Сатанинская сила

— Мне бы кровушки… — мечтательно вздохнул Аред.

— Перебьесси, — отрезала Хивря, и велела. — Дай ему уксусу винного, да капни туда рассолу из-под селедки, да ложку гематогена, да перцу туда красного, да гвоздики толченой, да может чуток известки для шипу, щелочи для забористости, да спиртику для крепости, ну и один лимон раздави для аромату…

— Оригинальный рецепт… — Миня одобрительно улыбнулся Ареду. Вместо ответа тот издал неприличный звук и сделал рукой неприличный жест — он вообще был малоразговорчив. Его спутницы залились визгливым кудахтающим смехом.

— Т-сссс! Т-сссс! Деточки, — зашептала старая Хивря. — На нас смотрят. Будем вести себя соответственно этикету. Покажем всем, какие мы благовоспитанные дети. — «Дети» хохотнули и приняли жеманные позы.

— Ишь, — вяло бросил Жора Кашежев, — пантуют, фраера…

Обернувшись и глянув через плечо на странноватую троицу, Федюня Цыганков лениво сплюнул на пол.

— Видали мы таких, — глубокомысленно заявил он.

Проследив за его взглядом, Саша пожала плечами и сказала:

— Люди как люди. Не дерьмовее других.

Лиана хихикнула:

— Хочу написать диссертацию на тему «Антроподермизм и его роль в международном эволюционном процессе»…

— У тебя получится, — поддержал ее Жора. — Дерма на наш век хватит…

— А ведь они наглеют, — заявил Федюня, в упор глядя на странных посетителей. На правах главной городской крыши он чувствовал на себе обязанность контролировать мир и покой на улицах города. И каждые новые обитатели городка рассматривались им либо как новые данники, либо как лишние соглядатаи.

— Гарсон, гарсон, — визжала Хивря, — еще пива. С полдюжины нам хватит.

Миня раскрасневшийся бежал к ним с подносом, деликатно прикрыв салфеточкой запотевшие баночки «туборга».

Не менее заинтересованно взирали на странных посетителей и почтенные барышники. Абдирянц, тот по-восточному послал на их стол бутылку коллекционного шампанского, а Тактымбаев ограничился дыней с динозаврово яйцо, извлеченной им из обширного мешка, с которым он никогда не расставался. Покопавшись в своем мешке, старуха извлекла оттуда драную галошу, харкнула туда и распорядилась отнести торговцам. Те переглянулись и вперили взоры в неожиданный дар — на дне галоши в обильном слое мокроты покоился николаевский червонец. Две руки одновременно с двух сторон потянулись к галоше.

— Подходяще, — ухмыльнулась Хивря, — Киска-Ерахта, обслужи!

Поднявшись с места Ерахта направилась за стол купцов, которые сидели, сцепив правые руки на галоши, а левыми нашаривали на столе предмет потяжелее, который помог бы сотрапезнику примириться с утратой вожделенной монетки. Взгляды их сверлили друг друга и казалось, что в месте их соприкосновения порой проскакивали крохотные колючие молнии. Только поэтому они никакого внимания не обратили на Ерахту. А она… вышла в центр кафе и потянулась. При этом на какой-то миг всем присутствующим мужчинам показалось, что платье ее вообще растворилось в воздухе, и тело ее вдруг оказалось наполненным той знойной истомой, той нерастраченной жаждой соития, того, сквозящего из глаз, изо всех пор брызжущего желания, которое на Западе зовется sex appeal, а у нас ему и названия-то еще приличного не подобрали.

— Где-то я ее видел… — задумчиво пробормотал Боб Кисоедов, глядя на девицу сквозь донышко стакана.

— Кого? Где?.. — наперебой спросили Жора и Федюня.

— Вот эту стерву, — убежденно сказал Боб. — И хмыря этого мордастого. И бандершу ихнюю. Ей-бо, где-то видел.

— Где ты мог их видеть, кроме вытрезвиловки, пьянь замурзанная… — иронически протянула Аннушка, убирая со столов.

Компания хохотнула.

— А ну вас… — махнул рукой Боб, отходя от стола, но неловко задел ногой за подставленную Федюней ногу и повалился между стульями. Лег — и, не заснул, не потерял сознание, не обеспамятел, а, (применим здесь более свежий и более точный глагол) — вырубился. Будем считать, что ему повезло.

Тем временем после некоторого перерыва вновь заиграла музыка, Миня поставил новую кассету и на экране возник ролик, некогда снискавший дружное осуждение отечественных моралистов. Это были видеоклип к пластинке Майкла Джексона «Триллер». Молодежь оживилась, загремели отодвигаемые стулья, зал наполнился танцующими. Соблазненный усилиями Ерахты, вышел поразмять косточки и Абдирянц, и его массивный живот заколыхался среди юрких, ломающихся, скользких и дрыгающихся фигур. Воспользовавшись его отсутствием, Тактымбаев подсел к Хивре и завел с нею интимный разговор на тему, оставшуюся нам неизвестной. Старуха посмеивалась, слушая его шепот и поглядывала на экран, где в компании чудищ, скелетов и вампиров выплясывал стройненький обаяшка-Майкл.

— Ишь, что делает! — воскликнула она и взглянула на Ареда. — А мы что ль так не могём? А?!

Тот только фыркнул и, взлетевши из-за стола вмиг оказался перед извивающейся в танце с сонно-равнодушным видом Сашенькой. Брезгливо поморщившись, девушка отвернулась, встав лицом к Федюне, но Аред снова оказался перед нею и протянул к ней руки, сделал движение, будто собирался обнять ее. Сашенька с визгом шарахнулась прочь. Ее крик слился с воплем Абдирянца: истошно крича, он пытался оторвать от себя впившуюся ему в горло Ерахту, но не смог и повалился на пол, суча ногами. Обернувшись на крик коллеги, Тактымбаев вдруг почувствовал дикую боль в затылке и, ослепленный ею, повалился под стол, поймав напоследок горящий взгляд Хиври. Но на эти происшествия в тот момент мало кто обратил внимание, ибо все были заняты начавшейся дракой в центре залы: подскочив к Ареду, Федюня схватил его за плечо, повернул лицом к себе и провел сокрушительный хук правой в челюсть. Этим ударом можно было свалить с ног быка. Но Аред только ощерился, обнажив пару мощных желтоватых клыков, свесившихся на нижнюю губу. Лицо его вмиг переменилось, так, что Федюня содрогнулся. То, что секунду назад казалось лицом, вдруг оказалось покрытым слоем рыжеватой шерсти, нос вдавился, из вывернутых ноздрей повалил дым, глаза его загорелись голубым огнем, надо лбом выросли два коротких кривых рога. Не видя этого, Жора с бутылкой из-под шампанского налетел на него со спины (они с Федюней, как правило, дрались по хорошо отработанной методике), но бутыль разлетелась, не причинив Ареду видимого вреда. Он лишь мотнул головой, и Жора, поддетый рогом, взлетел к потолку и с воплем обрушился в дальний угол залы. Публика с визгом бросилась кто куда. Однако на первых же, отворивших входную дверь, съехало громадное окровавленное тело Микиты. И тут кто-то вскрикнул: «Змеи!.. Змеи!» — и началось настоящее столпотворение…

Вмиг недавно еще вполне благополучное и процветающее заведение превратилось в филиал какого-то чудовищного серпентария. Вся погань, дрянь и нечисть, изображенная на настенных панно буйной фантазией Боба Кисоедова, все летучие мыши, кобры, аспиды, гады, нетопыри и василиски — живой, трепещущей, смердящей, визжащей лавиной набросились на публику, кусая, шипя и брызгая слюной, которая, попадая на кожу, тут же образовывала язвы и волдыри…

Свирепо зарычав, Аред набросился на Федюню, который с героизмом обреченного обрушил на него сокрушительный удар обеих сцепленных рук. Но его руки противник поймал одной своей, и Федюня закричал от боли, чувствуя, как хрустят кости предплечий, сжимаемые этой могучей лапой, в которой уже не было ничего человечьего: шерстистой, с длинными, остро отточенными стальными когтями. В следующую секунду правая лапа демона обрушилась на молодого человека, пробив ему грудную клетку. Вырвав трепещущее дымящееся сердце, Аред поднес его ко рту, но, помедлив, поднял глаза и встретился взглядом с Семеном Бессчастным, который со свистком в зубах застрял в дверях.

