Саркофаг

…мать жарила озёрных карасиков, их привозили на примитивный рынок у вокзала, ел их горяченькими, и с чего-то вспомнил одно предложение из сказки Салтыкова-Щедрина "Карась-идеалист":

"карась — рыба мирная, к идеализму склонная, за что её и монахи любят…" — да и я не меньше монаха выражал любовь к жареным карасям. Точность текста сказки не помнил, но улыбнулся. Как мать восприняла мою улыбку — не знаю, но если человек улыбается — стало быть, у него всё хорошо.

Наевшись, рассказывал матери, что меня призывают служить на три года. Это в случае, если выпадет служить на суше, а если попаду на "водную стихию" — то пробуду в неведомых краях все пять лет, от "звонка — до звонка" Попутно высказал сомнения, в том, что очки не позволят мне любоваться океанскими просторами, и я ограничусь всего тремя годами службы на "земной тверди"

Глава 33. "Прощание славянки…"

Четверых "служить родине" отправил отдел кинофикации района. Четверо "киношников" на одну часть. Всё трое — старше меня, как минимум лет на пять, шесть… Или более. Не все, и не совсем здоровые были "защитники отечества" призыва 54 года.

Я был "очкариком" с "порченой биографией", другой призывающийся страдал от бруцеллёза с народным названием "коровья лихорадка". Сослуживец по Отделу культуры, в доме которого проводил последние часы перед началом поездки в областной военкомат, был "переросток" и страдал заметным косоглазием. Были мои "минус два" в очках хуже его косоглазия — об этом мог судить только медработник, что дал "добро" на его служение "в рядах вооружённых сил советского союза". К тому он был явным "переростком" лет под тридцать, но почему советская власть не призывала его в положенное время "на защиту священных рубежей страны" — таких вопросов, разумеется, никто бы не подумал задавать.

Не мной установлено, что при надвигающейся беде мы объединяемся. Степень "единства" нашего во все времена автоматически определялась размером надвигающейся беды. Большая беда — мы необыкновенно "плотны и едины", беда малая — такая и "крепость" наших "союзов". Определять размер надвигающейся беды могли только "избранные". Случались и ошибки: мы теряли "нюх" на бедствия и вообще не объединялись для отражения несчастий.

И тогда произошло похожее "объединение": коллега, коего ни разу не видел за полгода работы, вдруг заметил меня и пригласил к себе в дом ожидать отправки на службу. Сегодня его понял, а тогда — не понимал.

К торжествам "по случаю отправки на службу в рядах советских вооружённых сил" приступили немедленно! С "перебором" местного и любимого напитка: браги. Сколько раз за два дня гуляний я благодарил судьбу, что она выпустила меня в мир абстинентом — не могу вспомнить, но много. Пили, ели, орали песни, утомившись — спали, похмелялись…Невинное похмелье плавно, а иногда и бурно, переходило в "перепой" и всё повторялось. Обычное наше "хождение по кругу", ничего интересного. И не мог я, пребывая "в чужом монастыре", излагать свои уставы:

— Может, хватит жрать!? Сколько можно! Как только это пойло к вам в горло льётся!? — на что мог получить и такой ответ:

— А ты попробуй! Может и поймёшь!

Пробовал, но "негативный" опыт общения с подлым напитком не позволял употреблять его больше, чем женщины. Тогда и заметил: бражку "заводили" не мужики, "заводилами" "веселящего" пойла были женщины. Но сами произведённую "продукцию" употребляли в мизерных количествах. Основная масса отравы шла на "экспорт" мужикам. Как обстоят дела с производством браги на сегодня в любимой Русской Швейцарии — не знаю.

Всему приходит конец. Это я о двухдневном гульбище, что протекало в доме коллеги по работе. Но всё же наступил момент, когда кто-то из числа гуляющих-провожающих, но достаточно трезвый для понимания обстановки, объявил:

— Пора, поди, пожалуй, и на поезд идти — пьяная компания из провожающих-отъезжающих с шумом и песнями двинулась на станцию. До прихода пассажирского поезда местного сообщения оставался час. Пассажирский должен был доставить нас в военкомат области, а оттуда призванных развозили по местам службы представители частей. Их в моё время называли "покупателями". Поменяли своё название "покупатели" офицеры, что и до сего дня приезжают в военкоматы — не знаю. Пожалуй, "нет": какой смысл менять название? Что нового в замен предложить?

