Сатанинская сила

— Чем же закончилась эта история? — тихо спросил Семен.

— Чем… чем… — рассеянно пробормотал Боб. — А тем, что понабежали бабы с вальками и забили татарву до смерти. А потом и воеводу с дворней заодно. Оттого-то и проиграли в итоге все войны наши победоносные захватчики, что татары, что французы, что немцы, что не учитывали они феномен русской бабы. А ведь русская баба — это, брат, — ого-го! Это не мужик тебе, она одна триста спартанцев заменит…

— Послушай, Боб! — жарко взмолился Семен, хватая его за руку. — Нарисуй мне их, а? Оживи! Ну… сделай чудо, ты же сможешь!

— Вот как? — Боб желчно улыбнулся. — И тебя захватила мысль — на русском мясе в рай въехать?

— Так я же для них, для всех вас стараюсь! — страшно заорал Семен и затопал ногами. — Почему вы мне не верите?!

— Потому что изверились… — бросил Боб. — А кроме того, я не уверен, туда ли ты поведешь Христово воинство.

Только теперь он понял, что расшифрован.

— Как ты узнал? — вырвалось у него.

— Тебя трудно не узнать, — хохотнул Боб, — одно копыто чего стоит.

Семен взглянул на себя со стороны и увидел, что, захваченный рассказом Боба, он совершенно потерял контроль над собственной внешностью — Черный, затаившийся в глубинах его психики, исподволь брал свое. Теперь Семен был одет в антрацитовой черноты доспехи и плащ цвета сажи с кровавой подкладкой, над рыцарским шлемом с забралом развевался султан пышных страусиных перьев. Но больше всего его в своем новом обличье поразило огромное лошадиное копыто, заменявшее ему правую ногу, его отличительный признак, его вечное проклятие, его святость, его магическая сила. Не мудрено, что Боб поглядывал на него с такой нескрываемой настороженностью и не доверял.

— Я не хотел бы, чтобы эта девушка погибла, — заявил Семен.

— Все мы смертны в этом бренном мире, — сообщил ему Боб. — К тому же гибнуть ей вовсе не обязательно. Возможно, она еще отыщет свою створную и станет этакой знойной дьяволицей… — он нагло ухмыльнулся, — а вокруг нее так и будут виться всякие там бесы, черти, шайтаны, ифриты, демоны, дьяволы, инкубы и ибикусы…

— Сволочь, — сквозь зубы процедил Семен.

— А потом вы с ней поженитесь, и у вас пойдут этакие прехорошенькие чертенятки с рожками и копытцами… — Боб давился от смеха.

Скрипнув зубами, Семен в ярости послал на него столб пламени всепожирающего — тот даже глазом не сморгнул.

Семен обрушил на него поток раскаленной магмы — Боб зевнул и прикурил от нее сигарку марки «Топпер».

— Замечательная штучка, — заметил он, — очень помогает от насморка. Настоятельно рекомендую.

Семен послал на него громадный клубок гадюк и кобр, которые тут же перегрызлись и издохли у Бобовых ног, затем он обрушился сверху всей своей силой в форме громадной молнии, но от всего этого у Боба лишь слегка зачесалось в макушке. Черный расстрелял его в упор изо всех видов гладкоствольного и нарезного оружия, но все пули и снаряды срикошетили о тело Боба, а две или три пребольно ударили Семена.

— Короче, тебя послать или сам?.. — позевывая спросил Боб, берясь за кисть и оборачиваясь к стене.

— Но… почему так? — изумленно воскликнул Семен. — Почему моя сила не властна над тобой?!

— А потому что никогда не была и не будет властной сила над Творцом! — заорал на него Боб. — Потому что плевать мне на оба ваших мира и на то, что с ними потом приключиться. Я художник, и я живу в своем собственном мире, я — «вещь в себе», и останусь таковым, покуда мне это хочется! Сгинь с глаз моих долой, мудило!

И Черный сгинул. Пристыженный и потерянный побрел он прочь, в родимую свою темноту. Это была такая близкая и родная ему мгла, в ней приятно пахло сыростью и тленом, она приняла его в себя, поддержала, влила в него силы и уверенность в себе, а также в том, что все, что ни вздумает он совершить в этом мире — все будет ему легко, просто и доступно. Да и не для того ли существует весь этот мир, как не затем, чтобы доставлять ему наивысшее и абсолютное удовольствие во всем? Не он ли по праву властелин этого мира? Не он ли повелитель грандиозной армии, владыка нескольких замкнутых друг в друге сфер, сюзерен многих весьма могущественных вселенских баронов и герцогов, он — Черный принц — и ему попросту далее нет смысла скрываться от кого бы то ни было. Он и сам в состоянии, не прибегая ни к чьей помощи, спасти кого угодно и кого угодно покарать. Черный плащ — его крылья; доспехи — надежная броня; шлем — анализатор-биопроцессор; меч на поясе его — дезинтегрирующий клинок-дематериализатор, достаточно одной лишь мысли его — и вороной жеребец, дьявол среди коней по имени Ноулерин, явился ему и тонко заржал, с наслаждением произнося имя хозяина на своем, лошадином языке. Как же его все-таки зовут? У Него имелось множество имен, но одно из них было главным и какое именно, он вспомнить пока не мог, ибо еще не до конца обрел свою сущность. Но и она — не за горами!

XIV

— Вот же, хмырь! — безрадостно бурчал Ююка, меся ногами геенскую грязь. — Повел он нас за собой, как Иван Сусанин. Ирой ты наш. Лидер. Вождь. Фюрер наш, лупоглазенький, ведет он нас в даль светлую, а куда? Нет, зачем — мы-то знаем, на погибель он нас ведет, а вот куда, а? Знат — не знат?

