Сборник рассказов

– Ну и что? В целом ему нравится, - парировала мамаша...

– Но ведь он ничего не понимает, - кипятился отец.
– Нельзя же все сводить к одному физиологическому удовольствию. Ребенок ведь не отдает себе отчета, что за образ его посещает, откуда он, почему, в конце концов... Ведь это насилие над свободой воли. Погляди, в его возрасте только с котятами играть, а он уже познал то, что нам и не снилось.

– И не говори, - отвечала мамаша, заплакав.

– Все-таки я считаю, его надо убить. Неприлично, чтоб такое дитя существовало, - возмущался отец.

– У тебя это уже становится параноидной идеей, Миша, - возражала жена.

– Я защищу его своими руками. Он вышел из моего чрева, и, будь он хоть сам Антихрист, я не позволю его убивать.

– Ах, сволочь, - возмущался отец, - если бы ты любила меня хоть на одну сотую, как любишь его... Ведь все равно он тебе плюнет в морду, когда вырастет, или, чего доброго, изнасилует... Но на таких дурах, как ты, держится весь род человеческий.

Между тем дите, не замечая семейного совета, проползши по ковру, возвращалось в свою постельку.

Но нежные, напоенные чудодейственной женской красотой глаза не оставляли его и там. "Кхе, кхе, кхе", - только покашливал он от страха, задирая вверх ножку. Его бедное личико совсем сморщилось, а слезы словно лились внутрь тела, точно все пространство вокруг было отнято у него любимой.

– Если б он просто онанировал, - вздыхал серьезный ученый врач, - это была бы ерунда. Но ведь это еще к тому же любовь. Вот в чем загвоздка. И в таком возрасте!.. Черт знает что.

Мальчонка действительно хирел. Из игрушек раскладывал "ее" глаза и улыбался призрачным, уходящим лицом, глядя в пустоту. А когда он однажды совсем заохал и уполз под кровать, сердце матери не выдержало.

– Что-то нужно предпринять, - взмолилась она.
– Действие, действие прежде всего... Если врачи не помогают, обратимся к невидимым силам.

Тут-то как раз и вернулась из дальнего странствия бабушка Кирилловна. Она была слегка ученая и начала о чем-то шептаться с Анной Петровной.

Неожиданно картина прояснилась. Существовали признаки, по которым можно было различить, что налицо феномен "верности мертвым". Более точно решили, что Колю, по-видимому, посещал образ-клише умершей женщины, которую он страстно любил в своем предыдущем воплощении, в прошлом веке. И теперь она преследовала его. Вот уж воистину любовь побеждает смерть.

Нужно было принимать очень четкие, разумные меры. У Анны Петровны были некоторые связи с людьми, занимающимися оккультной практикой. Она страстно хотела освободить младенца от любви. Сама по себе операция снятия любовных чар, как известно, очень проста и действует безотказно, но все уперлось в необычность феномена. Ведь освобождать необходимо было от любви не к живой женщине, а к душе умершей.

Наконец общими усилиями нашли ясновидящую ведьму, живущую в сорока километрах от Москвы, которая согласилась уничтожить эту идиотскую связь.

...Был крепкий, сорокаградусный, кондовый российский мороз. Казалось, деревья вот-вот рассыпятся от тяжелого воздуха. Младенца закутали в несколько шерстяных одеял. Голову, покрыли надежными бабушкиными платками. Видны были только его детские глаза, помертвевшие от страха перед женским образом.

В два часа вызвали такси.

Папаша вытащил дите на своих руках. Анна Петровна с матерью разместились с Колей на заднем сиденье, а отец сел рядом с водителем, указывая дорогу.

Сначала было трудно выбраться из центра, то и дело застревали в потоке автобусов и грузовых машин.

У Анны Петровны вдруг сжалось сердце, она неожиданно вспомнила страшное стихотворение Гeте.

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?

Ездок запоздалый, с ним сын молодой...

К отцу, весь издрогнув, малютка приник;

Обняв его, держит и греет старик.

"Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?"

"Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:

Он в темной короне с густой бородой".

"О нет, то белеет туман над водой".
– ...

..."Ко мне, мой младенец! В дуброве моей

Узнаешь прекрасных моих дочерей,

При месяце будут играть и летать,

Играя, летая, тебя усыплять".

"Родимый, лесной царь созвал дочерей:

Мне, вижу, кивают из темных ветвей".

"О нет, все спокойно в ночной глубине:

То ветлы седые стоят в стороне".

"Дитя, я пленился твоей красотой:

Неволей иль волей, а будешь ты мой!"

"Родимый, лесной царь нас хочет догнать;

Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать!"

Ездок оробелый не скачет - летит...

Младенец тоскует, младенец кричит...

Ездок погоняет, ездок доскакал...

В руках его мертвый младенец лежал.

Не в силах отключиться от этих образов, Анна Петровна тупо сжимала перезакутанного ребенка.

– Брось его прижимать, - ворчал Михаил Матвеич, - опять проклятая эротика!

Вскоре выехали из города, на шоссе. Черные, обугленные морозом деревья стояли в своей неподвижности и равнодушии ко всему живому. Снег среди леса блестел, но каким-то мертвым, полоумным блистанием.

Палаша проклинал все на свете.

Младенец цепенел, одурев от присутствия любимой в своем сознании, и пускал слюни изо рта.

– Ты знаешь, - истерически твердила Анна Петровна своей матери, - он уже не говорит мне "лодная", как раньше... И я заметила, что теперь он лепечет "лодная", только когда видит эту тварь... Вот до чего дошел...

– Не то еще будет, - подвывала старушка, - особенно когда он научится читать...

Наконец машина подкатила к селению, к более или менее приличному деревянному домику.

С трудом младенца вытащили из такси. Одно одеяло упало, и дите, дрыгнувшись, принялось неистощимо пищать.

– Точно чувствует, гад, что скоро с ней расстанется, - проговорила Кирилловна.

Ведьма была уже обо всем предупреждена друзьями Анны Петровны. Один из них, среднего возраста, в очках, напоминающий философа Владимира Соловьева, тоже ждал гостей.

Когда дите подтащили к двери, оно подняло совсем до неприличия истерический визг и даже брыкалось ножками. "Не хочу, не хочу", - казалось, готово было выкрикнуть оно.