Пришёл поезд, полупьяная команда призывников ввалилась в один вагон и, не тратя времени напрасно, приступила к усугублению веселья. Ну, как же: "объединение в бедствии" происходит! Служить едем! Радость-то, какая! А всякую "радость" у нас принято фиксировать соответствующим образом, и мы этот образ никогда не забываем! Куда пить дальше!? Сколько можно! Уже "хороши", хватит! Одурели до предела, и если бы не вагонная теснота, то пьяной "разминки" с разбитыми мордами вас бы не обошла стороной! Кто-нибудь из вас способен подумать, какими вы утром вывалитесь из вагона на перроне областного вокзала!? — о своём скором будущем могли задумываться только такие "слабаки и хлюпики", вроде меня, а настоящие, крепкие парни должны пить до "полной "отключки"! Всякий, кто не согласен — враг!

— Как ты смеешь открывать рот, абстинент несчастный, презренный человек, не познавший "радости общения с противоположным полом"!? Комплексуй "на здоровье" в сторонке и не порть веселья настоящим парням! Ты — абстинент и помнишь до малейшего эпизода похмельные муки, что бывают на утро следующего дня после хорошего запоя! Ты "опустил флаг борьбы с алкоголем"!? Сдался!? Вот и сиди в сторонке и не мешай, слабак несчастный, настоящим мужчинам предаваться естественным радостям!

— Хорошие вы ребята, но глупые: катите в неизвестность, а неизвестность ясные головы любит. Да, вас провожали жёны, слёз много было пролито, а меня никто не провожал, никто и "ждать" три года не будет. Нет у меня, в отличие от вас, "пленниц сердца". А могла быть девушка по имени Марта, из поволжских немцев, сосланных обделавшимся от страха "вождём, отцом и другом всего советского народа"! Кроме немцев Поволжья, разумеется. Плохо это, или хорошо? Мне — хорошо: за спиной никаких забот и волнений нет. Ребята, сволочь вы пьяная, но позвольте хотя бы только мысленно с вами поговорить? Пусть я струсил, когда отказался "пройти практику" с уборщицей общежития в школе киношников, пусть! Сейчас не знаю: быть мне довольным, или огорчаться тому, что не "окунулся" в уборщицу? Что остался "солидарным" с Волхонком, соседом по учебному столу? Да, который признался, что женщины, как объекты плотских утех, с некоторого времени его не волнуют? Оно, конечно, интересно бы знать такое: если бы всё произошло и уборщица меня "обкатала", то вспоминал бы немецкую девушку Марту?

Духи предков, покровители мои, ибо к вам обращаюсь! Простите, пока ещё живущего, за злые и нехорошие мысли моих прожитых девятнадцати лет:

"смог бы я с рвением и "полной отдачей сил" оказать помощь этой орущей и бушующей пьяной массе "защитников отечества", случись с ними что-то нехорошее?" — и отвечал себе:

— Не знаю! Уж очень они оскотинились, потребляя "городскую" сверх меры. Нужно иметь ангельскую душу, чтобы забыть скотство их душ и спасать им тела! Разве после "спасения" пить перестанут? Не уверен…

Глава 34. "Стано-вись! Равняйсь! Смир — на!"

Поезда со всех направлений великого отечества нашего в стольный град прибывают утром. Только сейчас понял тот истинный и глубокий смысл, что заложен в такое "расписание движения пассажирских поездов":

"засидевшиеся в тесных вагонах за длинную дорогу "граждане п-сжиры" очень "бодро и в темпе", вырываются через вокзалы в город на совершение безумств. Таких деяний, на которые в провинции у них просто не бывает фантазий. Условий — тако же.

Поезд "областного значения", один вагон которого был заполнен гражданами, "призванными отдавать священный долг родине", не мог отставать от столичного правила и прибыл в областной город утром. Всё повторялось с малым отличием: если пассажиры столичных поездов были бодрые и засидевшиеся, то обитатели вагона, пившие до помутнения памяти, таковыми считаться не могли.

Но одно было общим: нужно было выходить из вагонов. Тогда-то и раздался первый для меня армейский приказ:

— Выходить из вагона! — откуда-то появился офицер с тремя малыми звёздами на погонах, и с ним двое других военных, возрастом не старше тех, кто до полночи пил и орал подобие песен. Призванных, то есть. Но на погонах у военнослужащих вместо звёзд были полоски ткани шириною не более сантиметра жёлтого цвета. Мигом сообразил, что двое молодых военнослужащих были приданы офицеру в помощники и прозывались "сержантами". Откуда они появились? И такое быстро "дошло": ехали в соседнем вагоне.