Самый обычный день. 86 рассказов

Во время передышки перед вторым раундом Мурель переживал: соседка наверняка догадается, что его гостьи — проститутки. Их выдавала не столько одежда или макияж (весьма умеренный), сколько желание поскорее перейти к делу. Паки захотелось чего-нибудь выпить. Мурель налил ей виски. Мари вышла в туалет. Хозяин дома сидел на краю кровати, а Паки своими длиннющими ногтями щекотала ему внутреннюю сторону бедра. Мурель сам не понимал, что с ним такое происходит. Как он мог оказаться в постели с двумя девицами, которые по большому счету его совершенно не интересовали, только ради того, чтобы соседка — какая-то соседка! — могла за ним наблюдать? В чем бы ни заключалось то странное соревнование, которое они вели, не договорившись о правилах игры, ему казалось, что дальше идти уже некуда. Он поднялся с постели и подошел к окну. Снаружи царила темнота. Стоило большого труда различить саму девушку и телескоп, а уж увидеть, угодил он ей или нет по выражению ее лица, вообще не представлялось возможным. Вдруг, как ему показалось, соседка поднялась со своего стула. Он понял, что не ошибся, потому что кухонная лампа высветила немедленно яркий прямоугольник на полу комнаты, в середине которой выделялся телескоп. Очень скоро прямоугольник погас, и темнота стала еще более плотной.

— Что ты там высматриваешь? — спросила Паки, перемешивая кубики льда в стакане виски.

Мурель обернулся. Паки послала ему воздушный поцелуй и пригласила вернуться в постель.

Всю ночь его мучила неотвязная мысль: соседка наверняка догадалась, что девицы были профессионалками, и, конечно, сочла это надувательством. Мурель не сомневался — подобный обман так разозлил ее, что с телескопом теперь покончено. И может быть, сегодня же вечером (или даже с утра, пока он будет в своей конторе) она закажет занавески на балконную дверь.

После работы Мурель зашел в гастрономический магазин. Прямо возле двери висел аппарат, выдающий билетики с номером очереди. Он оторвал один билетик: девяносто три. Постепенно магазин пустел, и наконец перед Мурелем остался только номер девяносто два: какая-то девушка, покупавшая ветчину, зельц и вино. Когда она пошла к выходу (в этот момент продавец выкрикнул: «Девяносто три!»), Мурель замер от неожиданности. И девушка тоже. Впервые с тех пор, как началась эта история, они оказались лицом к лицу на столь близком расстоянии — не только оптически, но и физически. Соседка показалась ему удивительно красивой и была гораздо моложе, чем он предполагал. Если бы не его прирожденная трусость, то Мурель бы с ней заговорил. Но девушка ему улыбнулась, и это окончательно его смутило. Пока она продвигалась к двери, Мурель дважды успел услышать, как продавец выкрикивает его номер.

Как он и предполагал, учитывая улыбку вечером в гастрономе, соседка не стала вешать занавески. Однако в эту ночь в ее постели никаких гостей не было. Означало ли ее поведение, что она считает их состязание завершенным? Это было невозможно. Мурель ощущал теперь на своих плечах груз ответственности: он должен был потуже закрутить гайки.

Все утро он обдумывал свою идею. Днем, обедая с Жуаном, он изложил ему свой план. Мурель собирался позвонить одной своей старой подружке, с которой давно не виделся. Эта девушка жила в Реусе, и такие штучки ей всегда нравились. Если Жуан придет к нему в гости со своей знакомой…

— Они откажутся.

— Давай попробуем.

Мурель провел весь вечер, подготавливая сцену, и не забыл ни о шампанском, ни о морских продуктах. Не то чтобы он верил в их возбуждающие свойства, которыми они столь знамениты, но — как ему казалось — именно благодаря подобной славе этих продуктов девушки с самого начала догадаются, в чем дело, и не выразят своего изумления и негодования в решающий момент. Расставляя бокалы, он подумал, что будет ужасно, если к соседке как раз сегодня тоже заявятся гости и ей не удастся достать телескоп и понаблюдать за ними.

Этого не случилось. Соседка была одна и держала телескоп наготове. На арене выступали: Жуан, Марта (его подружка), Алисия (старая пассия Муреля) и он сам. Номера удались не так прекрасно, как мечталось режиссеру, но лучше, чем этого можно было ожидать в подобных обстоятельствах.

По крайней мере, спектакль вышел «естественным», думал Мурель на следующий день, вынужденный выслушивать восторженные комментарии Жуана, готового (после успеха их предприятия, который казался ему полным) устраивать подобные шоу через день. Но мысли Муреля витали далеко: он надеялся, что в один из ближайших вечеров соседка попробует по крайней мере повторить его ставку. Или, может быть, она готова сдаться?

Ближе к полудню Мурель (которому не терпелось увидеть, не увеличит ли соседка ставку уже этим вечером) позвонил Баби и сказал ей, что, несмотря на их уговор несколько дней тому назад, сегодня он никак не может с ней встретиться. Баби его успокоила: она как раз собиралась позвонить ему, чтобы предупредить, что у нее возникли срочные дела.

