Сатанинская сила
Шрифт:
Букашинское ополчение, поглядев вслед за направлением Валькова пальца, и впрямь увидели недалеко от себя, шагах в ста, девушку, которая брела в чистом небе, едва переставляя ноги. Стой они поближе, они, вероятно, могли бы увидеть, как шевелятся ее губы, и услышать ее голос. Но не надобно им это было слышать, ибо не для всех предназначались ее слова, а лишь для одного.
— Ну, выйди ко мне… ну, покажись… — бессвязно бормотала Сашенька. — Зачем ты так себя?.. Ведь ты не должен был… Нет, я не верю, ты не такой… Ты не будешь, не имеешь права быть таким. Ведь если не ты, не мы с тобой, то кто?..
Чье-то подвенечное платье, в которое ее обрядили, давно изорвалось, цепочки и жемчуга — рассыпались, туфли она скинула, чтобы легче было идти. Ноги
Замок, висевший далеко впереди нее, не отдалялся и не приближался, он был чем-то похож на мираж, являющийся в пустыне утомленным жарой и жаждой путникам. Точно так же он порой растворялся в воздухе и вновь возникал на том же месте, а порой — чуть в стороне. И тогда, чуток передохнув, она вновь и вновь шла к нему. Она и не знала, что это был и в самом деле мираж, отражение истинного замка и для того, чтобы действительно приблизиться к нему, требовалось всего лишь повернуть в обратную сторону: ведь реальный замок был невидим.
Однако, поскольку идущий все равно осилит дорогу, вскоре скрываться замку не стало смысла, и он открылся Сашеньке во всей своей красе. Вначале по обеим его сторонам проступили створки ворот необъятной вышины. Чем ближе она подходила, тем большее волнение охватывало ее: она была чужой, совершенно чужой в мире этих изломанных форм и диковинной жизни, в которой благоденствовала всякая нежить. Мимо нее на прелестных, по карусельному расписанных крылатых лошадках пролетала стайка мертвых младенчиков, убитых родными матерями или погибших по недобросовестности медсестер. Их было до такой степени много, что у Сашеньки заболело сердце. Они смотрели на Сашеньку пустыми, засыпанными землею глазницами и весело смеялись. Земля, по которой она ступала, была обильно пропитана кровью невинно казненных «за светлое будущее» людей. Их телами (от Спартака до Че Гевары, от Кампанеллы до Бухарина), спрессованными и расплющенными катками, было вымощено многометровой ширины шоссе, ведущее к замку, над которым полыхало далекое зарево. Кровь и стон, проклятия и мольбы давно погибших людей витали повсюду. Сашенька остановилась, увидев, как неподалеку от нее подняла голову змея с мудрыми человечьими глазами.
— Остановись, — сказала она. — Дальше смертный ступать не должен.
— Но он же там! — возразила девушка.
— Да, там, но уже не он, а кронпринц Велиал, — возразила змея и приблизилась. — Он одел на себя материальную оболочку, обрел свою инкарнацию в этом мире и теперь по праву является властелином обоих пространств.
— Что же мне теперь делать? — растерянно пробормотала девушка.
— Стань такой же, как он, — предложила змея. — Возьми себе дух одной из нас, возможно, даже мой.
— Но он полюбил меня за то, что я такая, какая есть.
— Он и мне когда-то говорил о любви. Но потом бросил меня. И вот я обречена на проклятье. А тебе он тоже клялся в любви?
— Нет, но он любит меня. Я знаю это. Твердо знаю, — упрямо повторила девушка.
— Что ж, — согласилась змея. — Тело твое и дело твое. Кстати, это тело предназначалось для Астарты, приемной матери Велиала, так что если она завладеет им, принца тебе уж точно не увидать. Со мной бы ты еще смогла иметь шанс на успех. Попытайся…
— Я принадлежу самой себе. И вторая Я мне не нужна.
Она вновь посмотрела в сторону замка и увидала, что над ним клубятся и концентрируются какие-то странные и кустистые тучи.
— Что это? — с удивлением спросила Сашенька, увидев, что на самом деле это не столько тучи, сколько рои бесчисленного количества живых существ.
— Это — сила сатанинская, — с видимой опаской проговорила змея. — Армия зла и ненависти, войско бесчисленное, безграничное, безобразное, беспредельное, как бесчисленны пороки людские, безграничны злоба их и зависть, беспредельна глупость и подлость… Спаси меня! — воскликнула она. — С ними воевать я не хочу, а спрятаться не могу, они меня наверняка растопчут.