— Вот против кого — мы-то с тобой знаем, — хмуро отвечал ему Гришка-гармонист. — Против этих вурдалаков и прочей сволочи… — он сплюнул, вспомнив своего дядюшку-утопленника.

— А если знаем мы супротив кого идем, так рази ж с этими вот дрынами (Ююка с ненавистью стукнул кулаком по висевшему на шее его автомату), с ними вот разве пойдешь против нечисти?

— А с чем пойдешь? С иконами? — огрызнулся молодой пожарный по имени Федот.

— Да заберите у него пушку и дайте ему осиновый кол, вот это будет справное оружие против лукавого, — посоветовал Макар Анатольевич. — Как бабу-ягу углядишь, Ююк, так сразу в ее свой дрын осиновый и суй, ежели другой не в исправности…

— Эй, там в строю, а ну — подтянись, рыла посконные! Разговорчики! — весело прикрикнул на них подполковник Горелов. — А ну, кто у нас мастак? Песню запе-вай!

Вьётся, вьётся…

— зазвенел юный голосок Федота. Остальные ополченцы бодро гаркнули вторую строчку и каждый в меру развития своего эротического воображения — добавил еще и третью.

— Тихо, вы! — возмутился Евсей Дементьевич. — Мы же с вами женщину идем спасать. Можно сказать, девушку.

— Да где она, твоя женщина? — отозвались из строя. — Может, у черта на рогах, а может, давно уже сгинула. Ишь ведь, бес нечистый, так и кружит, так и кружит…

— А ну — ти-и-хха! — рявкнул Горелов. — Это кто здесь еще паникует? Ась?

Но и у самого у него на душе было тошнехонько, поскольку набранный им батальон добровольцев явно кружило. Нет, право слово, когда в момент исчезновения Сашеньки, он взобрался на передок телеги и яростно выругал всех букашинских баб, на душе у него потеплело. Когда он загнул по-флотски стоявшему рядом, своему же брату-мужику, душа его возликовала еще больше. Когда же пробужденные его голосом, зажигательным видом, бабьим воем и атмосферой всеобщего отчаяния, мужики ударили в набат и объявили запись в народное ополчение, душа подполковника запела. Он принял на себя организаторские функции, поскольку никто иной на это способен не был. На скорую руку были конфискованы все запасы охотничьих ружей и милицейский арсенал. Тут неожиданно присоединился к ним и отец Одихмантий. Каяться он ни в чем не пожелал, найденный у него компромат объявил бесовским наваждением, а на погромщиков своих наложил епитимью — до самого Страстного Четверга и в рот не брать ничего крепче святой воды. Потом организовали молебен, устроили крестный ход, под общее ликование в небе над толпой пролетели несколько ангелов с трубами, это значило, что воображение букашинцев явно начало перестаиваться. В ближайшие дни ожидалось пришествие Мессии. Заплечин даже попытался было остановить выступление, заявив, что не дело смертных вмешиваться в дела небесные, и что ежели Христос опять явится, то сражаться с Антихристом — это его личное дело, однако его не поддержали. Ополченцы были твердо настроены пострадать за веру, и этого момента нельзя было упускать. Они поодевали чистое белье, на их свежевымытые шеи бабы вешали крестики и ладанки, а как любили, ах, как же их любили в короткую ночь перед выступлением!

— Не боись, братва! — напутствовал их хорошенько накачавшийся по такому случаю Боб Кисоедов. — В случае чего — звоните, вызывайте милицию и пожарную охрану. С вами вся крестная сила. У меня в клетке сидит целый курятник ангелов и архангелов, в случае чего они все слетятся к вам на помощь… Я вас бля… блядо… блааславляю, вот, чего!

Тихие и очень решительно настроенные мальчики с просветленными взорами двинулись было к нему, но бабы смертоубийства не допустили, просто выкинули они пьяного художника в канаву да и оставили там протрезвляться. Потом началось торжественное целование креста. Все клялись, что не отступят и что раньше погибнут, чем допустят в дома свои вражью силу. Попробовал было поцеловать крест и Заплечин, но теперь уж настолько велика была сила веры в чудодейственные свойства креста, что от него и впрямь шарахалась печисть. С экс-капитаном сделались корчи, он стал шпарить цитатами из классиков научного атеизма и призывал «изгнать поповских прихвостней из светлого здания мирового коммунизма». Смущенные столь неожиданной сменой настроений у своего недавнего предводителя, мужички отвели его на колокольню и вновь попросили его поцеловать крест. На это Заплечин ответил им с такой фанатичной коммунистической убежденностью и дерзким блеском в глазах, что мужики призадумались, но все же свесили его вниз головой и вновь поднесли ему крестик. В ответ Заплечин запел: «Никто не даст нам избавленья…» и стал так неистово вырываться, будто надеялся взлететь. Мужики с сожалением признались, что попросту не удержали его. Однако и лежа на сырой земле с раскроенным черепом и сломанным хребтом, продолжал капитан агонизировать, выдавая целые абзацы из книги «Спутник атеиста». Тут даже и самые сердобольные поняли, что дело нечисто и предложили опрыскать охальника святой водой. В тот самый миг, когда на лоб его упала первая капля, Заплечин содрогнулся и испустил дух. И вместе с духом из него выскочил маленький чертик, который суматошно заметался под ногами собравшихся людей, пока в него не залепили бутылкой с зажигательной смесью. Однако многие уверяли, что он ухитрился спрятаться под юбкой у какой-то бабы, называли даже конкретно, у какой именно, однако поскольку в интерпретации каждого нового рассказчика звучало новое имя, приводить его мы не будем, скажем лишь, что с того дня в вопросах интимной жизни букашинки темпераментом своим намного превзошли итальянок, негритянок, бразильянок и прочих представительниц южных и тропических стран.