Самый черный день

— А правда, что раньше, во время до, все люди работали, и учились лет по десять?

— Правда.

— Ужас!

Он прищуривается:

— А ты бы хотела учиться?

— Да я выучилась уже — все четыре класса закончила. И без троек, между прочим!

На перекрестке торчит светофор. Совсем ржавый, древний. Понятно дело — сейчас на машинах никто не ездит. Потому что бензин закончился. Вообще везде закончился. А у светофора, на асфальте — тряпочка лежит. Белая такая, в разводах.

— Ой, доктор Валентин! Принесите мне ее сюда скорее! Мне очень нужно!

Смотрю на него умоляюще.

— Это же просто кусок ткани…

— Пожалуйста!

— Ладно, я сейчас.

Я в предвкушении.

Господин доктор идет, наклоняется, берет тряпочку в руки… А тряпочка — прыг на него. И давай пеленать, как жрецы фараона древнеегипетского.

— Джерри!! Господи… Оно меня задушит! На помощь!!

А я — давай хохотать.

— Почему… Почему ты смеешься! Кто-нибудь!! Спасите…

Освободился, в конце концов.

Взъерошенный, как воробьишка. Очки в сторону улетели.

Меня от смеха пополам согнуло:

— Вы… Чего? Ой, не могу… Это же… Это же БСП! Б-С-П!!!

— БСП? Б-бессоюзное пред-дложение?

— Сами вы бессоюзное предложение! Это Бедная Старая Простыня!

— Немедленно прекрати хохотать! Я взрослый человек, ты должна… Должна была предупредить хотя бы!

— Да вы напугали бедняжку! Посмотрите-ка!

Простыня съежилась, задрожала и юркнула в ближайший подвал.

— Меня ещё в пять лет в простыню кинули. Она безобидная совсем! Насекомых ловит, да мышек маленьких. Ей даже котенка не удержать! А вот с Бедным Старым Одеялом я бы не хотела встретиться. Ну, они у нас и не водятся…

Валентин пытается спасти остатки достоинства:

— Наверное, я был просто не готов к столь тёплому знакомству.

— Зато у вас теперь впечатлений куча! Напишите этот, как его… Бест… Бестсолер!

— Бестселлер.

— Послушай, Джерри… О чём ты мечтаешь?

Серьезно так смотрит.

— Мечтаю? Ну, накопить штук двадцать жетонов, и…

— Я не об этом.

— А о чем? О глобальном? Ну, не знаю. Я всем довольна. У меня есть все, что нужно. Разве что…

Я замолкаю на миг. Нет, все-таки скажу.

— Наверное, я хотела бы встретить Соломенного Пса.

Доктор Валентин не понимает, он хочет узнать больше.

— Это просто легенда. История о большой пушистой собаке. Шерсть ее — золотистая, как солома. А глаза — круглые и добрые. Человек, увидевший Соломенного пса, изменится навсегда. Он станет самым счастливым в мире, потому что будет видеть вокруг только хорошее. Это же здорово, правда? Я б хотела так.

Валентин молчит.

— Смотрите!! Смотрите, клин!!! Рыбы улетают!

Я подскакиваю, как ужаленная и тычу пальцем вверх. Летучие рыбы расправляют плавники, набирая высоту. Они сбрасывают чешую, и она падает вниз, словно серебряный дождь.

— Рановато они нынче. Раньше в начале августа они еще в прудике плескались…

Говорю, как на духу:

— Я, конечно, извиняюсь, но может вам и не стоит туда ходить?

Туда. В Пояс.

— Я должен. Я обещал себе.

Стоит прямой, как струна. Оделся уже посерьезней, в куртку нормальную.

— Ну ладушки. Только, если чего случиться, я ни за что не отвечаю. Одна вас не поведу, я ж с ума не сошла. Пойдём к подруге моей, она там все знает.

Дед Терентий читает газетку в своей будочке:

— Дашка? Надолго ль к нам? А это кто с тобой, что за франт?

— А это человек приезжий, важный. Натуралист.

— На Керамическую не суйтесь, там с утра кричит что-то...

Воздух здесь — будто вязкий, тяжелый.

— Головой не вертите, по сторонам не смотрите, ничего не трогайте!

Напутствую. А жизнь — кипит. Не так, как в сонных Перьях да в ленивой Совушке.

Стайка детишек дразнит Алёнушку, засевшую в песочнице. Набрали полные карманы железных гаек и пуляют в «красавицу». Аленушки — те еще хитрюги. Выглядят как девчонки маленькие, в платочке. Копошатся в песочке, куличики строят. Лица сухонькие, как печеное яблочко. А зубки острее некуда.

Не играйте, дети с Алёнушкой-песчанкой!.. Мигом в песок утащит. И останутся от вас рожки да ножки.

Да только ребятня здешняя — не из таких. Бегаю вокруг, смеются. Весело им. Алёнушка уж и зубами скрежещет, а не достать хулиганов. Привязочная она.

— Тащите кошку дохлую! И спички!! Накормим Аленушку!! — кричат.

Ой, накормят!…

Валентин спрашивает, не требуется ли детям помощь.

— Этим-то? Да вы поглядите на них! Кого хочешь в гроб загонят.

Дом Рыбы — деревянный, приземистый, крепко сбитый. Вокруг забор высокий с частоколом. А у меня ключики имеются. Заходим во двор. И бежит нам навстречу… Бешеная Корова. Мчится, как ветер.

— Зоська, свои! — кричит Рыба из окна.

Я обнимаю буренку за шею.

— М-мууу! Ррр!

Узнала, хорошая моя!

— Красавица, красавица! — чешу ее за ушком, — И не надо на дядю Валентина скалиться.

В поясе без коровы — никуда. Молочко дает парное, да еще и охранница, конечно.

Объясняю ошалевшему докторишке:

— Вы не думайте, у неё ого-го зубищи! Попробуй кто чужой залезь, да еще если местный, не дай Господи.

— Плотоядное парнокопытное? — доктор-писатель пытается говорить деловитым тоном.

— Да она добрая! Хотите погладить?

Валентин не захотел.

Тут выбегает Рыба. В сарафане до полу, коса через плечо перекинута. Глазищи синие, как море. Ученый человек, разумеется, пялится на нее во все глаза. Что ни говори, люди Пояса — особые люди. Девушки замуж выходят рано, рожают много детей. Мужчины не пьют никогда. Всем особый паек положен, большой, плюс оружие кой-какое заказать можно.

Узнала Рыба о натуралисте новоявленном, удивилась:

— Давненько к нам приезжие не заглядывали.