Сашенька взглянула ей в глаза, полные бесконечного ужаса и муки
и позволила ей спрятаться у себя на груди. С безмолвным ужасом смотрела она на то, как все это скопление тел, вся эта масса тварей летучих и ползучих, гадов извивающихся и прыгающих, размахивающих мечами, щупальцами, штандартами и стволами, предводительствуемая несколькими тысячами всадников на вороных конях, двинулось вперед, высыпала из ворот и с каждой минутой все ближе и ближе надвигалось на нее.— Зачем все это? — в отчаянии закричала девушка.
Тут только увидала она приближающуюся толпу разномастно выряженных мужиков. Все они отчаянно трусили, но каждый крепко сжимал свое неказистое оружие, и все переступили уже тот предел, за которым трусость уступает место безоглядной и бесшабашной отваге.
— Посторонись-ка, дочка, — сказал девушке подошедший Горелов и потуже затянул свой шлем. — Ты свое дело уже сделала. Батальон, к бою!
А ведь сначала жестоко поиздевались они над Вальком, тыкавшим пальцем в чистое небо и уверявшим, что именно там видит девушку. Нет, не поверили они ему до тех пор, пока не вытащил он из кармана какую-то железку, не ткнул ею в небеса и, — о чудо! — высветилась там и Сашенька, и прямая дорога к ней. Ткнул в другое место — и вот он, Дворец Сатаны, и черти с рогами, и автобан, вымощенный благими намерениями — все туточки, рядышком. Сильно мужики после этого Валька зауважали, а тот шмыгнул носом и потребовал, чтоб ему выдали не больше и не меньше, чем пулемет. «А может тебе атомну бонбу со склада выписать?» — поинтересовался Макар Анатольевич и со смешком натянул мальцу кепку на самый нос.
И так они встали, как вкопанные, в землю-неземлю, плечами упершись в плечи товарищей, стиснув зубы до ломоты и вперив взгляды в надвигающееся на них полчище духов. Первый налетевший на них вал летучих гадов букашинцы встретили дружным залпом из всех видом гладкоствольного и нарезного оружия. Жаканы, набитые последним оставшимся в городе и изрубленным по начинку патронов серебром, в клочья разносили перепуганных пегасов.
Инкубы и суккубы с жалобным верещанием бросились прочь. Тогда наступил черед гадов ползучих, и живая волна слизи и смрада надвинулась на оторопевших от омерзения букашинцев. Однако они пустили в ход вилы и топоры, швырнули взрыв-пакеты и бутылки-зажигалки, так что, не ожидавшие такого отпора змеи, аспиды и василиски откатились назад.
— Что это, дьяволы? — возмутился Велиал. — Какой бес вас попутал? Растоптать их и вся недолга! Дави их, Асмодей! Топчи их, Асгарот!
Его свита пустила коней вскачь.
Однако узнав в них многих из бывших своих и весьма уважаемых сограждан, несмотря на архаичные и неземные одеяния и доспехи, букашинцы не только не испугались, но еще больше озверели и принялись лупить их с такой удесятеренной силой и яростью, что у тех только кости затрещали. Но велик и необъятен был напор атакующих, ибо их было несколько сот тысяч против пятисот человек. Они падали один за другим, сломленные, отравленные, кто споенный, а кто — одураченный. И казалось уже, что вот уже мгновение — и скроется последний защитник земли родной под грудой озлобленного зверья, но в этот самый миг воздел Валек над головой свою железяку, и в ту же секунду пелену облаков пробили яркие лучи давно уже не виденного Солнца. А по этим лучам стройными рядами сошли красавцы-воины в златом сиянии славы. Над головами их сияли нимбы, хитоны их были из серебряных нитей, в руках их вместо копий были кресты на длинных древках, и было их ровным счетом пять сотен человек.
— Не бойтесь смерти, братия, — сказал один из них остолбеневшим от всего увиденного букашинцам. — И мы умерли бесславно для того, чтобы жить в веках со славою. И возродились теперь для жизни вечной. Слава!
— Ура! — грянули мужики и, взмахнув полученной от иноков хоругвью, кинулись на оробевшего врага.
Силы человеческие стали равны мощи серафимов. Вера сошлась со мнимостью, реальность — с ирреальностью, а порой и наоборот. Кресты небесного воинства с каждым взмахом рассекали сотни нечистых тел, топоры ополченцев крошили черепа вурдалаков, зомби и лешаков, а небесное светило, истосковавшееся по работе, выжигало их, сокрушало и испепеляло.