Сборник рассказов и повестей.

Помощник толмача опасливо покосился на узников и, сердито пробормотав: "Моя твоя не понимай…", - поспешил повернуться к ним спиной.

– Мерзавец!
– процедил Альбастров.

С ним согласились.

– Честно вам скажу, - уныло проговорил Чертослепов, - никогда мне не нравился этот Намазов. Правду говорят: яблочко от яблони…

– А что это вы всех под одну гребенку?
– ощетинился вдруг электрик.

Чертослепов с Шерхебелем удивленно взглянули на Альбастрова, и наконец-то бросилась им в глаза черная клочковатая бородка, а заодно и висячие усики, и легкая, едва намеченная скуластость.

Первым опомнился Шерхебель.

– Мать?
– понимающе спросил он.

– Бабка, - буркнул Альбастров.

– Господи Иисусе Христе!… - не то вздохнул, не то простонал Чертослепов.

Положение его было ужасно. Один из членов вверенного ему экипажа оказался ренегатом, другой…

– Товарищи!
– в отчаянии сказал Чертослепов.
– Мы допустили серьезную ошибку. Нам необходимо было сразу осудить поведение Намазова. Но еще не поздно, товарищи. Я предлагаю провести такой, знаете, негромкий митинг и открытым голосованием выразить свое возмущение. Что же касается товарища Альбастрова, скрывшего важные анкетные данные…

– Ну ты козел!… - изумился электрик, и тут - совершенно некстати - мимо узников проехал не знающий поражений полководец.

– Эй ты!
– заорал Альбастров, приподнявшись, насколько позволяли сыромятные путы.
– В гробу я тебя видал вместе с твоим Чингисханом!

Полководец остановился и приказал толмачу перевести.

– Вы - идиот!
– взвыл Чертослепов, безуспешно пытаясь схватиться за голову.
– Я же сказал: негромкий! Негромкий митинг!…

А толмач уже вовсю переводил.

– Товарищ Субудай!
– взмолился замдиректора.
– Да не обращайте вы внимания! Мало ли кто какую глупость не подумав ляпнет!…

Толмач перевел и это. Не знающий поражений полководец раздул единственную целую ноздрю и, каркнув что-то поврежденными связками, поехал дальше. Толмач, сопровождаемый пятью воинами, подбежал к пленным.

– Айда, пошли!
– вне себя напустился он на Чертослепова.
– Почему худо говоришь? Почему говоришь, что Субудай-багатур не достоин лежать с великим Чингизом? Какой он тебе товарищ? Айда, мало-мало наказывать будем!

2

– Я его что, за язык тянул?
– чувствительный, как и все гитаристы, переживал Альбастров.
– Мало ему вчерашнего?…

За юртами нежно свистел бич и звонко вопил Чертослепов. Чистые, не отягощенные мыслью звуки.

– И как это его опять угораздило? Вроде умный мужик…

– Это там он был умный… - утешил Шерхебель.

Припорошенный снежком Афанасий сидел неподвижно, как глыба, и в широко раскрытых глазах его стыло недоумение. Временами казалось, что у него просто забыли выдернуть кляп, - молчал вот уже который день.

– Ой!
– страдальчески сказал Шерхебель, быстро что-то на себе перепрятывая.
– Слушайте, это к нам…

Альбастров поднялся и посмотрел. Со стороны леска, хрустя настом, к узникам направлялся капитан Седьмых. При виде его татарский сторож в вязаной шапочке "Адидас" вдруг застеснялся чего-то и робко отступил за ствол березы.

Электрик осклабился и еще издали предъявил капитану связанные руки. Капитан одобрительно посмотрел на электрика, но подошел не к нему, а к Шерхебелю, давно уже всем своим видом изъявлявшего готовность правдиво и не раздумывая отвечать на вопросы.

– Да, кстати, - как бы невзначай поинтересовался капитан, извлекая из незапятнанного плаща цвета беж уже знакомый читателю блокнот.
– Не от Намазова ли, случайно, исходила сама идея мероприятия?

– Слушайте, что решает Намазов?
– отвечал Шерхебель, преданно глядя в глаза капитану.
– Идея была спущена сверху.

"Сверху?
– записал капитан, впервые приподнимая бровь.
– Не снизу?"

– Расскажите подробнее, - мягко попросил он.

Шерхебель рассказал. Безукоризненно выбритое лицо капитана становилось все задумчивее.

– А где сейчас находится ваш командор?

– Занят, знаете… - несколько замявшись, сказал Шерхебель.

Капитан Седьмых оглянулся, прислушался.

– Ну что ж… - с пониманием молвил он.
– Побеседуем, когда освободится…

Закрыл блокнот и, хрустя настом, пошел в сторону леска.

Из-за ствола березы выглянула вязаная шапочка "Адидас". Шерхебель облегченно вздохнул и снова что-то на себе перепрятал.

– Да что вы там все время рассовываете?
– не выдержал электрик.

– А!
– Шерхебель пренебрежительно шевельнул пальцами связанных рук.
– Так, чепуха, выменял на расческу, теперь жалею…

Припрятанный предмет он, однако, не показал. Что именно Шерхебель выменял на расческу, так и осталось тайной.

Потом принесли стонущего Чертослепова.

– А тут без вас капитан приходил, - сказал Альбастров.
– Про вас спрашивал.

Чертослепов немедленно перестал стонать.

– Спрашивал? А что конкретно?

Ему передали весь разговор с капитаном Седьмых.

– А когда вернется, не сказал?
– встревожась, спросил Чертослепов.

Электрик хотел ответить, но его перебили.

– Я все понял… - Это впервые за много дней заговорил Афанасий Филимошин. Потрясенные узники повернулись к нему.

– Что ты понял, Афоня?

Большое лицо Афанасия было угрюмо.

– Это не киноартисты, - глухо сообщил он.

3

Замдиректора Чертослепову приснилось, что кто-то развязывает ему руки.

– Нет… - всхлипывая, забормотал он.
– Не хотел… Клянусь вам, не хотел… Пропаганда гребного спорта…

– Вставай!
– тихо и властно сказали ему.

Чертослепов очнулся. Снежную равнину заливал лунный свет. Рядом, заслоняя звезды, возвышалась массивная грозная тень.

– Афоня?
– не веря, спросил Чертослепов.
– Ты почему развязался? Ты что затеял? Ты куда?…

– В Рязань, - мрачно произнесла тень.
– Наших бьют…

Похолодеть замдиректора не мог при всем желании, поэтому его бросило в жар.

– Афанасий… - оробев, пролепетал он.
– Но ведь если мы совершим побег, капитан может подумать, что мы пытаемся скрыться… Я… Я запрещаю!…