Сатанинская сила

— А ну-ка, давай, ищи мне этого мазилу и поживее! — прикрикнул Семен на самого себя и мысленно принялся обшаривать округу в самом широком диапазоне психоволны, выискивая ту, единственно нужную ему, которая отозвалась бы в его душе. И она отозвалась — острой ненавистью.

Он понимал, что Боб не совсем тот человек, который ему сейчас нужен, но в то же время он был почти так же могуч, как Семен-Черный. В каком-то смысле они даже были антагонистами, ибо никогда особенно не нравились друг другу. И не могли понравиться, ибо являлись представителями разных поколений, имели разные взгляды и убеждения, не говоря уж о более сложных материях, таких как мировоззрение, идейные установки и степень нравственных убеждений. По тому, как поглядывал на него Боб, Семен видел, что тот и его считает представителем aviditasов, сам же он при этом предпочитал довольствоваться скромной ролью созерцателя за грызней двуногих пауков в банке повседневности. «В таком случае, — вдруг подумалось ему, быть может лучше обратиться за помощью к Всеведу?» Добрый старичок не раз помогал ему, возможно, он и сейчас не откажет. Но где же он? Куда он спрятался? — забилось в мозгу, но в ту же минуту Семен с ужасающей ясностью понял, что доброго, всезнающего старикашку, мастака на добрые советы, противостоящего Злу, он никогда уж больше не увидит, ибо добровольно избрал иную сторону баррикад. Теперь Всевед будет являться другим, бескомпромиссным, честным, искренне огорченным существующим порядком вещей людям, и станет вразумлять их, подсказывать решения, наставлять их на путь истинный, но никогда в жизни не предпримет сам какого-либо действия, ибо и сам Всевед — не более, чем химера, плоть от плоти ирреального мира и плод исстрадавшегося в неизвестности воображения. Он был той самой силой противодействия, которая подчас таится в самом действии. Его занятием было пробудить в людях рассудок, мысль, анализ. На чувства же и эмоции непосредственно воздействовал целый легион бесов и им подобных, обрушившихся из небытия на одну-единственную точку реального мира. Теперь одним усилием воли Семен мог вполне отчетливо представить себе даже полную схему Прободения. Получалось нечто вроде исполинских песочных часов, полушария коих были безграничны, ибо границами их были границы двух Вселенных, и соединял их тончайший, в масштабе миров так просто волосяной толщины каналец, ось которого проходила сквозь ворота в некогда престижном и респектабельном кафе. Сквозь этот канал и проникала на Землю психоэнергия иномира. С каждым часом, с каждым днем ареал обитания нечисти все более увеличивался. Уже вахтенный теплохода «Миклухо-Маклай» самолично видел и слышал сирену в тумане и, привлеченный ее сладчайшим голосом, посадил судно на рифы, а сам сгинул, только его и видели. Уже и популярный рок-певец на концерте хэви-металлической группы в соседнем городе в момент наивысшего экстаза публики превратился в самого настоящего вервольфа, растерзал надоевшего телеоператора и с жутким хохотом растворился в ночном небе. Уже во граде стольном, в колыбели революции совершенно голые русалки загорали на брегах каналов, смущая жителей и гостей орденоносного города-героя видом своих бесовских прелестей. Кровь и смерть, злоба и насилие, грязь и скотство — в них как в болото все глубже и глубже погружалась вся страна, весь мир. Наступал Армагеддон, в котором не имели шансов спастись ни святые, ни грешники, но все и вся ожидал хаос, гибель и разрушение. Неотвратимость этого наш герой сейчас осознавал куда яснее, чем прежде, и более отчетливо, чем кто-либо иной. С одной стороны он даже мечтал о скорейшем завершении Прободения, ибо был бы могуч в этом новом мире, возникшем на месте двух соединившихся, в нем он был бы одной из первых личностей с практически неограниченной властью. Но с другой стороны, он знал и то, что несет ему эта власть — личное горе, гибель от руки собственного сына, который ради достижения своей цели не пожалеет ни друзей, ни своей любимой, ни матери… Он погубит целую населенную галактику, и будет проклят во веки веков. Внук его вновь обретет власть, но будет изгнан дядей-ренегатом, и ему придется пройти целый цикл земных перевоплощений, чтобы через множество лет возродиться мальчиком на одной окраинной, захолустной планете и стать там блюстителем порядка в маленьком, сонном и скучном городишке…

Он вдруг встрепенулся. Для чего ему отрешаться от жизни своей и становиться властелином нового мира, страдать из-за его проблем, сражаться с ним и побеждать его, когда итог всех этих мучений — вот он, рядом, только руку протяни… но не дотянешься. И несколько тяжело было стягивать с себя почти полностью завладевшую им психофизиологическую личину Черного, настолько же легко можно было возвратиться в свое, обжитое, мелочное, суетное и бессильное бытие, так что Семена при этом так и подмывало плюнуть на всю эту катавасию, махнуть на весь мир рукой и завалиться спать. Так он вероятно и сделал бы, если б не болезненный укол самолюбия, напомнившего о том, что он достаточно могуществен, чтобы взять на себя роль Спасителя…

* * *

— На х…! в р…! В ж…, и в…….!..….!..………., сволочи!!.. — только и смог сказать подполковник Горелов после таинственного исчезновения Сашеньки Бузыкиной. В полной тишине, воцарившейся на улице после загадочной ее пропажи, богопротивные слова его прозвучали особенно жутко и кощунственно и очень многих просто покоробили.

— Ну ты, чего разбрехался, хамуйло! — загомонили некоторые возмущенные бабы. — Что ж ты тута блудишь языком-то, дурень погорелый?! Ить через тебя поганца и все мы в геенну адскую пойдем! А вы чего встали? — обратились они к своим мужчинам. — Мы за ваши душеньки тута без продыху молимся, а вы тута на охальника глазеете и ни один усом не пошевельнет!..

Парни со хмурыми лицами двинулись было к пожарному, но не потому, что им особливо хотелось его побить, а потому, что им надо было хоть чем-то занять себя в сложившейся ситуации. Заплечинская гвардия покосилась на своего сюзерена, но тот сделал им знак — не мешать волеизъявлению народа. Но тут откуда ни возьмись появился Ююка, пьяный как зюзя и ликующе заорал:

— Эй, мужики! Вы чё? Чё вы все такие трезвые, как суки? Вы вообще уж очумели, да? Тут же водяры кругом — хоть залейся!

— Кака така водяра? — изумились букашинцы. — Чего ты трепешься? Что мы, сами не пробовали? Такие дурные времена наступили, что водка не пьянит, вино как компот пьется, а чистейший свекольный первач, на тмину настроенный — не крепче рассолу.

— Дурни вы, эх дурни! — захохотал Ююка. — Позабыли вы русскую народную мудрость: ежели нет ни вина, ни пива, ни водки — попробуй чего-нибудь еще!

— А ну веди, показывай, где нажрался!

— А чего казать? Вот она, вся выпивка, тута! — Ююка хохотнул и, подойдя к водозаборной колонке, поставил под трубу ведро, качнул ручку раз, другой. После некоторых усилий большая капля воды шлепнулась на дно.

— Ну и что? — недоумевали друзья его.

— Как что? Да вы только кусните этой водицы, только глотните ее, это ж не вода, а чистейшей воды ректификат!

Мужики попробовали, покрякали… Вода и впрямь была крепковата.

— Ну да, а закусь где? Лопай тут теперь без закуси.

— А на вот, камешком занюхай. Хорош камешек-то… — кто-то аппетитно хрустнул булыжником, другой лизнул грязь — и с восхищением зацокал языком — икра минтаевая — да и только! А плетни-то и заборы — словно из сервилатовых палок! А кирпичи-то, не кирпичи — а хлебные буханки да калачи, да какие сдобные да ароматные!

