Самый хищный милый друг

— Что?

Свекровь застыла, на ее лице отразилось искреннее непонимание.

— Катя! Вадим сказал, что все тебе отдал!

Я презрительно хмыкнула.

— Все? Да он привез в офис «Аванты» два чемодана! Возможно, он пытался запихнуть в чемодан машину, но у него не получилось, — язвительно усмехнулась я.

Свекровь минуту не шевелилась, ее взгляд остановился. Я поняла, что она не знает, кому верить. Ей бы и в голову не пришло подозревать Вадима в неискренности, потому что ее сын был образцом добродетели. Но меня она тоже знала неплохо и понимала, что врать я не стану.

Вадим и сейчас продолжает вешать мамочке лапшу на уши. Ирина Анатольевна, конечно же, уверена, что ее малыш отдыхает на Мальдивах. Да, он блестящий актер, ему всегда удавалось красиво и убедительно изображать классного парня, обаятельного собеседника, идеального мужа, заботливого сына.

Хорошо, что Кирилл его отметелил. Надеюсь, хотя бы одно ребро ему сломал? Вот какой я стала кровожадной, проведя две недели без любимого. Что дальше-то будет!

— Андрей, — сказала свекровь водителю. — Останови где-нибудь машину и иди погуляй.

Вальяжный черный крокодил тут же свернул с улицы во двор и замер на длинной парковке перед магазином. Водитель испарился из автомобиля.

— Катя, зачем ты меня обманываешь? — ледяным голосом поинтересовалась свекровь.

— Я говорю правду, — тихо, но твердо ответила я.

— Хочешь сказать, что обманывает… Вадим?

Внезапно изнутри меня опалило жаром, в груди всколыхнулась волна гнева и отвращения. Вадим! Как же я его ненавижу! Он исковеркал мою жизнь. Из-за этого гада я оттолкнула от себя самого прекрасного мужчину на свете, а ведь каждая минута, проведенная с Кириллом, была настоящим счастьем.

На глазах сразу же выступили слезы. В последние дни, измученная тоской по милому другу, я завожусь с пол-оборота и готова организовать Ниагарский водопад в любой точке города.

— Конечно, он вас обманывает! Вы даже не представляете, насколько он лживый! — всхлипнула я.

— Катя… Что ты говоришь!

Ирина Анатольевна задохнулась от изумления. Еще бы! За все эти годы она не услышала от меня ни одной жалобы на ее сына. А тут вдруг такое обвинение.

— Он лживый… Мерзкий… Отвратительный! — выпалила я, уже совершенно не владея собой. — Он два года надо мной издевался!

— Что?! — замешательство на лице свекрови сменилось настоящим ужасом.

Не знаю, как я решилась бросить эти слова прямо ей в лицо, мне никогда не хватало смелости во всем признаться. Но сейчас я не выдержала, потому что не могла дальше захлебываться беззвучной яростью и отчаянием — ненависть к ее сыну затопила, как морской прилив.

— Катя, нет, не надо… — выдавила Ирина Анатольевна.

Но я уже не могла остановиться.

— Он издевался надо мной! Бил, унижал, мучил! — воскликнула я. По лицу потекли слезы. — Вы даже не представляете, что он со мной делал! Ваш обожаемый драгоценный сыночек!

— Что он делал? — убито спросила свекровь, едва шевеля губами. Так спрашивают врача — с замиранием сердца, страшась услышать смертельный диагноз.

Следующие десять минут были заполнены моими признаниями. Я говорила, как на исповеди, и не могла остановиться. Путала слова, рыдала, задыхалась, вновь переживала весь тот кошмар и сжималась от боли, описывала самые жуткие эпизоды и вздрагивала от собственных слов.

А когда остановилась, внезапно ощутила невероятное освобождение, словно сбросила на землю тяжкий груз. Я его тащила на себе два долгих года и вот, наконец, избавилась…

* * *

Эйфория была кратковременной. Да, мне удалось, наконец-то, во всем признаться, я и стала легкой, как перышко… Но тут же со страхом взглянула на свекровь.

Как она отреагирует? Что сейчас скажет?

Я ждала взрыва, но Ирина Анатольевна застыла, окаменела. На нее было страшно смотреть, жизнь уходила с ее лица. Прямо на глазах моя свекровь превращалась в живой труп. За несколько минут от сияющей красоты не осталось ничего — мертвенная бледность разлилась по щекам, нос и подбородок заострились.

Мое признание оказало на нее ужасное воздействие. Я словно всадила ей в живот самурайский меч, и он вошел с тихим скрипом, безжалостно рассекая кожу, сосуды, внутренние органы…

— Катя… Нет.

Конечно, мои слова ошарашивают… У Вадима солнечное обаяние, он неотразим. Как поверить, что под этой маской скрывается садист, которого возбуждают страдания жертвы? Думаю, Вадим мечтал бы родиться во времена инквизиции. Вакансия палача — это как раз для него. К нему в сырое подземелье непрерывно отправляли бы красивых девушек, обвиненных в колдовстве, а он бы приковывал их к стене и мучил, наслаждаясь их болью и изнемогая от похоти.

Ирине Анатольевне было трудно мне поверить, но она поверила — сразу и безоговорочно. Сейчас она словно слетела с обрыва и лежала внизу, на острых камнях. Я видела, что ей ужасно больно, но не решалась взять за руку.

— Я так надеялась, — наконец, безжизненно произнесла она.

Не узнала голос свекрови. От этой яркой, самоуверенной, напористой женщины ничего и не осталось. Рядом со мной сидела жалкая тень той, прежней, Ирины Анатольевны.

— Так надеялась… — повторила она. — Думала, если на меня похож, как две капли воды, значит, пороки отца ему не передались… Нет, глупо было на это надеяться. Яблоко от яблони… Я почти поверила, что Бог миловал, пронесло. Ты молчала и улыбалась, ты же ни слова ни разу не сказала… Катя, почему ты раньше мне не призналась?

— Я вообще не собиралась рассказывать. Не знаю, почему сейчас это сделала… Не выдержала.

— Бедная малышка… Как же ты натерпелась… — свекровь посмотрела на меня с сочувствием. — Досталось тебе. Хорошо представляю, через что ты прошла.

Ирина Анатольевна медленно стянула перчатки, взяла сумку, нашла какое-то лекарство и сунула в рот таблетку. Руки у нее дрожали, пальцы ходили ходуном. Никогда не видела свекровь в таком ужасном состоянии. Не выдержав, я все-таки взяла ее за руку, а она сжала мою ладонь и всхлипнула.

Ее очередь плакать… и признаваться.

— Отец Вадима был таким же. Жили душа в душу, а потом он вдруг слетел с катушек. Именно в тот момент, когда я и уйти от него не могла — в городе ни родных, ни знакомых, сама только родила. Тут муженек и развернулся в полную силу. Бил, унижал, издевался. Но я все равно сбежала, с шестимесячным ребенком на руках. Нашел, вернул и отлупил так, что чуть не прикончил. Скулила в подушку, чтобы ребенка не разбудить, а потом неделю была как в бреду. Столько лет прошло, но до сих пор вспоминаю с содроганием. А этот гад потом еще возмущался, что у меня молоко пропало. И я опять была виновата…