Сборник рассказов и повестей.

Ворвавшись к себе, дрожащими руками вынул из сейфа корректуру и, исправив впопыхах "гробинку" на "гробикну", с бьющимся сердцем сел за стол.

Потом дверь открылась, и вошла машинистка. Не говоря ни слова, взяла лежащий на столе ключ и заперла кабинет изнутри. "С ума сошла!…" - перетрусив, подумал он.

Поднялся навстречу, но, как выяснилось, намерения машинистки были им поняты в корне неправильно: приблизившись, она первым долгом влепила ему пощечину. Он моргнул и влепил в ответ. Машинистка упала на стул и приглушенно зарыдала.

– В чем дело?
– процедил он.

Оказалось, в помаде.

– Дура ты!
– рявкнул он как можно тише.

– Это ко мне в автобусе какая-то овца прислонилась!…

– В ав… В ав… - Она подняла на него безумные сухие глаза с нерастекшейся тушью и снова зашлась в рыданиях. Потом вдруг потребовала, чтобы он немедленно овладел ею на одном из свободных столов. Но тут, к счастью, в дверь постучали, и машинистку пришлось спешно спровадить через окно - благо, первый этаж.

Стук в дверь был тих, но настойчив. Это явился напомнить об утреннем благодеянии свой брат сотрудник. Они сходили на уголок и, безбожно переплатив знакомому грузчику за бутылку крепленой отравы, распили ее в скверике.

Движения замедлились, реакция притупилась, и, вернувшись с обеда, он нечаянно придремал в одиночестве над кипой шершавых листов. За час до окончания рабочего дня, вздрогнув, проснулся и в ужасе пробросил, не читая, страниц двадцать, пропустив таким образом семь грубейших ошибок, причем две из них - с политическим подтекстом.

По дороге домой забрел в гастроном - купить пельменей. В очереди его обозвали пенсом и алкоголиком, хотя не так уж от него и пахло, а до пенсионного возраста ему оставалось еще лет пятнадцать.

На улице сеялся мелкий дождь, от которого, говорят, лысеют, и, прикрыв намечающуюся проплешину целлофановым пакетом с пельменями, он зачвакал по грязному асфальту к дому.

Возле телефонной будки с полуоторванной дверью что-то кольнуло в сердце - и мир остановился: дождь завис в воздухе, машины словно прикипели к шоссе, поскользнувшийся алкаш застыл враскорячку…

– Вот и все, - как бы извиняясь, произнес кто-то сзади.

Уже догадываясь со страхом, что все это значит, он обернулся на голос. В каких-нибудь трех шагах от него на грязном асфальте стоял кто-то высокий, одетый в белое.

– Что?… Уже?…

– Да, - печально и просто ответил тот.
– Уже…

Они стояли лицом к лицу посреди застывшего и как бы нарисованного мира.

– И… что теперь?

Не выдержав его вопросительного взгляда, незнакомец отвел глаза.

– Знаете… - сказал он, и лицо его стало несчастным.
– Как-то неладно все у вас сложилось… До двадцати лет что-то еще проглядывало: какие-то порывы, какой-то поиск истины… А вот дальше… - Он замолчал, тоскливо глядя на застывшего враскорячку алкаша.

– Но ведь… мучился же!…

– Да, - подтвердил незнакомец, но как-то неуверенно.
– Да, конечно… Я постараюсь, чтобы там на это обратили особое внимание… - Он поднял скорбные глаза и беспомощно развел руками.
– Ну что ж, пойдемте…

И они двинулись по улице, которая вдруг начала круто загибаться вверх. Пройдя несколько шагов, незнакомец в белом оглянулся, и брови его изумленно взмыли.

– Что ж вы с пельменями-то? Бросьте вы их…

– Нет!… - лихорадочно, со слезой бормотал он, все крепче прижимая к груди мокрую целлофановую упаковку.
– Не брошу… Пусть видят… Истину им!… Зоха - копает, в магазин зайдешь - давка… Пельмени вот по пять рублей… Истину!…

Любовь ЛУКИНА

Евгений ЛУКИН

ПЯТЕРО В ЛОДКЕ, НЕ СЧИТАЯ СЕДЬМЫХ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТУМАННО УТРО КРАСНОЕ, ТУМАННО

1

– Ты что?
– свистящим шепотом спросил замдиректора по быту Чертослепов, и глаза у него стали, как дыры.
– Хочешь, чтобы мы из-за тебя соцсоревнование прогадили?

Мячиком подскочив в кресле, он вылетел из-за стола и остановился перед ответственным за культмассовую работу Афанасием Филимошиным. Тот попытался съежиться, но это ему, как всегда, не удалось - велик был Афанасий. Плечищи - былинные, голова - с пивной котел. По такой голове не промахнешься.

– Что? С воображением плохо?
– продолжал допытываться стремительный Чертослепов.
– Фантазия кончилась?

Афанасий вздохнул и потупился. С воображением у него действительно было плохо. А фантазии, как следовало из лежащего на столе списка, хватило лишь на пять мероприятий.

– Пиши!
– скомандовал замдиректора и пробежался по кабинету.

Афанасий с завистью смотрел на его лысеющую голову. В этой голове несомненно кипел бурун мероприятий с красивыми интригующими названиями.

– Гребная регата, - остановившись, выговорил Чертослепов поистине безупречное звукосочетание.
– Пиши! Шестнадцатое число. Гребная регата…

Ну что ты пишешь, Афоня? Не грибная, а гребная. Гребля, а не грибы. Понимаешь, гребля!… Охвачено… - Замдиректора прикинул.
– Охвачено пять сотрудников. А именно… - Он вернулся в кресло и продолжал диктовать оттуда: - Пиши экипаж…

"Экипаж…" - старательно выводил Афанасий, наморщив большой бесполезный лоб.

– Пиши себя. Меня пиши…

Афанасий, приотворив рот от удивления, уставился на начальника.

– Пиши-пиши… Врио завРИО Намазов, зам по снабжению Шерхебель и… Кто же пятый? Четверо гребут, пятый на руле… Ах да! Электрик! Жена говорила, чтобы обязательно была гитара… Тебе что-нибудь неясно, Афоня?

– Так ведь… - ошарашенно проговорил Афанасий.
– Какой же из Шерхебеля гребец?

Замдиректора Чертослепов оперся локтями на стол и положил хитрый остренький подбородок на сплетенные пальцы.

– Афоня, - с нежностью промолвил он, глядя на ответственного за культмассовую работу.
– Ну что же тебе все разжевывать надо, Афоня?… Не будет Шерхебель грести. И никто не будет. Просто шестнадцатого у моей жены день рождения, дошло? И Намазова с Шерхебелем я уже пригласил… Ну снабженец он, Афоня!
– с болью в голосе проговорил вдруг замдиректора.
– Ну куда ж без него, сам подумай!…

– А грести?
– тупо спросил Афанасий.

– А грести мы будем официально.

…С отчаянным выражением лица покидал Афанасий кабинет замдиректора. Жизнь была сложна. Очень сложна. Не для Афанасия.

2

Ох, это слово "официально"! Стоит его произнести - и начинается какая-то мистика… Короче, в тот самый миг, когда приказ об освобождении от работы шестнадцатого числа пятерых работников НИИ приобрел статус официального документа, в кабинете Чертослепова открылась дверь, и в помещение ступил крупный мужчина с озабоченным, хотя и безукоризненно выбритым лицом. Затем из плаща цвета беж выпорхнула бабочка удостоверения и, раскинув крылышки, замерла на секунду перед озадаченным Чертослеповым.