Саспыга
Шрифт:
— Угу. Я им все подходящие места показал, еле выбрали. Со следующего лета строиться начнут — знаешь, на том озере, как к Альбагану идти.
— Знаю, — замороженно говорю я.
— Ну да, ты там еще все с какой-то странной ягодой носишься.
Я ношусь с шикшей — там целая плантация шикши, самая большая из всех, какие я вообще здесь видела. Единственное место, где ее на самом деле много, а не два-три бесплодных кустика, едва заметных из-под ягеля…
— Погоди, — говорю я, — погоди… И что, мы к Альбагану теперь будем мимо какой-то дурацкой турбазы ходить?!
— Ну, это вряд
— На квадриках…
Меня тошнит. Перед глазами плывут развороченные тропы, черные пятна мазута на белом ягеле, выброшенная в нежные фиалки канистра из-под бензина. Мне хочется завизжать и вцепиться ногтями в спокойное, довольное лицо Ильи.
— Ты же вроде говорил, что будешь шины им резать на стоянках, чтобы не лезли, — глухо говорю я.
— Да ну, когда я такую чепуху говорил, — отмахивается Илья, и его кирпичный загар становится чуть краснее. Он снова принимается говорить — про чудную снарягу, кое-что надо бы себе завести, заплатили-то о-го-го как, и снова про квадрики — а не купить ли ему квадрик, а то с конем возни все-таки многовато, а уж он-то, Илья, придумает, как проехать куда угодно… Я слушаю его — и не слышу. Стараюсь не слышать. Не хочу его слышать, блин, это же Илья…
— И тебя совсем не напрягает, что там будет база? — спрашиваю я. — Тебе от этого… ну, не грустно?
И он удивляется:
— Грустно? С чего бы?
— Ладно, мне ехать надо, — говорю я.
Караш ждет меня. Неутомимый, надежный, готовый отвезти куда угодно. Мертвый.
— Подожди… — окликает Илья, когда я уже отвязываю коня от забора. — Помнишь нашу фишку — что тень от птицы есть, а птицы нет?
Я киваю. Эта тень залетела в голову Ильи (а из нее — в мою) на следующий год после саспыги, когда он пробил тропу по нижней стороне Багатажа. Его прямо заедало этой тенью, а я кивала, соглашалась и ничего не делала.
— Ты так и не придумала о ней байку, — говорит Илья. В его голосе легкий упрек, но и что-то большее. Может быть, боль.
Я снова киваю: не стала. Побоялась быть непонятой или соврать. К тому же рассказывать страшные байки у костра — это игра, но любую игру могут поломать. Я не хотела, чтобы историю про тень птицы ломали. Я ее припрятала. А Илья… я думала, что он забыл, но, похоже, он просто замолчал. Я виновата? Да, но ведь он тоже. Не захотел сказать прямо, зачем ему эта история, — ведь это заставило бы нас говорить о ней слишком подробно.
Может, история про тень птицы без птицы была нужна ему, чтобы остаться целым. Может, она была противоядием от саспыги. Но теперь я об этом не узнаю.
Я тащусь по выщипанному газону пешком, с Карашем в поводу, — забраться в седло нет сил. Меня скручивает, как моток веревок для пута, но нет никого, вокруг кого я могла бы обернуться.
Над Кучындашем дрожит иллюзорная вода, жаркое марево с запахом опилок и навоза — не влезть бы в лепехи. Надрывно мычит корова, подзывая теленка.Ленчик выбрался из дома и теперь возится с досками у заболоченного ручейка. Хотелось бы его обогнуть, да только он уже меня заметил.
— Что-то ты невеселая, — говорит он, когда я подхожу ближе. — Тебе бы саспыги, а?
— Издеваешься, — буркаю я.
— А что сразу издеваюсь, я от души! — Ленчик загораживает мне дорогу. — Слышь, да ты не куксись, думаешь, я вас с Санькой кину? Ты вперед езжай, а я с пацанами договорюсь, догонят.
— Ты передумал, что ли? — я ничего не понимаю.
— Не-е-е, с меня-то хватит, — Ленчик тяжело мотает головой, как конь, отгоняющий мух. — А пацанов пошлю, чего нет-то?
Чего нет-то. Подкинуть мяса, оставить тентик, прислать пацанов. Скрутить веревки в тугой жгут, чтобы потом соединить его концы, придерживая середину, — а дальше оно само…
— Илья, наверное, откажется, — говорю я. Я не уверена, но надеюсь.
— Илюха уже от всего отказался, — отмахивается Ленчик, и я вспоминаю, о чем еще хотела спросить. Это безопасный вопрос — если безопасные вопросы еще остались.
— А кстати, как у Мишки дела, не знаешь?
— У Мишки-то? — Ленчик приосанивается. — У Мишки все отлично, вот недавно в отпуск приезжал, медаль показывал — блестит прям!
— Понятно… — Я закусываю губу. Вроде бы говорить больше не о чем — если не погружаться в детали. И все-таки осталось еще одно. Это вопрос опасный, но, в конце концов, мы сейчас не заперты в комнате. Любой из нас может уйти от ответа в самом буквальном смысле. — Леня, я не понимаю, — говорю я. — Почему из всех, кто тогда на охоте был, один ты так и бегаешь по тайге и болбочешь?
— А ты почему? — ухмыляется Ленчик.
Жара такая, что стучит в ушах. Наверное, будет гроза, иначе отчего так трудно дышать?
(не смотри на бошку она страшная не смотри в лицо
не спрашивай
лапки скребут по щебенке черная дыра в боку
дыши она дышит через дыру и ты дыши)
— Ладно, чего стоять-то, тебя вон удар скоро от жары хватит, зеленая уже, — говорит Ленчик. — Ты лучше ехай давай, пока Аркадьевна не засекла, — для убедительности Ленчик машет руками, будто сгоняет пасущихся коней. — Ехай, а то она тебя сожрет с потрохами.
Я со вздохом смотрю на склон горки, прикидывая, как половчее выйти на обходную тропу. Заранее чувствую вкрадчивое прикосновение паутины, мелкий мусор с веток, липнущий к грязной шее, потные, покрытые сажей волосы, слипшиеся в перья. В дыхании чудится перегар, и я беспокойно вспоминаю, чистила ли зубы с тех пор, как выпивала с Санькой. Чистила, и не раз, просто не помогло. Помыться хочется так, что хоть кричи. Хочется отдраить себя, как котел, в котором забыли остатки невкусной еды.
А ведь у Ленчика есть баня. Если попросить — он разворчится, но затопит. Будет мне горячая вода и место, где с ней укрыться… Только от отвращения к себе это не поможет — даже отмытая, я останусь человеком, который виновато крадется мимо «Кайчи», стараясь никому не попасться на глаза.