Сборник рассказов и повестей.
Шрифт:
Командор Чертослепов уронил мотнувшиеся в уключинах весла и схватился за сердце.
– Вы с ума сошли!
– зашипел на него Намазов.
– Гребите, на нас смотрят!…
С превеликим трудом они перегребли стрежень и, заслоненные от города песчаной косой, в изнеможении бросили весла.
– Черт с тобой… - слабым голосом проговорил одумавшийся к тому времени Чертослепов.
– Где он, этот твой буксир?
– Йех!
– изумленно пробасил Афанасий, единственный не задохнувшийся член экипажа.
– Впереди-то что делается!
Все оглянулись. Навстречу лодке и навстречу течению по левому рукаву великой реки вздымался,
– Кранты вашему буксиру!
– бестактный, как и все электрики, подытожил Альбастров.
– В такую погоду не то что рыбнадзор - браконьера на стрежень не выгонишь!
– Так а я могу грести!
– обрадованно предложил Афанасий.
Он в самом деле взялся за весла и десятком богатырских гребков окончательно загнал лодку в туман.
– Афоня, прекрати!
– закричал Чертослепов.
– Не дай бог перевернемся!
Вдоль бортов шуршала шуга, вокруг беззвучно вздувались и опадали белые полупрозрачные холмы. Слева туман напоминал кисею, справа - простыню.
– Как бы нам Баклужино не просмотреть… - озабоченно пробормотал Шерхебель.
– Унесет в Каспий…
Командор Чертослепов издал странный звук - словно его ударили под дых. В многослойной марле тумана ему померещилось нежное бежевое пятно, и воображение командора мгновенно дорисовало страшную картину: по воде, аки посуху, пристально поглядывая на гребное устройство, шествует с блокнотом наготове капитан Седьмых… Но такого, конечно, быть никак не могло, и дальнейшие события покажут это со всей очевидностью.
– Хватит рассиживаться, товарищи!
– нервно приказал Чертослепов.
– Выгребаем к берегу!
– К какому берегу? Где вы видите берег?
– А вот выгребем - тогда и увидим!
Кисея слева становилась все прозрачнее, и вскоре там проглянула полоска земли.
– Странно, - всматриваясь, сказал Намазов.
– Конная милиция. Откуда? Вроде бы не сезон…
– Кого-то ловят, наверное, - предположил Шерхебель.
– Да прекратите вы ваши шуточки!
– взвизгнул Чертослепов - и осекся. Кисея взметнулась, явив с исключительной резкостью берег и остановившихся при виде лодки всадников. Кривые сабли, кожаные панцири, хворостяные щиты… Темные, косо подпертые крепкими скулами глаза с интересом смотрели на приближающееся гребное устройство.
Туман над великой рекой Итиль истаял. Не знающий поражений полководец, несколько скособочась (последствия давнего ранения в позвоночник), сидел в высоком седле и одним глазом следил за ходом переправы. Другого у него не было - вытек лет двадцать назад от сабельного удара. Правая рука полководца с перерубленным еще в юности сухожилием была скрючена и не разгибалась.
Прибежал толмач и доложил, что захватили какую-то странную ладью с какими-то странными гребцами. Привести? Не знающий поражений полководец утвердительно наклонил неоднократно пробитую в боях голову.
Пленников заставили проползти до полководца на коленях. Руки у членов экипажа были связаны за спиной сыромятными ремнями, а рты заткнуты их же собственными головными уборами.
Полководец шевельнул обрубком мизинца, и толмач, поколебавшись, с кого начать, выдернул кляп изо рта Намазова.
– Мин татарча! Мин татарча!
– отчаянно
Татары удивленно уставились на пленника, потом - вопросительно - на предводителя.
– Помощником толмача, - определил тот, презрительно скривив рваную сызмальства пасть.
Дрожащего Намазова развязали, подняли на ноги и в знак милости набросили ему на плечи совсем худой халатишко.
Затем решили выслушать Чертослепова.
– Граждане каскадеры!
– в бешенстве завопил замдиректора, безуспешно пытаясь подняться с колен.
– Имейте в виду, даром вам это не пройдет! Вы все на этом погорите!
Озадаченный толмач снова заправил кляп в рот Чертослепова и почесал в затылке. Услышанное сильно напоминало непереводимую игру слов. Он все-таки попробовал перевести и, видимо, сделал это не лучшим образом, ибо единственный глаз полководца свирепо вытаращился, а сабельный шрам поперек лица налился кровью.
– Кто? Я погорю?
– прохрипел полководец, оскалив остатки зубов, оставшиеся после прямого попадания из пращи.
– Это вы у меня в два счета погорите, морды славянские!
Воины спешились и побежали за хворостом. Лодку бросили в хворост, пленников - в лодку. Галопом прискакал татарин с факелом, и костер задымил. Однако дрова были сырые, разгорались плохо.
– Выньте у них кляпы, и пусть раздувают огонь сами!
– приказал полководец.
Но садистское это распоряжение так и не было выполнено, потому что со дна гребного устройства поднялся вдруг представительный хмурый мужчина в бежевом плаще. Татары, издав вопль изумления и ужаса, попятились. Перед тем, как бросить лодку в хворост, они обшарили ее тщательнейшим образом. Спрятаться там было негде.
– Я, собственно… - ни на кого не глядя, недовольно проговорил мужчина, - оказался здесь по чистой случайности… Прилег, знаете, вздремнуть под скамьей, ну и не заметил, как лодка отчалила…
Он перенес ногу через борт, и татары, суеверно перешептываясь, расступились. Отойдя подальше, капитан Седьмых (ибо это был он) оглянулся и, отыскав в толпе Намазова, уже успевшего нахлобучить рваную татарскую шапчонку, неодобрительно покачал головой.
Нагрянул декабрь. Батый осадил Рязань. Помилованных до особого распоряжения пленников возили за войском на большом сером верблюде в четырех связанных попарно корзинах. Подобно большинству изувеченных жизнью людей не знающий поражений полководец любил всевозможные отклонения от нормы.
Над татарским лагерем пушил декабрьский снежок. Замдиректора Чертослепов - обросший, оборванный - сидел на корточках и отогревал связанными руками посиневшую лысину.
– Хорошо хоть руки спереди связывать стали, - без радости заметил он.
Ему не ответили. Было очень холодно.
– Смотрите, Намазов идет, - сказал Шерхебель и, вынув что-то из-за пазухи, сунул в снег.
Судя по всему, помощник толмача вышел на прогулку. На нем уже был крепкий, хотя и залатанный местами полосатый халат, под растоптанными, но вполне справными сапогами весело поскрипывал снежок.
– Товарищ Намазов!
– вполголоса окликнул замдиректора.
– Будьте добры, подойдите на минутку!