Сборник рассказов

Так, или примерно так, размышлял я; наблюдая, как все ярче разгорается костер, где-то за серой толщей.

После разговора с Сашей, я уже и не вспоминал о том, что пережил на лестнице: свои страхи, канули в чужом горе. Вполне возможно, в то утро я предложил бы Николаю, какое-нибудь знакомство - да кто знает, как бы все сложилось, если бы...

– Бабушка... бабушка!
– громкий, пронзающий сквозь стены голос Николая.
– Бабушка! Бабушка!
– тут громкий и пронзительный вопль и тут вновь часто-часто, на пределе голосовых связок.
– Бабушка, бабушка, бабушка...

Потом вдруг завыл - не человек... может, ветер?

– у меня от этого воя в глазах потемнело.

Хлопнула комнатная дверь и вой стал стремительно нарастать! Он летел откуда-то из коридора прямо на меня!

И я сам застонал от ужаса: я ожидал, что выскочит на меня сейчас то, что было во тьме - и ужас был столь велик, что я готов был уже выбить окно, разбиться о камни, но только бы не видеть то, что так выло... то что было уже совсем рядом.

Вот мелькнула тень и я вскрикнул, когда увидел перед собой страшный демонический лик! И он выл оглушающе и шла от него плотная жаровая волна, от которой гудела голова.

Я узнал его только по глазам: эти две огромных выпуклости раздутые изнутри болью человеческой. Теперь они натянулись еще больше, и вот-вот должны были лопнуть; меня трясло от жара, эти глаза терзали, эти глаза молили!
– эти глаза ни с чьими нельзя было спутать, я их всегда буду помнить.

– ЕЕ НЕТ!
– смог я разобрать в вое Николая-демона. Он тряс меня за плечи; потом отступил на несколько шагов, заорал так, что зазвенело у меня в ушах и хрипло завывая бросился назад, в комнату.

Я покачивался от слабости - наверно, за всю жизнь не пережил я столько, сколько пережил за ту ночь. Пошел в комнату и, когда проходил около двери на лестницу, мне в ноги из-за угла бросился кто-то. Чтобы не упасть я ухватился за ручку двери, и она медленно стало открываться, - в шаге от меня раздался грохот катящейся железной банки...

Я навалился на дверь; уперся в нее спиной, все ожидая, что обрушиться удар; сметет и меня и всю квартиру в черную бездну.

Я чуть нагнулся и увидел Сашу: в бледно-розовом свете лицо мальчика похоже было на лицо высушенной мумии, только глаза горели и слезы текли по блеклым щекам.

И я забыл о том, что за моей спиной за дверью явно было что-то. Вновь эта огромная боль ребенка поглотила всякую другую боль.

– Бабушка умерла!
– господи, сколько ужаса было в этих словах, и сейчас, когда сижу я за столом в своей комнате, пробрала меня дрожь: "Бабушка умерла." - да не слова это были, а стонущее пение из иного мира пришедшее.

Словно огненная игла жжет мое сердце эти тихие слова: "Бабушка умерла".

– Я должен взглянуть....
– неуверенно, в растерянности произнес тогда я.

Но Саша зашептал:

– Нет, пожалуйста...
– тут вопль захлебывающийся, демонический пронесся по квартире.
– ... там страшно; совсем невыносимо. Пожалуйста, давайте на кухне посидим.

И вот мы прошли на кухню, сдвинули там два стула и держа друг друга за руки, сели рядом... Вой Николая неожиданно оборвался.

– Теперь мы вдвоем остались.
– в зазвеневшей тишине шептал Саша.

– Я вас не оставлю.
– попытался я утешить.

– Нет, он не позволит.

– Может все-таки пройдем к нему, каково ему одному-то. Можешь подождать...

– Нет, он нас выметит! Он меня то выгнал. Он своей болью ни с кем не делится никогда... никогда... А сейчас то какая боль... Но я его никогда не оставлю: слышите вы! Я всегда со своим братом буду, если и в ад придется идти, так пойду, на вечную муку пойду.
– он шептал в исступлении; весь сильно вздрагивал.

"Это все от перенапряжения. Я могу ему дать кой-какие таблетки, они боль телесную уймут, но душевная то боль останется: здесь иное лекарство нужно - не таблетки."

И вновь я прошептал:

– Я вас не оставлю.

Холодная дрожь сотрясала его тело, передавалась и мне.

Он уткнулся мне в плечо; глухо зарыдал - все тише, тише; потом замер. Я сидел, боясь пошевелиться; просидел так минут десять...

Серость на небе разожглась уже в полную силу, и в одном месте даже побелела, набухла; казалось, вот-вот вырвутся оттуда, жадно обхватят обмороженную землю, солнечные потоки. И падала уже не слякоть, но редкий, светло-серый снег. Негромко подвывал ветер.

Я легонько отстранил Сашу - мальчик крепко спал и, судя по просветлевшему выражению лица его, сны были солнечные - быть может, о светлом городе, над которым яркое небо и все поет в весенней любви...

Я осторожно подхватил его на руки - он спал так же безмятежно, глубоко - и стараясь не издавать лишнего скрипа на половицах понес его в комнату с мертвой.

Какая тишина была... Все замерло... Помню, какое-то раздражение вызвал бледно-розовый свет и проходя около выключателя, я задел его головой... Теперь и коридор был погружен в мягкий светло-серый утренний свет.

Прошел между ящиков с книгами - некоторые из них были перевернуты...

Вот и комната: в ней стало холодно - Николай, задыхаясь видно от сердечного жара, распахнул не только форточку, но и окно. Врывались порывы ветра, протаскивали по столу и сбрасывали на пол листы, снежок, с таким звуком будто крупа сыпалась, заметал их.

На кровати, лицом к потолку, с выпученными в последней муке глазами лежала бабушка...

– Спи-спи.
– убаюкивал я Сашу и положил его на шубу рядом со столом.

Николай резко развернулся, сжал в кулак лист бумаги и с силой ударил им об стол. Саша перевернулся на бок.

Таким Николая мне еще видеть не доводилось: он резко вскочил, налетел на меня, схватил за плечи... От него повеяло жаром - нестерпимым плотным; воздух вокруг него был выжженным, невозможно было дышать.

Глаза вылезли из орбит и крупная дрожь, едва ли не судорога пробивала его тело. Брызгая слюной он завизжал:

– Во-он! Во-он пошел!

– Я ухожу, ухожу. Подождите.

– Во-он!
– из глаз его брызнули слезы.
– Во-он!
– он тряс меня за плечи, постепенно отталкивая к выходу.

– Я понимаю... надо вызвать скорую. Я вызову.

– Во-он!
– совершенно безумный визг. Неожиданно, глаза Николая приблизились к моим глазам, заслонили собой все пространство.

Кто-то ударил мне тараном изнутри черепной коробки - таково было воздействие этого взгляда.