Сцена и жизнь
Шрифт:
– Уйди, Аким, уйди!
– прерывающимся голосом крикнула она.
Он смотрел на нее, не двигаясь с места.
Она подскочила к нему, повернула и стала толкать его в спину.
– Поди, поди! Уходи, тебе говорят…
– Что вы толкаетесь. Уйду и сам, к барину пойду, - заворчал он, направляясь с картоном в гостиную, но вдруг остановился у дверей.
– Так барину-то ни гугу, а то опять достанется мне на орехи, - таинственно обратился он к ней и вышел.
Она не слыхала его последних слов: на нее снова нашел столбняк.
Она стояла посредине кабинета и ломала себе руки.
Мрачные мысли одна за другой
– Вот что… Цыганка… Ей шуба! У меня взять деньги третьего дня, - сказал, необходимо матери послать… Обман… Ложь, все ложь… Я последние отдала… Он знал. Зачем?.. Зачем такая гадость… Зачем я люблю… и такую гадость… Измена… оскорбление… Любил… Ну, разлюбил… А этот обман-оскорбление! Ужасное надругательство над чувством… Цинизм! Какое унижение человека!
Она зарыдала.
– Зачем полюбила? Зачем? Всепрощающей любовью полюбила, а теперь простить разве можно? Нельзя простить такого подлого существования… Разлюбить? Нет, и разлюбить не могу, простить не могу… Люблю его… люблю и ненавижу.
Она с новыми рыданиями упала на диван.
– Порок его ненавижу, а человека в нем люблю. Что же, не жена, законом не связана, а все-таки беспомощна, разлюбить не смогу… Какая дурная, должно быть, я стала? Ложь… Обман… Разлюбить не в силах… чувствую это…
Она вдруг быстро вскочила с дивана и тряхнула головой.
– Вздор! Смогу… силы найдутся. Разлюблю… Брошу… ненавидеть должна… ненавидеть… хочу ненавидеть и буду.
Она отерла платком глаза и сделала над собой неимоверное усилие, чтобы казаться спокойной.
– Что теперь делать, что делать?
– прошептала она.
– Не хочу показать мою рану сердечную! Не стоит. Упрекать не буду. Да, не надо показывать вида, что я знаю… Не должна унижаться больше. Довольно!
Она задумалась.
– Вот что, равнодушной быть, а в душе ненавидеть. Силы… силы, главное, больше… Где силы найти? Не надо терять волю… я… я человек! Буду это помнить!.. Забыть себя!.. Забыть и его!.. Нет, забыть не смогу! А легче ненавидеть, - с ожесточением прошептала она.
– Едем, едем, Исаак Соломонович, Аким! Шляпу, перчатки!
– воскликнул Бежецкий, входя в кабинет под руку с Коганом.
– Извините, Надежда Александровна, нам нужно ехать, - обратился он к Крюковской.
– Ехать, ехать, господа!
– насильственно веселым тоном проговорила она, - и я бы тоже хотела ехать, ехать веселиться… веселиться без конца.
Коган и Бежецкий вопросительно посмотрели на нее.
– Исаак Соломонович, хотите я с вами поеду… Мне душно, воздуху хочется, больше, больше… Прокатите меня на ваших рысаках, чтобы шибко ехать, быстро, лететь, так чтобы дух захватывало, хотите, поедем.
– Что у вас, Надежда Александровна, за фантазии иногда бывают, - пожал плечами Владимир Николаевич.
– Исааку Соломоновичу нужно самому ехать по делу, а вы предлагаете вас катать и забавлять…
– Положим, я для милейшей Надежды Александровны, - поспешил прервать его Коган, - готов отложить наш визит до завтра. Я желал представить Владимира Николаевича прелестнейшей из женщин - Ларисе Алексеевне Щепетович.
Надежда Александровна вздрогнула.
– Будущей деятельнице нашего искусства. Мы все ведь для искусства служим!
– продолжал Исаак Соломонович.
Она с нервным хохотом подошла к Бежецкому.
– Так вы к мадемуазель Щепетович? Торопитесь,
торопитесь…– Да, вот нечего делать, - отвечал он, избегая ее взгляда.
– Исаак Соломонович тащит… Я обещал, надо исполнить…
– Что вы, Владимир Николаевич, я вас насильно не тащу, - развел тот руками, - а если угодно Надежде Александровне и она мне доставит это удовольствие, - я готов ее сопровождать… Наш визит мы можем отложить до завтра.
Бежецкий смущенно смотрел на него.
– У меня действительно, Надежда Александровна, лучшие лошади в городе, пять тысяч стоят, - обратился Коган к Крюковской, - а английская упряжь стоит…
– Что бы она ни стоила, милейший Исаак Соломонович, - перебила она его, - это все равно.
Она снова захохотала.
– Весь вопрос в том, - продолжала она прерывающимся голосом, - что я сегодня хочу страшно веселиться. Если бы был бал, я бы поехала танцевать, в вихре вальса закружилась бы с наслаждением, до беспамятства… Нет бала, есть сани, значит - едем, едем. Поедем дальше, туда… вдаль… за город… где свободнее дышится!.. Простора больше, где русской широкой натуре вольнее. Там, где синеватая даль в тумане, как наша жизнь!.. Вот чего я хочу: полной грудью вздохнуть, изведать эту даль.
Она смолкла.
Бежецкий и Коган с удивлением смотрели на нее.
– Что вы на меня так странно смотрите?
– с нервным смехом обратилась она к Владимиру Николаевичу.
– Мне странно ваше поведение, да и не похоже на вас, порядочную женщину, - сквозь зубы ответил он.
– Вам странно, что я веселюсь, может быть, делаю глупости, так не все же вам, мужчинам, этими глупостями и удальством отличаться, - с хохотом продолжала она. Ведь и мы люди, мы женщины, тоже хотим жить на свободе, ничем не стесняться, как вы веселиться, хотим хоть в этом с вами равными быть… Не рабами предрассудков, приличий и нравственности. Забыть все, хоть один час пожить свободно, без этих преследующих привидений нашей жизни. А весело это должно быть! Ух, как весело!
Она стала надевать шляпу, все продолжая хохотать.
– Так прощайте, Владимир Николаевич, прощайте, я еду веселиться.
Она схватила остолбеневшего от удивления Когана под Руку.
– Мчимся, Исаак Соломонович, мчимся и все сокрушим на нашем пути.
Она со смехом увлекла его с собою.
Бежецкий остался один и слышал, как захлопнулась за ними парадная дверь.
– Что это с ней сегодня? Не узнала ли чего?
– начал он думать вслух.
– Эх, Надя, Надя, жаль мне тебя.
Он прошелся по кабинету.
– А все-таки все это вздор! Нервы дамские! Притворство, или не на зло ли мне? Под вашу дудку, Надежда Александровна, я плясать не буду и, все-таки, хоть один, а отправлюсь к Щепетович.
Он начал одеваться и вскоре уехал.
XI. В "Малом Ярославце"
Все столики общей залы ресторана "Малый Ярославец", находящегося на Большой Морской, были заняты посетителями.
У того водопоя, на который, по выражению поэта, гоняют "без кнутика, без прутика", то есть буфета - теснились во множестве жаждущие пропустить "букашечку", опрокинуть "лампадочку", раздавить "черепушечку" - как многообразно и любовно выражает истинно русский человек свое желание выпить рюмку водки.