Сарнес

Она обернулась — там висела еще одна карикатура. И еще одна, и еще. Картинка словно бы весело перепрыгивала со стены на стену, с улицы на улицу, из переулка в переулок. Вот она над дверью присутственного места, а вот высоко на дереве: светится неестественной зеленью, точно лишайник из самых неприятных мест этого мира, орет всему миру о позоре Рисового Мешка.

Вдоль карикатурной, глупо улыбающейся физиономии на каждом листке тянулась надпись.

Своему брату я доверяю всем сердцем!

* * *

— Ты, шлюха! — Рисовый Мешок навис над женой, неуклюже склонившейся перед ним. Наряд не предполагал такой позы. Муж не выволок ее из кареты и не притащил в покои, а отправил туда под конвоем слуг, державших ее за локти. Но его намерения читались в каждом яростном шаге. Испуганная животная часть ее личности затихла, признала невозможность убежать.

Вспышки чувств у него были короткие, как и внимание. Зато сильные. Королева отстраненно подумала, что он, наверное, ее изобьет, однако можно попробовать его успокоить. Но, видя мужа в таком состоянии, усомнилась, что ей удастся легко это сделать. Вены на шее и на лбу Рисового Мешка набухли, даже глаза налились кровью.

Он плюнул на нее.

— С моим собственным братом? Вот чем вы занимались у меня за спиной? Что, думала, я не замечу? Думала, мне наплевать?

Мадам Чжан знала, что ему не наплевать. Помимо мимолетных удовольствий, Рисовый Мешок ценил только одну вещь: свое доброе имя. Он хотел, чтобы его уважали, он требовал уважения от мира, а карикатуры сделали его всеобщим посмешищем.

Генерала Чжана тут нет. Да и чем бы он помог?

Она мимолетно разозилась на себя за то, что опять думает о нем. И воскликнула:

— Это неправда! Недостойная никогда бы не навлекла позор на своего мужа.

— Считаешь, я тебе поверю?

Рисовый Мешок ударил ее бамбуковой палкой по спине. В горячке, захватившей обоих, она даже не почувствовала удара.

— Шлюха навсегда останется шлюхой! А мой брат всегда воображал, что он лучше. Он тоже надо мной потешался у меня за спиной, да?

Рисовый Мешок принялся избивать жену. Она что-то ощущала, смутно сознавала, что это боль, заставляющая вскрикивать… но ум работал отстраненно.

— Нет, супруг мой, умоляю! Мы невинны, нас оболгали. Кто-то хочет навредить нам…

Королева заслонялась руками, почти такими же крохотными и бесполезными, как лотосовые ножки, а палка взлетала и падала со свистом. Она слышала свои собственные вскрики, странные, будто чужие — точно как в те минуты, когда она имитировала удовольствие.

— Кто бы стал такое рисовать, не будь это правдой?

Рисовый Мешок устал и запыхался. Но ему нравилось ее бить, было что-то завораживающее во взмахе руки и глухих ударах палки. Жена — его собственность, он поступает с ней как хочет, с волнением ощущая в каждом ударе катарсис и выражение власти.

— Это Юэ! — воскликнула она. — Супруг мой, она пытается вызвать у вас ревность. Хочет нас развести. Хочет сделать больно нам обоим, хочет занять мое место!

Она упала на колени и обняла мужа за талию. Прижалась головой к его животу, ощутила, что одежда вся взмокла от пота, почуяла запах его ярости. Ум работал ясно. Тело — доспех, принимающий на себя удары и не пропускающий боль.

— Она понимает, что не умеет толком тебя ублажить. Знает, что мне не соперница, я столько лет делала тебя счастливым. Не попадайся на ее уловки, муж мой! Тебе же известно — какие мы, женшины!

Рисовый Мешок воззрился на нее сверху вниз. Его брюхо колыхалось под ее щекой, которой она, размазывая помаду, прижималась к нему, как побитая собака.

— Значит, это вранье, — повторил он зло и недоверчиво.

— Полное!

Рисовый Мешок всегда казался ей туповатым, а он оказался хитер и злобен, как дикий вепрь. Мадам Чжан поняла, что такой и убить может. Он наклонился и взял ее за горло. Спросил мягко, с ядовитой ненавистью:

— Кто же поверит словам шлюхи?

Он душил Королеву, пока та не поняла все с той же отстраненностью, что обмочилась. С возгласом отвращения муж отшвырнул ее, достал из кошелька серебряное кольцо и расстегнул пояс. Распахнув полы, рухнул на жену сверху. Было бы больше толку, если бы он продолжал избиение, но ему хотелось сделать ей больно именно таким способом. Пусть знает свое место. Как это по-мужски.

Он схватил ее за ухо и сжал так, что она выгнулась и вскрикнула. Конечно, иначе же не больно.

— Как он посмел позариться на мое? Я ведь старший! Я ему все дал. Где бы он был без меня?

Королева попыталась отвернуться, но Рисовый Мешок взял ее жесткими пальцами за подбородок и сжал так, что она вскрикнула.

— Смотри на своего мужа, шлюха.

Она смотрела на бьющуюся у него на лбу жилку. Рисовый Мешок мог ее насиловать, мог заставить смотреть на себя, но вот чувствовать он ее заставить не мог. Она была как косточка внутри абрикоса. Недосягаема. Ей хотелось бросить ему в лицо: «Думаешь, меня так легко уничтожить? Да от меня бы тогда ничего не осталось к моменту нашей встречи, и кто бы тебя вывел в люди?»

Он встал и ушел, оставив ее лежать на полу сломанной куклой.

Королевы не было в собственном теле. Она просто осознавала: вот оно лежит, повернув голову набок, на подбородке синяки. Одна из туфель отлетела, обнажив треугольную лотосовую ножку. Та казалась совершенно чужой: разве могут быть такие ноги у человека? Ни боли, ни стыда, даже когда вбежали служанки — как удобно, дождались, пока Рисовый Мешок уйдет — и завопили.

Ну что ж, подумала она без слез внутри своего панциря, он идиот. Генерал Чжан вернется с победой. А тогда, муж мой, ты станешь третьим лишним.

9

На границе царств Чжу Юаньчжана и клана Чжанов

Чан, молодой командир Чжу, вошел в шатер, где держали Оюана, со словами:

— Сияющий Король желает вас видеть.

Загадочно похожий на своего вождя, Чан был чуть ли не так же мал ростом и уродлив, как и сам Чжу. Его сопровождали несколько охранников. Все они демонстративно ждали, пока Оюан неуклюже поднимется на ноги. Казалось, он вот-вот рассыплется прахом, будто перетершаяся веревка. Беспомощность длительного плена не просто сводила его с ума, ввергая в ярость и отчаяние; он жил в постоянном напряжении, таком, что кости вот-вот начнут крошиться. Чан насупился и добавил:

— Не вздумайте что-нибудь выкинуть.

Снаружи рассвет разливался над равниной, разделяющей объединенное войско Чжу и Оюана и армию генерала Чжана. Там, где шумело море пушистой розовой травы, после дней битвы осталась только вытоптанная степь, а теперь осенние заморозки посеребрили холмы до самого горизонта.

Вернувшись с острова, Чжу не стал задерживаться в Интяне, и Оюану не хватило времени изобрести новый план побега, не говоря уж о том, чтобы претворить его в жизнь. Умело и безжалостно, не дав передохнуть, Чжу собрал своих людей и воинов Оюана и повел их на восток, к границе с Чжанами. Целью текущей битвы было взять важнейший город клана Чжанов, Чжэньцзян, который раскинулся на равнине с розовой травой на пересечении Великого канала и реки Янцзы. Если Чжу сумеет захватить город, Мадам Чжан в своей столице, Пинцзяне, что к югу от Янцзы, окажется отрезанной от собственных городов на северном берегу реки. А без них ее поражение — дело решенное.