Сатанинская сила

— Это… э-э-э… в каком смысле «шью»? — переспросил Семен.

— «В смысле, в смысле», — передразнила его девушка и, взяв с трюмо, напялила на голову свой дурацкий парик с гребнем сине-белой расцветки. — Че, по фени не ботаешь, начальник? В смысле, что вы мне ин-кри-ми-ни-ру-е-те? Опять не понял? Ну, спрашиваю, чего ты ко мне привязался? Я же вижу, как ты день-деньской только и знаешь, что вокруг дома нашего ошиваешься, все следишь, да караулишь, мне, можно сказать, проходу не даешь, что не так что ли?

— Это вам показалось, — чуть слышно обронил Семен.

— Ну да, показалось, — фыркнула она. — А че позавчера вы на меня телегу накатили? Что уже, россиянину в родной стране уже и прокатиться нельзя?

К этому времени Семен уже слегка пришел в себя и официальным тоном заявил:

— Вы, гражданка Бузыкина, катались в половине третьего ночи по густо населенному району с превышением дозволенной скорости…

— Так все равно ведь движения никако…

— На мотоцикле со снятым глушителем, — закончил, как припечатал ее сержант.

— А я тебе уже сто раз объясняла, что у меня спортивный «харлей», а на них глушителей вообще не ставят, чтобы мощности не снижать и мотора не портить! — воскликнула Саша. — И вообще, все столичные рокеры так гоняют — и им хоть бы хны. Вон, про них даже по телевизору говорили, в Москве для них специальные клубы есть, а ментуру и управу так прямо и обязали специальным правительственным постановлением «уделять неформальной молодежи самое пристальное внимание». Вот! А вы, мягко говоря, не уделяете внимания проблемам неформалов.

— Уделяем, — заверил ее Семен. — Только мы их не неформалами зовем, а передурками.

— А это еще почему? — с вызовом спросила Сашенька.

— А потому что все их проблемы сводятся к трем «пере»: передраться, перепиться и, извиняюсь, переспать.

— Да уж… — вздохнула девушка. — Оно и видно, дя-рёв-ня! — последнее слово она произнесла с невыразимым презрением, как выплюнула из себя.

— А вы, значит, Европа? — уточнил сержант.

— По крайней мере уж не Расея-матушка.

Покачав головой, Семен присел рядом с ней на пуфик.

— Странное дело получается, — вздохнул он. — В одном мы с тобой городе росли, в одной школе учились, у одних учителей, а они нас с тобой, выходит, совершенно разными вырастили и разным вещам обучили…

— А я тебе что-то не помню.

— Ты в седьмой поступила, а я в тот год десятый кончил, — сказал Семен и уточнил. — Я к Дмитрию Вениаминовичу на факультатив приходил, там тебя и приметил.

— К Витаминычу? — изумилась она. — Ну, дела! И ты у него учился?

— Ну да, я у него в отличниках ходил.

— И как, поступил куда-нибудь?

— На очное срезался, а с вечернего — загребли в армию.

— А я поступила, хоть и сдала на все тройки. Да и сейчас учусь. Только я в академическом отпуске.

— Хорошо же тебя столица обучила.

— А ты думал… — она с довольным видом потянулась, как кошечка на солнцепеке. — Мы ж сейчас не по книжкам учимся. Книжки, оказывается, все брехня. Мы теперь историю изучаем эм-пирическим путем.

— Это как?

— А вот, например, — заявила она без тени смущения, — знаешь, что мы установили на факультативе?

— Ну.

— Что мы — страна-экспериментатор. И что мы экспериментируем над собственным населением уже почти тысячу лет. Сначала экспериментальным путем попробовали передать власть варягам. Когда у них ничего путевого не получилось, ввели христианство. Затем весь народ превратили в рабов. Потом перебили всех бояр. Потом испробовали на себе гражданскую войну, потом ввели европейские манеры и еще больше перебили народу. Затем заменили самодержавие самодурием. И все время при этом воровали, воровали, воровали. А когда уже стало нечего воровать, снова ввели НЭП, чтобы люди немного обросли жирком и с них снова можно было бы драть три шкурки.

Вначале, услышав этот экскурс в историю страны, Семен растерялся, захлопал глазами, как ребенок, которого неожиданно больно и жестко обидели, потом поднялся и, одернув китель, сказал, побагровев:

— И чего же это вы, интересно знать, имеете против нашего государства?

— Я? Против? — Сашенька всплеснула руками. — Да ей-же-ей, ровным счетом ничего! Это вы в нем в дерьме копаетесь, с хлеба на соль перебиваетесь, а нам тут — полная благодать. Мне, маменьке моей, папуле — всем, кто умеет самодурить. И чем мы дурнее — тем сильнее. Понял, студент?

— Ну и стерва же вы, Александра Петровна, ну и… — и не найдя более крепких слов, Семен махнул рукой и, достав повестку, положил ее на трюмо. — Сегодня ровно в 15:30 предписываю вам явиться в отделение для дачи показаний.

— Сам ты дурак! — закричала вдруг Сашенька, вскакивая на ноги. — Олух! Тупица недоделанный! И никуда я не пойду! Здесь сиднем сидеть буду! И шагу за порог не ступлю. Ты что, не понимаешь, что вокруг тебя творится? Ты знаешь, откуда я тогда мчалась как угорелая? Мимо кладбища я проезжала, а там могилы разрытые и мертвецы бродят со свечками. И со всех сторон они ко мне руки стали тянуть. До самого города гнались за мной. Я как тебя увидела, молиться на тебя была готова, а ты, балбес, на меня начал протокол составлять. А вчерашней ночи мало тебе было? Мало, да?

— А ведь ты меня вчера спасла, — негромко произнес сержант.

— Да где уж там — спасла… — она махнула рукой. — Мне просто… Просто все это до такой степени диким показалось… Двадцать первый век за порогом, люди на Луну летают, детишек в колбах делают, а тут вдруг какие-то пугала из бабкиных сказок. Ну, меня смех и разобрал…

— Так ты в них не поверила?

— Нет, конечно.

— Не поверила и победила… — задумчиво произнес Бессчастный. — А другие поверили — и проиграли. Даже я поверил. А знаешь, Саша, — он поднял на нее просветленный взор, — ведь старик тот вроде бы не врал.

— Какой старик? — спросила девушка.

Семен собирался ответить, но в это время дверь будуара отворилась, и на пороге возник глава Бузыкинской семьи в сопровождении майора Колоярова и нескольких парней из местных «бандюков», которые состояли у него на официальной службе в качестве «секьюрити». Несмотря на жаркий день, Петр Федорович был в шубе, весь закутанный шарфами и жениными шалями: так что внешне весьма смахивал на древнюю юродивую бабушку Пелагею, ту самую, что день-деньской сидела на паперти букашинской церкви, беспрестанно восклицая: «Господи поми… вя-вя-вя… и духа!» Правой рукой Бузыкин придерживал на шее платок из козьего пуха, прославившего город Оренбург, левой рукой он, ни слова не говоря, ткнул в направлении Семена. Колояров кивнул «секьюрити». Эти крепкие парни, имевшие ранее каждый по десятку приводов в милицию за наркоту и художества на танцплощадке, с удовольствием заломили Семену руки за спиной и потащили к выходу. На пороге молодой человек бросил прощальный взгляд на девушку. И тут в ней будто что-то пробудилось. Взвизгнув, она бросилась к охранникам и, наградив одного из них звонкой пощечиной, закричала: