Сценарист

Дети, подняв головы, начали кричать и рыдать, погружаясь в пучины отчаяния. Они пытались понять, как им удалось оказаться в этом кошмаре, и почему им приходится страдать от таких ужасов. Некоторые из них начали кричать и молить о помощи, требовать, чтобы их выпустили, чтобы это наконец закончилось. Однако голос из громкоговорителя лишь продолжал бесстрастно описывать, каким замечательным и интересным будет завтрашний день, будто бы все эти страдания были ничем иным, как всего лишь игрой.

Карл, пропустивший через руки своё лицо, начал вскрикивать, словно его муки были невыносимыми. Он умолял о помощи, о милости, о том, чтобы всё закончилось, чтобы они были спасены от этого кошмара. Марк, отчаянно пытавшийся успокоить своего друга, сам начал дрожать от беспомощности и ужаса. Он не мог смириться с тем, что он ничего не может сделать, что его собственные страдания ничему не учат и не меняют. Клаус, с пустым взглядом и искаженным от ужаса лицом, просто лежал на полу, издавая невнятные звуки отчаяния, не в силах произнести ни слова.

Кругом восклицания, слезы, истошные крики — все эти звуки сливались в одну общую гулкую массу страданий и ужаса. Дети пытались укрыться друг у друга, пытались забить уши, чтобы не слышать этого невыносимого безумия, но кошмар продолжался, не оставляя им ни малейшей надежды на спасение.

— Похоже, вы не хотите уходить сами. Охрана, помогите этим детям дойти до своих комнат, — произнёс неизвестный в громкоговоритель, после чего в помещении появилась толпа людей, одетых в закрытую тёмную одежду, — Можете благодарить за ваше будущее Сина Айкаву — мальчика, что решил пожертвовать вами ради собственного спасения! Запомните это имя! Син Айкава!

Охранники, выступившие из нескольких дверных проёмов одновременно, приблизились к детям, их мрачные силуэты казались какими-то ужасными и пугающими монстрами, готовыми поглотить свои жертвы. Они были безмолвны и беспощадны, их движения были четкими и уверенными, они точно знали, что им делать. Они начали хватать детей за руки, за волосы, за одежду, и те, кто сопротивлялся, получали сильные удары и толчки, не оставляя им и шанса на сопротивление.

Марк, Карл и Клаус оказались среди тех, кто сопротивлялся насильственной эвакуации. Они кричали, пытались вырваться, просили о помощи, но их голоса тонули в гуле общей паники и шума. Они цеплялись за стулья, за других детей, за всё, что могло дать хоть какой-то шанс на спасение, но охранники были неумолимы. Они рвали детей из их объятий, будто бы это были безжизненные куклы, не обладающие собственной волей.

Карл, с упорством отчаянного человека, продолжал кричать и сопротивляться, его глаза были полны страха и беспомощности. Марк, с трудом сдерживая силу и гнев, также не давал сдачи, его кулаки сжимались, но его сопротивление было тщетным, потому он и не старался особо противиться воле более сильных людей. Клаус, сбитый с толку и испуганный, пытался прикрыться руками, но это было бесполезно.

Охранники уводили их в коридоры, их крики и вопли стихали, уступая место лишь глухому шороху и стукам шагов. Дети пытались оказать сопротивление до последнего момента, но они были всё дальше и дальше от той нити надежды, что держала их в этом безумии. В их сердцах осталась лишь пустота и ужас, надежда на спасение была разбита вдребезги, и теперь они вновь стали пленниками этого кошмара...

На долгие девять лет.

* * *

— Что за бред? — неверящим голосом спросил Син, пытаясь осознать услышанное, — Филиал в Японии? Трансляция? Эксперименты над тобой и остальными? Что за чушь ты мне тут несёшь? — немного истерично улыбался он, пытаясь всеми силами отрицать возможность существования истории Клауса.

— Изначально первый комплекс появился именно здесь, — хладнокровно ответил Густавсон, — Лишь через некоторое время в Японии появился второй.

— Этого просто… не может быть! — до сих пор отчаянно улыбался Син, — Ты пытаешься сбить меня с толку. Хочешь быстрой и уверенной победы, да?

