибо в итоге оказалось, что у Кубы только два способа зарабатывать на жизнь. Или игорный бизнес и проституция, свободные от ограничений более цивилизованных стран — или наркотики. Причем не легализованные легкие наркотики — тут у Кубы опять-таки нет шансов тягаться с Ямайкой — а самые что ни на есть тяжелые. И здесь именно или-или. Понимаешь, почему?
— Ставка на казино и секс-туризм требует максимальной открытости страны, — ответил я, подумав. — Бордель, но бордель респектабельный. Куда без опаски ездят солидные бизнесмены Юга и протестантские проповедники Севера, замученные правами проституток европейцы и уставшие от шариатских строгостей арабы. Превращение же Кубы в новую Колумбию — точнее, даже хуже, ибо в Колумбии власти борются с наркобизнесом, а не живут за счет него — это уже совсем другое дело. Легально такой гнойник ни мы, ни янки, ни другие государства терпеть не будем. ООН распалась, но Интерпол еще существует — и не только он. Значит, страна должна быть максимально закрытой, дабы минимизировать возможность иностранного вмешательства — и вообще понимания того, что здесь на самом деле происходит. Опять же, неизбежный при таком сценарии высокий уровень криминала отпугнет любых туристов, не вовлеченных в наркотрафик — да они и не нужны, сценарий ориентирован на экспорт. Очевидно, коммунистический строй — идеальное прикрытие для второго варианта.
— И даже с идеологическим обоснованием, — кивнула Миранда. — Нравственно то, что в интересах пролетариата, а наркотики как экспортный товар подрывают проклятых капиталистов изнутри, помогая им быстрее сгнить от собственных пороков… хотя официально, разумеется, любая причастность режима к наркотрафику отрицалась бы — как и сам факт его наличия, а все данные Интерпола объявлялись бы «провокациями против Острова Свободы». В свою очередь, первый сценарий, как ты сам сказал, требует демократии — хотя бы даже такой относительной, как та, что практиковал нынешний абанский режим до введения военного положения. Соответственно, у обоих проектов нашлись свои спонсоры. Идеология для них, понятно, значения не имеет — это всего лишь инструмент для продвижения своей бизнес-стратегии.
— И эти спонсоры…
— Два американских мафиозных клана, один из которых ты кинул на бабки.
В этот момент дорога вывела нас на вершину небольшой возвышенности, откуда открывалась панорама леса; впереди, за поворотом, я увидел клубящуюся над невысокими деревьями пыль — кто-то явно шел (и в этом случае, судя по количеству пыли, он был далеко не один) или ехал нам навстречу. Прикинув темп, я решил, что для пешехода он великоват — значит, все же машина, хотя и еле плетущаяся; впрочем, ни от местных развалюх, ни от местных дорог ожидать рекордов скорости и не приходилось.