Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

Акулина так и зарделась, как маков цвет.

– Ну, спасибо… вот за это спасибо… – заговорила она. – За это я вас тоже предпочитать буду.

Пили чай. Акулина долго не решалась сесть за стол при приказчиках и все посматривала на Трифона Ивановича.

– Ну, садись и ты для праздника, – сказал тот.

Она села. Разговор не клеился и со стороны хозяина ограничивался только вопросами: «Где был у обедни? Куда пойдете сегодня после чаю?»

Приказчики рассказывали, но скоро такой разговор иссяк. Акулина попробовала возобновить разговор.

– Ужасти как сегодня было жарко в церкви за обедней, – сказала она. – Мы с Трифоном Иванычем просто сопрели от жары.

На слове «мы» она умышленно сделала значительное ударение.

Приказчики кончили пить чай и стали подниматься с мест.

– Акулина Степановна! Закусить бы им да выпить… – сказал Трифон Иванович.

– А это уж потом… Вот спервоначала самовар уберем, а потом и закуску с выпивкой накроем. Уж вы не беспокойтесь, я сделаю, и все будет как следовает. Чего вам?.. Теперь я хозяйка.

Приказчики пятились к двери и кланялись.

– А со двора пойдете ужо, так насчет вина не очень… – наставительно прибавил хозяин.

– Да уж сегодня-то пущай выпьют для праздника как следовает. Я сердиться не буду, – отвечала Акулина.

Трифон Иванович бросил на нее строгий взгляд и хотел что-то сказать, но приказчиков уже не было в комнате.

Акулина подошла к Трифону Ивановичу, ласково погладила его сбоку по бороде и сказала:

– Вы у меня сегодня совсем милый и душевный такой.

XIV. Нимфа укрепилась

Часов около одиннадцати утра у Трифона Ивановича был уже в столовой накрыт стол для поздравляющих с праздником христославов. На первом плане, по обычаю, ютился окорок ветчины; далее стоял заливной поросенок, лежали на тарелках икра, сыр, селедка. Тут же помещались два графина – с очищенной и с рябиновой и около них рюмки. Была и «елисейская мадера», отзывающая мокрым тулупом, был ряд пивных бутылок. Когда все было готово, Акулина подошла к Трифону Ивановичу, положила ему свои руки на плечи и прошептала:

– Готово, Трифон Иваныч… Вся закуска готова… Приказчики также у себя в приказчицкой накормлены. Дала им водки графинчик, дала пива полдюжины. Послушайте, Трифон Иваныч, пойдемте и выпьемте теперь вместе, на манер как бы муж и жена…

– Вона! Вона чего захотела! Какой же я тебе муж и какая ты мне жена! – отвечал Трифон Иванович. – Не жена ты мне, а беззаконница.

– Так ведь из-за вас в беззаконницы-то пошла… Вас любя… Ну что бы вы без меня теперь были в праздник? Сирота сиротой. А теперь вам, по крайности, хоть выпить-то есть с кем.

Трифон Иванович улыбнулся и отвечал:

– Ну, пойдем выпьем… Что с тобой делать!

Они выпили по рюмке. От выпитого вина Акулина раскраснелась, обняла Трифона Ивановича и говорила:

– Милый ты мой, ведь вот ты хоть и старый, а я теперь тебя ни на какого молодого мужа не променяю, такой ты ласковый да обходительный. Что мне муж?.. У меня вон муж молодой и красивый, да что в нем, коли он норовит все в зубы да в скулу, а вы меня предпочитаете и никогда чтобы хоть пальнем тронуть или пинком.

В прихожей раздался звонок. Трифон Иванович отпрянул от Акулины и заходил по комнате.

– Ну, ты вот что… Кто-то из христославов поздравлять идет, так ты не того… ты не очень… чтобы незаметно было… – говорил он. – Ты уж нежности-то при людях брось и содержи себя как ключница. Да лучше всего, если бы ты ушла к себе в комнату. А то что хорошего как бельмо на глазу торчать!

– Голубчик! – вскинула Акулина умоляющий взор на Трифона Ивановича.

Тот хотел что-то сказать, но было уже поздно. В столовую вошел визитер. Это был тот самый купец, который встретился в церкви и обещался зайти.

– С праздником! – раскланивался он, протягивая хозяину руку и кивая Акулине. – Вот и самого тебя застал.

– По рюмочке да закусить… – предложил хозяин.

– Да что по рюмочке! Былое дело. Сегодня уж и то спозаранку две выпил.

– А теперь третью можно. Бог Троицу любит, – откликнулась Акулина.

– Верно, сударыня, а только надо и себя соблюсти. Жена заказывала, чтоб поменьше… В одном доме рюмочку, в другом доме рюмочку – смотришь, и наберется.

– Ну, уж жены, известно… А смотришь, и сами рады выпить. Я сама дама, так уж знаю.

Гость наклонился к Трифону Ивановичу, кивнул на Акулину и спросил:

– Сродственница?

– Да… Из деревни выписал… и теперь держу на манер как бы в ключницах. Вдовый я человек… Хозяйство большое… приказчики… Всех накормить, напоить надо, – отвечал Трифон Иванович.

– Замужняя?

– Да и муж у ней есть, только непутевый.

– Зашибается вином?

– Зашибается.

– Что ж, доброе дело… И тебе хорошо, да и ей ладно.

– Что ж, господин купец? Выпейте же… – прервала его Акулина. – Трифон Иваныч как мужчинского сословия угощать не умеет, а вот вас дама угостит. Пожалуйте по рюмочке… Трифон Иваныч… Пейте и вы… Вы характера смирного, вам можно.

Она налила две рюмки водки.

– Надо уж с хозяюшкой вкупе… – поклонился гость.

– Ну, я дамского… Я вот из бутылки, которая послабже.

Поговорив о том, что перед праздником торговля была плоховата, гость стал уходить. Хозяин вышел провожать его в прихожую. Прощаясь с ним, гость улыбнулся и сказал:

– А важная баба она у тебя… манеристая… И из лица хоть портреты писать.

– Молода маленько. Мне надо бы постарше.

– Толкуй слепой с подлекарем! – подмигнул гость.

– Ты только, бога ради, Василий Иваныч, не подумай, чтобы здесь что-нибудь…

– Ну вот… будто я без понятиев к жизни. Не понимаю я будто, что ты человек вдовый и мужчина в соку.

– Уверяю тебя, что она сродственница, в сватовстве приходится.

– А ты капиталы-то береги… Поприпрятывай… Ведь у тебя племянники есть и племянницы. Да и себе еще понадобятся, коли Бог века продлит. Не век же ведь в лавке будешь торчать, а захочется и на покой.

– Да полно тебе… Какой ты невероятный!