— Всё это правда, Син, и ты это прекрасно понимаешь, — устрашающе ухмыльнулся линчеватель, — И именно ты обрёк нас на продолжение страданий. Ты поступил как трус! — выступил он с активными обвинениями, — Вместо того, чтобы выдержать ещё один эксперимент и освободить этим всех от мучений и ужаса, ты предпочёл спасти лишь свою шкуру, решив уничтожить всё вокруг. Как тебе спится после этого? Не приходят во снах дети, чьи жизни ты поставил на собственную свободу?

Нервная система Айкавы же вступила в активную оборону, заставляя его улыбаться. В его голову приходило множество мыслей, и каждая из них отрицала ту информацию, что поведал ему противник. До этого момента он был полностью уверен в том, что только он и его бывшие друзья были участниками ужасных экспериментов, а сейчас он узнаёт, что были и другие люди, над которыми издевались. В добавок, он никак не мог принять тот факт, что его действия настолько пагубно повлияли на кого-то, кого он не знал до сего момента.

— Тебе оставалось вытерпеть лишь несколько минут, после чего всё было бы кончено, но ты внезапно решил бороться с тиранами, бороться с теми, кто долгое время причинял тебе и остальным боль. И куда тебя это привело? Мало того, что ты собственными руками убил всех, кто в тот момент находился в одном здании с тобой, так ты ещё и нами пожертвовал! — продолжал наступать Клаус.

— Что за вздор?! — не выдержал Син, — Какого чёрта я должен был переживать за кого-то, кого я даже не знаю? С чего это я вообще не должен был бороться?! Ты хоть понимаешь, что в тот момент я испытал?! — с яростным и отчаянным лицом кричал он, — На моих руках был Мики — мой лучший друг, который был маленьким лучиком света в той беспросветной тьме! Я жил только благодаря ему! Только он сдерживал меня от полного отчаяния! И он был мёртв! Они убили его! Что я должен был делать?!

— Из-за тебя на моих руках умерли все мои друзья! — грубо перебил его Потрошитель, — Девять лет я безостановочно хоронил своих друзей! Всё из-за того, что ты не позволил завершить разработку препарата!

— Да плевать мне на тебя и всех твоих друзей!

— Да тебе и на своих плевать!

Син, в ярости и отчаянии, бросился на Клауса с кулаками, его глаза были полны гневом и яростью, его внутреннее пламя разгоралось с новой силой. Однако каждый удар, каждая атака, несмотря на всю его ярость, оказывалась лишь бессмысленной попыткой пробиться сквозь броню непоколебимости Густавсона. Движения злодея были неуклюжими и рваными, его атаки не были скоординированы, его сила не имела достаточной концентрации, чтобы причинить врагу даже малейший вред. В добавок, он почти полностью потерял связь с реальностью, из-за чего его причуда начала работать с перебоями, не делая то, что ей приказывал её владелец.

В то время как Айкава бил во всю силу, Потрошитель, хладнокровный и беспощадный, уверенно уклонялся от каждого удара, избегая поражения с непревзойденной ловкостью и грацией. Он прокалывал воздух своими серпами, оставляя лишь порезы на плоти Сина, его тело было покрыто кровью, его лицо искажалось от ярости и безумия. Каждый удар линчевателя был точным и опасным, он направлял их в самые болезненные места, словно хотел навсегда запечатлеть в Сине всё то безумие и страдания, что они все пережили.

Айкава, с каждым промахом, с каждой новой царапиной на своем теле, терял все больше и больше силы. Его крики пронзали тишину вечернего окружения, его руки били по воздуху безрезультатно, его глаза были наполнены безумием и отчаянием. В его голове крутилась лишь одна мысль — как можно было избавиться от этого кошмара, как можно было справиться с этим безумием, которое почти полностью поглотило его в данный момент. Но он не мог найти ответа, он был безоружен перед этой тьмой, что обрушилась на него с такой неистовой силой. Густавсон же, со своей безжалостной энергией, продолжал наносить удар за ударом, словно хотел вырвать из Сина всё то зло и темноту, что скрывалось в его душе. Он был как воплощение самой мести, самой боли и страдания, он был каким-то неведомым духом, что пришел в этот мир, чтобы отомстить за все те годы, что были прожиты в тьме и ужасе.