Самый обычный день. 86 рассказов

Сеньор Нонель никогда не придавал никакого значения этим украденным глоточкам анисового ликера. Матильда служила в его доме уже сорок семь лет и всегда была на высоте. Однако в этот день хозяин почувствовал себя глубоко задетым. Если уж ему удалось, прилагая огромные усилия, не пить на протяжении недель, то он имел полное право потребовать по крайней мере того, чтобы, вернувшись домой после прекрасного обеда и желая выпить одну (одну-единственную) рюмочку, у него была возможность осуществить свое желание: выпить эту самую рюмочку.

Поговорить со служанкой об этом напрямую казалось ему не слишком достойным. Пожалуй, будет лучше застукать ее. В тот же самый вечер сеньор Нонель пошел в магазин и купил новую бутылку анисового ликера. Придя домой, он налил себе стопочку и сделал на этикетке, украшавшей горлышко бутылки, незаметную отметку, чтобы зафиксировать уровень жидкости и иметь возможность определять, когда и сколько пила плутовка. На протяжении дня, пока Матильда убиралась в его комнате (то застилая постель, то ставя на место книги, которые он просматривал накануне), сеньор Нонель не спускал с нее глаз.

Несмотря на то что ему не удалось поймать ее с поличным, на следующий день уровень жидкости в бутылке снизился. Следовательно, решил хозяин, Матильда боялась, наверное, совершать свои вылазки, пока он бодрствовал. Должно быть, она действовала по утрам, до десяти часов — в это время служанка раздергивала шторы, чтобы разбудить его. Итак, с этих пор сеньор Нонель просыпался раньше, чем Матильда, и исподтишка следил за ней. Но застать ее врасплох ему не удалось. Объяснений этому могло быть только два: или, сам того не замечая, он снова задремывал и не просыпался, пока служанка не раскрывала шторы, или она отпивала из бутылки в другое время. Так или иначе, каждое утро уровень ликера в бутылке снижался на палец. Это заставило его предположить, что, вероятно, Матильда совершала свой недостойный поступок перед тем, как лечь спать, а не поутру.

Через три недели сеньор Нонель чувствовал себя окончательно одураченным. Одержимый своей идеей, он не ложился спать, пока не удостоверялся в том, что Матильда уже давно заснула. Утром он вставал раньше, чем служанка, и целый день следил за шкафчиком. Когда Матильда подходила к нему под предлогом (теперь сеньору Нонелю было совершенно ясно, что речь шла именно о предлоге) вытереть пыль, он не спускал с нее глаз ни на минуту. Когда женщина прищелкивала языком (потому что поведение хозяина и его напряженное выражение лица казались ей признаком старческого слабоумия), сеньор Нонель видел в этом прищелкивании выражение досады: служанка чувствует, что за ней следят, и поэтому может приложиться к бутылке только исподтишка. По ночам хозяину снилось, что он обречен не только не пить, но и постоянно созерцать, как уровень ликера непрерывно понижается. От гнева, который вызывало в нем подобное издевательство, язва в его желудке все росла, и росла, пока наконец не становилась больше его самого. Во сне он умирал, так и не разрешив загадки, и из гроба, который был поставлен на его кровать, в пламени свечи наконец-то видел среди теней, как Матильда подходила к шкафчику, вытаскивала бутылку и прикладывалась к ней. Ярость охватывала его в этой части сна не потому, что при жизни он так и не смог застать служанку на месте преступления, а оттого, что, поймав ее с поличным после смерти, уже не мог ничего сказать или сделать.

Здоровье сеньора Нонеля с каждым днем ухудшалось. Теперь он уже проводил большую часть дня в постели, не имея сил подняться, и Матильде пришлось выполнять одновременно работу прислуги и сиделки. Хозяин между тем не сводил глаз с заветного шкафчика, и когда один раз в день поднимался с постели с большим трудом, чтобы проверить уровень анисового ликера в бутылке, то неизменно замечал, что жидкости стало меньше. Сеньор Нонель начал думать, что существовала некая прямая зависимость между уровнем жидкости в бутылке и отпущенной ему жизнью, хотя объяснить себе, почему и как это происходило, было трудно. Когда наконец ликера осталось только на самом донышке, сеньор Нонель пошел на решительный шаг: улучив момент, когда Матильда ушла на рынок, он подмешал яду в остаток анисовки. Бедняга уснул с улыбкой на губах, очень похожей на ту, которую на следующее утро увидела на его лице служанка, когда нашла его мертвым.

Количество и качество

Июнь

Все называли его по фамилии — Мурель. Со школьной скамьи он всегда был для всех Мурелем. В университете, когда у остальных ребят из группы уже сложились такие дружеские отношения, которые предполагают употребление имен, все продолжали называть его Мурелем. В конторе судоходной компании, где он работал, все другие были Жузепами, Жуанами и Мариями, а он оставался Мурелем. Вплоть до того, что Баби звала его по фамилии даже в самые интимные моменты их свиданий, вонзая ногти ему в спину.

И если вы подумали, что он отличался резким характером или много о себе воображал, то вы глубоко ошибаетесь. Совсем наоборот: он был любезным и дружелюбным человеком. Баби не могла поверить своему счастью, особенно потому, что за последние четыре года она пережила целую серию романов с молодыми людьми, склонными к депрессии, из тех, которые целый день ищут, кому бы поплакаться в жилетку.

В этот вечер они были в квартирке Муреля. Она состояла из одной большой комнаты (служившей одновременно спальней, столовой и кабинетом), кухни и ванной. Парочка сидела на кровати. На полу стояла бутылка шампанского и два бокала. Поверх простыней между ними возвышался карточный домик, который Мурель возводил с ловкостью настоящего профессионала, к своему собственному удивлению и к радости Баби, смеявшейся над удивленным лицом своего друга, который только что обнаружил у себя неизвестные ему доселе способности. Когда он собирался водрузить самую последнюю карту, Баби расхохоталась так сильно, что матрас задрожал и карточный домик рухнул. Мурель изобразил на лице гнев, и Баби поспешила разыграть раскаяние и вымолить прощение при помощи ласк и лести.

Когда она пошла в ванную, Мурель тоже встал с постели. Он аккуратно сложил в стопку открытки, лежавшие на подоконнике, а потом поправил пепельницу, чтобы она стояла строго параллельно его краю. Мурель ненавидел беспорядок во всех его проявлениях.

Чтобы проветрить комнату, он открыл занавески и распахнул окно. Снаружи царила беспросветная мгла: ночное небо и темный фасад на другой стороне улицы казались всепоглощающей черной дырой. В этот поздний час только три балкона были освещены. В одной из квартир шторы были задернуты: там, на первом этаже, жила семейная пара, ссорившаяся целые дни напролет. Вторая (в мансарде) находилась так высоко, что Мурель ничего и никого не видел, кроме какого-то парня, который время от времени выходил на балкон покурить. Третья квартира располагалась прямо напротив окна Муреля. Она пустовала несколько месяцев, но около трех недель тому назад в ней поселилась девушка, которая работала в одном здании с Баби, но в другой фирме. Однажды, возвращаясь из кино, они встретили девушку на улице; его спутница и незнакомка улыбнулись друг другу и поздоровались. Сейчас, как это бывало очень часто по вечерам, девушка сидела в своем красном кресле и читала журнал.

Приходя домой, Мурель неукоснительно следовал установленному им ритуалу и принимал душ. Ему казалось, что вместе с водой в стоке ванны исчезало все напряжение рабочего дня. Потом он надевал шорты и рубашку. По квартире Мурель ходил босиком: ему нравилось ощущать холод керамической плитки подошвами ног. Сейчас он пил холодную воду из стакана и смотрел телевизор. Показывали гандбольный матч. Потом Мурель выключил телевизор и полистал фотоальбом Теренса Донована. Когда он поднял глаза от его страниц и посмотрел на часы, было уже полседьмого. Слишком поздно, чтобы звонить Баби на работу, и слишком рано, чтобы застать ее дома.

Он застал ее в семь. Они договорились: девушка придет ужинать к нему домой. Парочка ужинала и проводила ночь в квартире Муреля три или четыре раза в неделю. У. Баби они никогда не встречались: та жила вместе с тремя подругами в квартире, где плотность населения была значительно выше, и по этой причине обстановка не столь способствовала общению.

Баби пришла в девять часов. В половине десятого они уже накрыли стол и сели ужинать. Ровно через семь секунд (когда вилка Муреля прошла половину расстояния между тарелкой и ртом) Баби попросила принести перец. Бедняга проглотил слюну и положил вилку на тарелку. У девушки была такая привычка: едва сев за стол, она сразу просила принести какой-нибудь недостающий предмет. Правда, Мурель переживал пока ту стадию влюбленности, когда мы готовы все простить. Он встал из-за стола и пошел на кухню. На обратном пути, проходя мимо окна, он бросил взгляд на дом напротив и увидел соседку, которая на этот раз сидела не в кресле, а на кровати и держала в руке стакан.

Через два дня Мурель, облокотившись на подоконник, наблюдал, как скандалила пара с первого этажа в доме напротив. На фоне приглушенного расстоянием плача двух детей (никакие другие звуки не долетали до его ушей) муж ходил из одного угла комнаты в другой, яростно размахивая руками, а жена в это время развлекалась тем, что бросала об стенку глиняные кувшины один за другим. Мурель спрашивал себя, откуда взяла эта женщина столько кувшинов. Он наблюдал за ней пять минут, и за это время на полу образовалась целая гора осколков.