Вечером, придя домой, Мурель сразу смонтировал телескоп. Потом он уселся покурить на кровать, которая еще сохраняла запахи прошедшей ночи. Соседка пришла как обычно — без четверти семь. Прежде чем раздеться, она подошла к балкону и посмотрела на него с улыбкой. Мурель тоже улыбнулся.

Около десяти девушка направилась к входной двери. Когда она вернулась в комнату, следом за ней вошла Баби.

Что к чему и почему…

Сэр, — Жан Жироду (в «Зигфрид и Лимузен», глава 2) сформулировал интересный вопрос о том, как порой небольшие загадки, с которыми человек сталкивается на протяжении жизни, вдруг неожиданно разрешаются, пусть даже и с некоторым запозданием. Он добавляет: «Я не сомневаюсь в том, что когда-нибудь, в Мексике или в Океании, разрешатся какие-то еще загадки моего прошлого: любой узел в конце концов развязывается, потому что ему надоедает быть узлом. Единственный вопрос, который меня занимает по-настоящему, — это загадка Торнелли. Этот человек, исполнявший обязанности посла, с которым я встретился в тот день впервые в жизни, во время вручения премий очередного конкурса, вдруг подозвал меня и вложил мне в ладонь яйцо, сваренное вкрутую». До настоящего времени результатом моих настойчивых изысканий в области загадки Торнелли явилась только следующая информация: граф Джузеппе Торнелли Брузати ди Вергано (1836–1908) был послом Италии в Париже с 1895 по 1908 год. Совершенно очевидно, остаются без ответа следующие вопросы: правда ли, что посол иностранной державы дал Жироду вареное яйцо? Или писатель сыграл с читателем литературную шутку, принятую во Франции, и разъединил «рассказчика» и «автора»? При положительном ответе на первый вопрос следует спросить: сумел ли Жироду разрешить загадку Торнелли до своей смерти? Или ее разгадал кто-нибудь еще? Я спрашиваю себя: не знает ли ответ кто-либо из ваших читателей?

Маркиз де Тамарой Письмо, опубликованное в «Литературном приложении» к «Таймс» 28 января 1983 г.

Честность

Толкая перед собой тележку, медицинская сестра входит в палату номер девяносто три. На тележке лежит поднос, а на подносе — стакан с водой, пузырек с капсулами, градусник и папка. Она говорит «добрый вечер» и подходит к койке больного, который лежит с закрытыми глазами. Девушка смотрит на него без особого интереса, сверяется с табличкой в изножье кровати, где указаны все прописанные ему процедуры, достает из пузырька на тележке одну капсулу и говорит, протягивая руку за стаканом с водой:

— Сеньор, вам пора принимать лекарство.

Тот никак не реагирует, даже веки его неподвижны. Медсестра трогает его за руку:

— Просыпайтесь, сеньор.

Предчувствуя неладное, медсестра кладет свои пальцы на запястье больного, чтобы нащупать его пульс. Пульса нет. Он умер.

Медсестра кладет капсулу обратно в пузырек, отодвигает тележку к стене, выходит из палаты и бежит к столику дежурной этого крыла больницы (в данном случае — крыла Д). Там она объявляет старшей сестре, что больной из девяносто третьей палаты умер.

Старшая сестра смотрит на часы. Смерть больного в это время ее совершенно не устраивает. До конца смены осталось всего четверть часа, и сегодня старшей сестре, как никогда, хочется уйти с работы вовремя: она наконец-то добилась, чтобы приятель ее лучшей подруги пригласил ее к себе в гости под предлогом того, что ему нужно поговорить с ней как раз об их общей знакомой. Она тем не менее прекрасно знает (из признаний своей подруги), что этот мужчина не любит понапрасну переливать из пустого в порожнее, что меньше всего на свете его интересуют разговоры, и у нее нет ни малейшего сомнения в том, что он пригласил ее ужинать только для того, чтобы перепихнуться с ней через несколько минут после ее прихода прямо на обеденном столе среди свечей и тарелок со спагетти — если, конечно, он приготовит на ужин спагетти, как (она знает это от подруги) делает почти всегда. Она ждет не дождется этого момента. Если она заявит сейчас, что больной из девяносто третьей палаты умер, хочешь не хочешь, а ей придется задержаться, даже если следующая смена, которая приступает к дежурству ровно через четверть часа, уже пришла. С мертвыми всегда столько бумажек. Такие дела не делаются за пять минут, а это означает, что она опоздает на свидание. Конечно, можно позвонить приятелю подруги, объяснить ему, в чем дело, и договориться встретиться попозже или даже в другой день. Однако опыт подсказывает ей, что откладывать первое свидание не стоит, обычно это ни к чему хорошему не ведет. Частенько, когда первое свидание почему-нибудь откладывается, то и следующее тоже переносится, потому что находится другая причина. Сегодня одно, завтра другое, и в конце концов свидание вообще отменяется. Кроме всего прочего, сегодня выдался очень тяжелый день, и ей страшно хочется разделаться со всей этой тягомотиной, оказаться у него дома и позволить ему делать с собой все, что ему заблагорассудится.