И потянулись к источнику жаждущие…

Поглядев на них, подполковник Горелов сплюнул и отошел в сторону. Присев на лавку, он закурил, сквозь прищуренные глаза наблюдая за тем, как до той поры смирные букашинцы проявляют немалую агрессивность в собирании того, что валялось в буквальном смысле под ногами.

— Ух, сволота, пакость сраная… — злобно бормотал он, жуя окурок и наблюдая за свалкой. — Всех бы вас перестрелял.

— Эй, сынок, — послышался неподалеку скрипучий голос, — а не слишком ли много злобствуешь? Ведь твой же это народ.

Подполковник смерил глазами сидевшего неподалеку от него деда Всеведа и сплюнув, с пренебрежением ответил:

— Какой же это, дедушка, народ? Хамский народ, сволочной.

— Что верно, то верно, — охотно согласился старик. — Ведь будь на его месте немцы — тут же в очередь бы встали друг за дружкой, культурно выпили бы и потанцевали. Французы — те столов бы сейчас понатащили и пирушку закатили бы. Англичане бы чин-ином все добро по порядку бы описали и по душам роздали. А эти…

Тут уж пришла очередь Горелову покоситься на него неприязненным взором:

— А ты что, дед? В прокуроры к этому народу записался? Так ему ведь после семидесяти трех лет Советской власти да десяти лет беспредела никакой Страшный суд не страшен. Он сам себе судия вышний, ибо избрал себе мудрое правительство и плевать на него хотел. Нет, ты глянь, что делают! — воскликнул он, указав на упивающихся и ужирающихся сограждан своих. — Вот он, пир во время чумы! Нет, ты только глянь, глянь, грязь на камень мажут — и сытые!

— Таков феномен этого мира, — философски заключил Всевед. — Продовольственной проблемы в преисподней не существует. Здесь проблема с пищей иного порядка…

— Как так? — поразился Горелов. — Глядь, бабы-то, бабы как взбеленились, в мешки песок с дороги собирают!

— Как не собрать, коли песок — сахарный.

— Глянь, поленницы растаскивают!..

— Так полешки-то — колбасные!

— Грязь жрут!

— Это на вид грязь, а на деле — повидло.

— Это что же выходит? — поразился Горелов. — Выходит все уже? Приехали? Неужто все мечты сбылись? И… коммунизм наступил? Вот оно и пришло — счастье мужицкое…

— Называй его как хочешь, — Всевед усмехнулся. — Если таков ваш идеал, что же, жрите его! Пейте! Валяйтесь в нем!

— А ты нас не суди! Не суди! — страшным голосом закричал Горелов. — Может мой народ отродясь досыта не едал? Может изнасилован он, замордован за пятьсот-то лет самодержавной жизни? Разве не заслужил он сладкого куска и хоть чуточки свободы?

Между тем две бабы не поделили между собой лужу, наполненную рафинированным подсолнечным маслом и затеяли драку. Их пустились было разнимать, но мирильщикам тоже попало, они ввязались в ссору, за них стенкой встали их друзья и родственники, и минут через пять злобная, бессмысленная, пьяная и кровавая драка охватила всю улицу и все население городка. Трещали ребра, летели зубы, гудели черепа, сочились кровью губы и носы. Горелов наблюдал за этим побоищем сперва с интересом, затем с отвращением, наконец — с ужасом и болью.

— Но ведь надо же что-то сделать?! — воскликнул он в отчаянии.

— И стать узурпатором? — предположил Всевед.

— Но ведь иначе они друг друга поубивают!

— А так — выживут, но ты навеки прослывешь тираном.

— Проклятый старикан! — заорал Горелов, схватив его за бороду и хорошенько встряхнув. — Ты что же меня, запугать хочешь? В думку увести? Шалишь, старый пер!

Отпихнув его в сторону, Горелов, набычившись, пошел в самую гущу свалки, свистком созывая к себе пожарную команду. Услышав его призывный свист, молодцы вмиг собрались, вооруженные кто топором, кто багром, и вмиг навели порядок, так что все население города выстроилось в единую шеренгу и никто и пикнуть не смел, только кое-кто постанывал и покряхтывал, потирая ушибы.