Саркофаг

И было это во второй половине дня двадцать шестого сентября одна тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года от р. Хр.!

Глава 35. Второе продвижение на Запад.

Прошло менее суток с момента, когда пьяная компания новых "защитников родины" начала движение из родного дома — и опять вокзал! Всё так интересно: совсем недавно у меня была "относительная степень свободы", но после непонятных операций с бумагами я как бы прекратил существование. Стал кому-то принадлежать без своего согласия на то. На мою жизнь и мысли крепко наложила лапу государственная машина с названием "армия". Всякие попытки как-то выступить против "отдачи священной обязанности" объявлялись "сумасшествием" и могли дорого обойтись вольнодумцу.

И опять был вагон, и было повторение пьянки потому, что провожающие "служить отечеству" не отпускали "защитников" без средств с названием "деньги". Районные военкоматы предлагали явиться на сборный пункт с "ложкой, кружкой" и с чем-то ещё, но ни один районный военкомат не рекомендовал "захватить как можно больше денег для "дорожных увеселений" Недосмотры "государевых людей" исправляли сами призываемые.

Матушка родимая, дура ты старая, скажи, для чего ты, мне, недоноску, деньги суёшь? Что мне делать деньгами в дороге? С момента выхода с военкомата под надзором офицера, прошлая моя жизнь исчезает, все заботы на себя берёт армия. Как она иногда "заботится" — дело десятое, но она не даст тебе умереть от голода. Зачем тебе деньги? Морда моя самолюбивая, мать-то не от больших сумм суёт тебе гроши, откажись от них! — скотина, я заранее знаю, на какие удовольствия пущу материнский дар! Пропью его, иных фантазий траты материнских копеек у меня нет.

И опять пили! "Лечились". Новая пьянка не имела такой свободы, как в прошлую ночь и такая сдержанность объяснялась присутствием в вагоне "покупателей" с названием "сержанты". Как-то не хотелось "развинчиваться" в присутствии возможных будущих командиров. Командиры не отказывались от угощений свершившихся подчинённых, и всё протекало в почтении. Не, наша российская пьянка с соблюдением приличий — не пьянка! Так, обжираловка без смысла…

"На запад везут…Опять на запад! Но Запад сегодня другой, путь по советскому союзу длинный, где он окончится для меня на западе? В Белоруссии, на границе с Польшей? И в какую часть всё же везут?" — поезд с Урала, следовавший в начале пути на Запад, ночью поменял направление и двинулся на северо-запад. Дни стояли осенние, пасмурные, поэтому определить точное движение нашего поезда по солнцу я не мог.

Да и зачем это нужно? Разве моё удовлетворённое любопытство могло что-то изменить? Нет! Поэтому сиди спокойно и ни о чём не думай" — неподтверждаемые и бесконечные мысли о месте предстоящей военной службы "без боя" не хотели оставлять сознание:

"В самом деле, какая разница, куда тебя загонят отбывать трёхлетний срок"!? — в слове "загонят" на короткий миг показалось что-то применимое к скотине, но всего только на миг, поэтому каких-то особых обид оно не оставило. В сознании прочно окопались другие соображения:

"от того, куда попадём — зависит тягость, или лёгкость предстоящей службы" — но никто из новичков, передвигавшихся тогда в вагоне, не мог сказать о лёгкостях и трудностях предстоящей армейской службы. Слабо догадывался, что об ожидавших нас армейских трудностях знали "покупатели", но те сдержанно принимали угощения и о главном помалкивали. Одну попытку узнать от них, какой род войск ждёт нас, я предпринял, но вопрошаемый офицер был большим дипломатом, чем я, поэтому знания о дальнейшей моей судьбе остались на месте. "Видишь значки танков на погонах сопровождающего — будь доволен увиденным и думай о них до самого "прибытия на место назначения"!

В движении прошла ночь, и утро показало пейзажи, отличные от уральских. Оно и понятно: за двадцать часов езды можно заехать очень далеко. Интерес к месту собственного нахождения не возникал: если за окном вагона началась тайга — стало быть, так нужно".

Великое дело: подготовить сознание к любым событиям с тобой! Поэтому, когда на небольшой станции в шесть "приемоотправочных" путей нам предложили выбраться из вагона "с личными вещами" и построили на перроне — стало понятно: добрались!

Я обязан, должен пропеть гимн тому, чему не могу дать определения: солдатскому строю. Любое количество граждан, перемещающееся в пространстве помимо строя, называется военными людьми "стадом". Грубо и оскорбительно звучит такое название для "нестроевых", но чтобы не обижаться, то нужно знать и другое определение: "неорганизованная группа лиц не соблюдающая дистанцию при передвижении" Но это длинно и не всякому понятно, а проще всё же остаётся "стадо".

Основное назначение армейских командиров — это из "стада" делать воинов, и такое "изготовление" начинается со строя. С плотного размещения мужских организмов в два ряда и, на как можно, меньшей площади. Поскольку строй запрещает разговоры между единицами, составляющими строй, то сказать соседу "отодвинься от меня, от тебя перегаром несёт, портишь мою ауру"! — я не могу. Стой, "касаясь своим плечом плеча соседа" и внимательно слушай человека в форме, что стоит напротив и разъясняет дальнейшие наши действия:

— Не отставать!

И мы двинулись так, как умели перемещаться на "гражданке". Без понятия о том, что военные люди в строю должны начинать движение с левой ноги. Начало движения с левой ноги в строю — это первый "армейский элемент единомыслия и слаженности действий" Это не я, это всё взято у моих первых армейских учителей.

Шли недолго и вскорости добрались до места назначения. Мать моя, опять лагерь! С забором! С бараками! И плац есть! Вот вышек, правда, не видно, но от этого недостатка сходство с лагерем известного назначения не исчезало!

Был отдельный барак с названием "карантинный", но почему и для чего вновь прибывших нужно было держать в изоляции от остальных служащих — кто бы мне ответил на такой "дурацкий" вопрос? На "дурацкие" вопросы у нас всегда дают возможность искать ответы самому.

Была баня и стрижка "причёсок" старой, тупой ручной машинкой. Наспех. Стрижка плохим стригущим инструментом — удовольствие маленькое. Я не испытал "удовольствия" быть остриженным в части потому, что наученный кем-то перед началом службы сам и добровольно расстался с модной тогда причёской под названием "бокс"

После мытья нам выдали форму! Опять форма, но на этот раз я мог за неё не беспокоиться: она была на мне. Удивительным было то, что форма оказалась "в самый раз" Ничего не "висело мешком" и ничего не "давило".

И процесс укутывания ног фланелевой тканью с названием "портянки" я освоил после трёх попыток. Пожилой старшина, что занимался нашим бытом, говорил:

— Правильно намотанная портянка — это половина бойца! — что входило во вторую половину "воина советской армии" — предстояло узнать.

После карантина, который сегодня мне думается, не был выполнен по времени, у нас начался "курс молодого бойца". Какое красивое название: "курс молодого бойца"! И я в "курсе"!

Было много "шагистики" на плацу и она мне почему-то понравилась. В некоторых "позициях" я даже гордился собой: "поворот кру-у-у-гом!" исполнял без заплетания ног и качаний после неудачного исполнения армейского "балетного па".

Обязательная исполнению команда "запевай" раздражала… Не знаю, кто и как становился "запевалами" в других "воинских соединениях", а в нашем "карантине" запевалой приказом сержанта сделали самого высокого "впередиидущего", напрочь лишённого голоса, солдата: