Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

Из другой комнаты послышался голос Акулины.

– Трифон Иваныч! Подьте-ка сюда! – крикнула она.

Он со всех ног бросился на зов, но перед его носом щелкнула задвижка у дверей Акулины.

– Акулина Степановна! Что ж ты! Пусти… Я здесь, – сказал он, трогая рукой дверь.

– Хорошо, извольте, я пущу, но только прежде уговор нужно сделать. Уговор лучше денег, – отвечала она из-за двери.

– Ну, что такое? Говори!

– Коли подарите мне завтра вторую браслетку, на другую руку, то, так и быть, я уже не буду на вас сердиться и впущу вас.

– Подарю, подарю. Есть о чем разговаривать!

– Только уж я теперь хочу, чтобы с бриллиантами.

– Ну вот… Уж и с бриллиантами.

– А не хотите купить с бриллиантами, так и оставайтесь там одни.

– Куплю, куплю, отвори только.

– Побожитесь.

– Ей-богу, куплю.

– Нет, вы не так… Вы скажите: «Будь я анафема».

– Клянусь тебе, что куплю. Ну когда же я тебя обманывал?

– Ну, входите…

Акулина отворила дверь своей комнаты, Трифон Иванович вошел туда. Акулина стояла с заплаканными глазами. Он взял ее за руку и хотел что-то сказать, но вдруг послышались сзади шаги. Бежала кухарка Анисья.

– Акулина Степановна! Беги, матка, скорей в кухню! Принимай гостя! – кричала она. – Племянник твой из деревни приехал! Пантелей приехал!

У Трифона Ивановича и руки опустились. Он стоял как ошпаренный и переминался с ноги на ногу. Акулина оттолкнула его и опрометью бросилась в кухню.

XVIII. Племянник приехал

В кухне стоял Пантелей. Это был молодой, статный, белокурый мужик в поношенном нагольном полушубке, в валенках и с пестрядинной котомкой за плечами, к которой были привешены сапоги. Завидя входившую Акулину, нарядную, в шелковом платье с турнюром, одетую «по-господски», он сначала удивленно попятился, но потом поклонился в пояс и, тряхнув волосами, сказал:

– Здравствуйте, тетенька Акулина Степановна! Все ли в добром здоровии?

– Ничего, живем помаленьку, – жеманно отвечала Акулина и прибавила: – Что ж, надо поцеловаться с приездом-то…

Она подошла к Пантелею. Пантелей отер рукавом полушубка губы, и они поцеловались.

– И не узнать вас, – сказал Пантелей, осматривая ее с головы до ног. – Совсем на манер купчихи стали. Наряды такие, что страсти…

– На хорошем месте живу – оттого. Когда приехал?

– Только что сейчас с машины.

– Ну что ж, разоблакайся да садись. Снимай котомку-то.

Пантелей стал снимать котомку, потом снял полушубок и остался в линючей розовой ситцевой рубахе и в жилетке, застегнутой на все пуговицы. От него так и несло запахом деревенской избы – смесью запаха дыма, полушубка и печеного хлеба.

– Садись, так гостем будешь, – промолвила Акулина. – Вот сейчас чаю напьемся. Анисья! Ставь-ка, девушка, самовар.

– Самовар-то потом куда подать прикажешь? – спрашивала Анисья. – В горнице чай пить будете или здесь, в кухне?

– А вот я сейчас у Трифона Иваныча спрошу. Ты ставь уж только, ставь…

– Я живо.

Анисья загромыхала самоваром и самоварной трубой. Акулина отправилась в комнаты.

– Трифон Иваныч, Пантелей из деревни приехал. Племянник… Вот тот самый, о котором я вам говорила, – сказала она Трифону Ивановичу.

Тот был мрачен и хмурился.

– Ну а мне-то что? – отвечал он.

– Как что? Да ведь он для вас приехал, чтобы в услужение, на место Андреяна…

– Ну, это еще там видно будет.

– Трифон Иваныч… Он у нас и остановится. Там в приказчицкой есть койка Андреяна.

Трифон Иванович промолчал. Акулине это не понравилось.

– Что ж вы как будто и не рады, – проговорила она.

– Чего ж мне радоваться-то? Ведь он не мой племянник.

– Странное дело! Я давеча вашему племяннику радовалась и угощала его, а вы моему племяннику и порадоваться не хотите.

– Лучше бы ты и моему-то племяннику не радовалась, – произнес он с неудовольствием.

– Трифон Иваныч, он и на наших харчах будет…

– Пускай ест, авось не объест.

– Вы когда же с ним рядиться будете?

– Как рядиться? Какая такая ряда? Насчет чего?

– А в приказчики-то, на место Андреяна. Ведь я его нарочно для этого выписала.

– Не годится он мне в приказчики. Мы ему другое место сыщем.

– Как же вы можете говорить, что он вам не годится, коли вы даже и не видали его?

– Не надо и видеть. Человек жил в Москве в извозчиках, а ты его в суровскую лавку в приказчики ладишь.

– Врете вы! Он, кроме того, в Москве яблоками торговал.

– А у нас в лавке такой товар, чтоб с нежными материями обращение иметь. У него и лапы-то для этого не годятся.

– Ну, уж вы наскажете! Парень он молодой, привык нет.

– Пока он будет привыкать, так всех покупательниц у меня разгонит. Ведь у нас тоже не один простой народ в лавку заходит, а и дамы бывают.

– Он и с дамами может. Нешто он дам не возил, когда в Москве в извоз-то ездил? Дамы у него и яблоки покупали.

Трифон Иванович нахмурился еще больше и сказал:

– Не дури! Оставь… Вот что!

– Да что «оставь»! Я беспременно хочу, чтобы он у нас в приказчиках жил.

– Мы ему другое место найдем.

– А я не хочу другого места. Я хочу, чтобы он у нас жил. Что это, в самом деле, с утра как начали, так целый день все обижаете меня!

Она заморгала глазами и приготовилась плакать. Трифон Иванович опешил.

– Ну, полно, полно… Довольно… Будет… Ведь еще не сейчас его в приказчики брать… Об этом мы еще поговорим.

– Нет, надо сегодня уговор сделать. А сейчас пока вы хоть посмотрите его. Он парень расторопный, грамотный. Сем-ка я его сейчас сюда позову да чайком попою, а вы посмотрите.

Она направилась в кухню.

– Зачем же сюда-то? – остановил ее Трифон Иванович. – Можно в кухне?

– А то как же? Ведь и я с ним вместе чай пить буду. Неужто и мне в кухне?

Трифон Иванович махнул рукой и отвернулся.

– Ты все-таки скажи ему, чтобы он ноги обтер, а то наследит еще у нас здесь в горницах… – пробормотал он.

– Ну вот… Учите еще… Я сама теперь дама, так уж, слава богу, понимаю, – отвечала Акулина. – Он из валенок в сапоги переоденется. У него и одежа есть суконная. Ну так я приведу его сюда, – обернулась она лицом к Трифону Ивановичу, улыбнулась ласковой улыбкой и спросила: – Можно?