За полминуты до этого сержант, проезжая мимо кафе и направляясь домой, чтобы отоспаться после долгого и утомительного дежурства, услышал крики и гвалт. Свисток в зубы он сунул машинально, собираясь прекратить предполагаемую драку: на танцах этого было достаточно, чтобы утихомирить самых разошедшихся буянов, но здесь…

Резкий переливчатый свист на мгновение отрезвил всех. На какое-то мгновение застыли даже гады и нетопыри. Отзвуки свистка еще не успели отразиться от стен, как сержант выхватил из кобуры пистолет «макарова» и, навскидку, не целясь выпалил прямо в оскаленную пасть чудовища. Первая пуля попала Ареду в лоб и отскочила в сторону, вторая угодила в рот, и он ее сплюнул, третью — он отмахнул лапой, но с места не сдвинулся. Взгляд его горящих глаз сверлил сержанта, туловище его содрогалось, как будто силясь пробить какую-то упругую, но прочную стену, шерсть встала дыбом.

— Хивря! — истошно вскричал демон. — Я беснуюсь, старая! Он — в створе! Шелохни его!

— Ужо, ужо, родимец!.. — закудахтала старуха. — Умаю его!

Она швырнула в сержанта банку с пивом. И тотчас же, расплескиваясь из банки, ручей жидкого пламени прокатился по зале, охватив жадными языками входную дверь. В какое-то мгновение лицо Семена опалило жаром. Он почувствовал треск и запах собственных подпаленных ресниц и бровей. Однако боль и страх уступили место изумлению, с которым он задал себе вопрос: «Что же у них там, вместо пива — керосин?» В ту же минуту по помещению распространился явственный запах керосина. Семен усилием воли заставил себя забыть об огне, который подступал все ближе и ближе и сосредоточил внимание на демоне. И сразу же жар спал, пылающие створки превратились в уголья, дым слегка рассеялся. Подобравшись и зашипев по-кошачьи, Аред прыгнул на Семена. Этот прыжок сержант встретил выстрелом, с грохотом которого слился истошный, протяжный вой: пуля попала Ареду в глаз, и теперь он крутился на месте, силясь зажать фонтан своей темно-бордовой крови. Пятый выстрел встретил взвившуюся в прыжке кошку и разнес ей полчерепа. Две последние пули Семен также всадил в корчащееся тело чудовища. Когда он в восьмой раз нажал гашетку, раздался только звонкий щелчок. Аред зарычал и приподнялся. Теперь он уже вовсе потерял всякое сходство с человеком. Он стоял на четырех коротких лапах, охаживая бока толстым и гладким чешуйчатым хвостом. Морда его теперь напоминала бульдожью, но с острыми, круто закрученными рогами козлотура. Кровь, хлещущая из ран, придавала ему еще более страшный вид. Чувствовалось, что этот зверь хоть и ранен, но еще вполне боеспособен. Стоя позади него, на столе, ведьма бормотала заклинания и делала широкие пассы руками, с каждым звуком своим, с каждым жестом вливая силы в подобравшегося для прыжка Ареда. Справа к сержанту подползла истекающая кровью кошка. Но более всего взгляд Семена приковала массивная черная фигура на центральном панно. В какой-то миг ему показалось, что отделившись от основы, она воспарила в воздухе. И она-то и была страшнее всех прочих прежде нарисованных, а теперь реальных чудищ, которые со всех сторон подбирались к юноше. В этой угольной черноте, казалось, сконцентрировалась вся сила и злоба чуждых существ. Черный Человек не двигался, не действовал, но глядел, и его взгляд наполнял тело Семена слабостью и апатией, он пронизывал тело противной дрожью, он выходил вместе с холодной испариной и, пробежав по лопаткам мерзкими мурашками, замирал где-то в мошонке, как при падении с горной кручи. Он чувствовал, как под волшебной силой этого неведомого взгляда его покидают остатки воли, и сознавал, что достаточно еще нескольких мгновений для того, чтобы окончательно превратиться в тупое, бесчувственное животное, покорное во всем обладателю такого взгляда, сознавал и не был в состоянии что-либо предпринять…