Самый лучший пионер

— Случилось, Наталя Николаевна, — Раздался в ответ вполне добродушный бас, и в комнату вошел милиционер в чине младшего лейтенанта. Само собой, никаких пистолетов, дубинок и наручников при нем не было. Тупо дядя Степа — косая сажень в плечах, в хрущевке ему бы пришлось пригибаться в дверных проемах.

— Здравствуйте! — Поздоровался с ним я.

— Не вспомнил? — Сразу же начал он выпытывать Самую Главную Тайну.

— Извините, — Покачал головой.

— Да не извиняйся, ты же болеешь, — Великодушно простил он: — Я ваш участковый, Валерий Эдмундович.

— Присаживайтесь! — Предложила мама.

— Спасибо! — Поблагодарил милиционер, снял фуражку, пригладил русые короткие волосы, пошевелил усами и достал из портфеля пару бумаг. Положив на стол, пододвинул маме и улыбнулся: — А если сын болеет, значит нужно лечить! Вот вам путевки в Кисловодск, на целебные воды!

— Это с чего такая щедрость? — Неприязненно поджала губы мама.

— Ну зачем вам эти суды, Наталья Николаевна? — Грустно покачал головой оказавшийся засланцем жирного ГорИсполКомовца участковый: — Вы же знаете, у Елистрата Венедиктовича тяжелая работа…

— Жопу на партсобраниях протирать? — Предположила мама.

— Зачем вы так, Наталья Николаевна, — Расстроился мусор (потому что «милиционер» — это почетно, и полностью несовместимо с тем, что он тут исполняет): — Я же как лучше хочу! Ну отберут права у него — все равно с шофером ездит! Да он сам за руль и не сядет никогда больше — перепугался сильно…

— Он перепугался? — Прошипела мама разъяренной химерой.

Мент поёжился, кашлянул в кулак, принял беспристрастный вид, и, профессионально глядя сквозь родительницу, применил кнут:

— А вы как сына воспитываете, гражданка Ткачева? Безобразничает, попрошайничает, песенки сомнительные распевает! И это — на Старом Арбате, где интуристы ходят! Страну позоришь, Андропов! — Это уже глядя сквозь меня: — Еще и фамилией патрульных пугает!

— Ничего подобного! — Покачал я головой: — Они сами документы попросили.

— В общем! — Хлопнул мусор ладошкой по столу, заставив напуганную его монологом маму вздрогнуть: — Либо в Кисловодск, либо на учет за бродяжничество!

Пи*дец! Нормально стританул! Сам же себе говорил не высовываться, и сам же без задней мысли высунулся. И это когда у нас тут кооператив сформировался — Фил-то конца ссылки ждать не станет, найдет других.

— И это — такая у нас советская справедливость? — Потекли из глаз родительницы слезы: — Ребенка сбили, и он же еще и виноват?

— А вы не смешивайте! — Поднялся падший участковый на ноги, надел фуражку, проверил ребром ладони козырек: — Путевки я оставляю! Поступите так, как будет лучше для сына, Наталья Николаевна!

И он прошествовал мимо бледной, плачущей, зажимающей рот ладошкой, мамы. Сижу, молчу, терплю — а что я сделаю? Уже подставился, и крыть «дядю Степу» х*ями так себе идея.

— Да за что же мне это все? — Простонала мама Наташа и рухнула на кровать лицом в подушку, зарыдав в полный голос.

Первый раз под молотки системы попала, да? Да ей лет-то меньше, чем мне было там. Что она вообще видела, кроме плюшевого несмотря на все старательно насаждаемые китовьи колбасы Советского союза? Школа, залет, сын у бабушки, мама в училище, потом — на фабрике, потом комнату дали и перевели в фабричное ателье — от Измайловской прядильно-ткацкой фабрики. Сын послушный, на работе порядок — нередко на доске почета висит моя родительница! А тут бах, чисто мафиозный заход.

Сходив закрыть за мусором дверь — никак от этой дурной привычки не избавлюсь, все ругаются — вернулся в комнату и аккуратно погладил маму по спине:

— Угнетать крестьян — старая традиция наших бояр.

Мама фыркнула в подушку.

— Когда я приду к власти, они оба отправятся на Колыму.

— Диктатор мой! — Заплаканным голосом похвалила меня мама, сгребла в охапку и уложила рядом с собой: — Полежи со мной!

— Почему бы и не полежать! — Обнял вкусно пахнущую чем-то огуречным маму и улыбнулся грустной мокрой мордашке: — Давай знаешь что сделаем?

— Что? — Шмыгнула она носом.

— Назло этим козлам хорошенько отдохнем на целебных водах!

Мама вытерла слезы наволочкой и улыбнулась в ответ:

— А давай!

* * *

В санаторий нам надлежит прибыть через три дня. Добираться будем самолетом, так что приперший вчера набитый заношенными и убитыми до полной неремонтопригодности джинсами пакет с логотипом «Кока-колы» Фил — на пару минут всего с участковым разминулся, повезло, неловкая была бы встреча — не ушел разочарованным: за два оставшихся дня мама с Таней наделают целую кучу заплаток. Вызвавшись немного проводить фарцу, в подъезде выкатил просьбу на далекую перспективу:

— Мне бы «изделий №2» буржуйских.

— А ты не мал еще? — Гоготнул он.

— Я же пионер — должен быть всегда готов! — Развел я руками.

— Е*ать ты юморист! — Заржал Фил, залез в карман и выдал мне картонный квадратик.

— Немецкие? — Без труда опознал я язык надписей.

— ФРГ! Со смазкой, не как совковые. Одна штука! — Просветил фарцовщик: — Так что не примеряй! — Сопроводил совет еще одним приступом смеха.

— Сколько стоит? — Спросил я.

— Тридцатник, но я с твоих «патчей» нормально наварю, — Радушно похлопал меня по плечу: — И мне интересно, когда ты придешь за следующим!

— Дай жвачку еще! — Попросил я.

— Ну ты не наглей! — Расстроился он.

— Мама же спросит зачем я с тобой ходил, — Пояснил я.

— Башковитый! — Похвалил меня фарца, выдал целую неоткрытую упаковку Juicy Fruit и подмигнул: — Глядишь, поможет! Давай, бывай!

Пожали руки, и я вернулся домой. Показал родительнице жвачку, она весело фыркнула, и сразу же засела за работу, отказавшись от моей не особо-то и ценной помощи.

С утра, когда пришла Таня, выяснилось, что я — единственный незанятой человек, и париться по этому поводу не собираюсь! Вместо этого выдал Тане с мамой пластинку жвачки пополам, еще одну пластинку сунул в карман — угощу Катю, с которой мы сегодня идем на ВДНХ. Импортный презик, само собой, остается дома, надежно спрятанный за обивку дивана. Вчера, когда я вечером звонил пионерке, вернувшая душевный покой мама ехидно на меня прищурилась:

— Выбираешь?

— Просто дружу со всеми подряд, — Покачал я головой: — Выбирать мне еще рано!

Из стенки выгреб мелочь — придется Вове хранить свою долю где-то еще, пока меня не будет. Сам он привычно тусуется во дворе, в гордом одиночестве.

— Здорова! — Поручкались: — Я уезжаю до осени, поэтому придется тебе хранить их где-то еще, — Расстроил я рыжего, протянув ему завернутые в тряпицу четырнадцать с гаком рублей — он же за метро с Артемом из своих рассчитывался.

— И что мне с ними делать? — Растерянно спросил он.