Сценарий известен
Шрифт:
Лет с пятнадцати мечтала она написать книгу. Но про что? Женщины обычно про любовь пишут. Но Ирина не очень-то в неё верила, да и банально это было до пошлости. Всё, что можно было сказать о любви, давно сказали до неё, и талантливо сказали. Толстой вообще авторитетно так заявил в свое время, что не может женщина быть писателем, потому что, мол, никогда правдиво не опишет внутренний мир мужчины. Как с этим не согласиться? После филфака мысли о книге стали казаться ещё более призрачными. Жадно проглатывая каждый день по двести страниц классического текста, все больше понимала Ирина, что написать вот так же она никогда не сможет, а хуже писать не хотелось. Слишком большими мерками мерила Ирина во всем, и не только в своих литературных пробах. Полюбить – так королеву, проиграть – так миллион… Отсюда и были все её несчастья, как считала Любовь Юрьевна, Иришкина мама. Три десятка скоро стукнет девке, а она всё сидит в своей библиотеке, книжки выдаёт и беседы о русской словесности для детей проводит. Ни мужа, ни детей, ни денег… Провал по всем статьям.
Но после нового года Ирина вдруг снова загорелась идеей заняться литературой. И чем быстрее приближалось лето, тем яснее и отчетливее стали вырисовываться будущие планы. Долгими часами бродила она по городским улочкам и паркам, о чем-то думала, просыпалась среди ночи и сидела в темноте на кровати. Мать стала подозревать что-то недоброе, уж не влюбилось ли её великовозрастное чадо, но на расспросы матери Ирина только отнекивалась и продолжала уходить в себя. В мае удалось ей сдельно устроиться на работу в архив ГУЛАГа, работенка так себе, конечно, и зарплата символическая, да и работа по оцифровке документов не сулила творчества, но доступ к уголовным делам репрессированных манил Ирину, как древние папирусы: чем-то загадочным притягательно веяло от них. Все выходные она теперь просиживала за новой работой, тщательно разбирая пожелтевшие листы старых толстых дел, смотрела в потухшие глаза людей на фотографиях с лагерными номерами. Среди этих запылившихся дел и мечтала она найти тот алмаз, при умелой огранке которого о многом можно будет сказать в литературе. Мечты о книге стали единственным важным элементом, который прочно прикреплял её к жизни, наделял эту жизнь смыслом, заполнял тот вакуум на дне пропасти чем-то настоящим, но сегодня не работал даже этот стимул. Утро рисковало перейти в затяжную депрессию. Даже привычный макияж Ирина наносила сейчас небрежно и неохотно, просто потому, что так надо. Собрав волосы в пучок, она выскользнула из дома и побежала в направлении метро. Можно было и не бежать, времени – вагон, но она как будто хотела в этот момент убежать от себя, от своей такой пустой, нескладной и никчёмной жизни. Каждое создание на этой земле играет свою необходимую роль, находясь в неразрывной пищевой цепочке живых существ. Человека никто не ест. К чему тогда он? Тем более, если этот человек не продолжит свой род, не выполнит важной функции, назначенной ему природой. Ещё совсем недавно Ирина как будто смирилась со своей участью одинокой женщины, поставила, так сказать, на себе крест, зарывалась с головой в работу, чтобы не думать об этом, но природа неизменно брала своё, она будто напоминала ей об этой важной функции любой, даже самой некрасивой женщины. Конечно, можно было себя утешать статистикой, что в России миллионный город одиноких женщин, которые никогда не выполнят своё предназначение. Вон соседка Юлька одинокая, подруга Наташка, да и в библиотеке только Вера Ивановна замужем, да и то лучше одной быть, чем за такого…Но сегодня все эти «утешительные» схемы не работали. Ирина будто наконец осознала, что навсегда-навсегда останется одна.
В библиотеке её встретила Катя, её коллега. Увидев разбитое лицо Иры, она не замедлила ей сообщить о том, как она сегодня плохо выглядит, как обострились у неё морщинки вокруг глаз и что неплохо было бы ей взять отпуск и отдохнуть. Ирина сегодня была не в том состоянии, чтобы отвечать колкостями на колкости. Она предпочла зарыться в библиотечном фонде, чтобы никого не видеть и никому не попадаться на глаза. Взяв в руки сотовый, девушка стала бесцельно листать новостную ленту и, не найдя ничего интересного, открыла галерею. С первой открывшейся фотографии на неё смотрела молодая девушка-заключенная, уголовное дело которой Ирина вчера сфотографировала, надеясь использовать что-нибудь из него в своей будущей книге. Она и сейчас не могла понять, почему из огромного числа папок выбрала для себя именно эту: то ли её впечатлил молодой возраст заключенной, то ли тот факт, что с «преступницей» её роднили одинаковые имя и отчество. Чтобы отвлечься от своих проблем, она принялась тщательно изучать каждую отснятую страницу репрессированной Ирины Анатольевны Каманиной, арестованной в далёком 1948-м году…
4
После сдачи сессии у Володьки начались самые настоящие каникулы. Не то, чтобы он уж очень их ждал, просто само название возвращало его в далёкое беззаботное довоенное детство. Как тогда всё казалось простым и понятным! И вот спустя столько лет, пройдя ужасы войны, испытав каждый свой нерв на прочность, он снова будто вернулся в беспечное лето. Впереди было два свободных месяца. Конечно, он не собирался, как ребёнок, впустую болтаться по московским улочкам, ещё в марте он начал составлять себе список «делишек» на лето. В этом ставшем к июню увесистым списке значились не только серьезные дела, как, например, чтение античной литературы, которую он давно хотел прочитать, но и такие легкомысленные «делишки», как «встретить рассвет на берегу озера» и «влюбиться». После войны с девушками у Володьки не клеилось: то ли обрубленная рука отпугивала девчонок, то ли после расставания с Ниной все казались ему какими-то не такими. И вообще Володька не был из тех смелых парней, которые решительно брали быка за рога и своими шутками-прибаутками
быстро могли понравиться любой девчонке, даже самой хорошенькой. Да и простых ухаживаний ему теперь стало мало. После войны всё это начало казаться каким-то незначительным, мелким. Если уж связать себя с женщиной, то только по любви, а о ней Володька знал не понаслышке: он долго приходил в себя после расставания с Ниной.Первым в его списке «делишек» было дело серьезное. Скромной пенсии и ещё более скромной стипендии ни на что не хватало, поэтому Володька давно хотел найти себе работу, что-нибудь простое, чтобы не отвлекало его от учёбы. Но задача была не из легких: непросто инвалиду без руки найти работу.
Сегодня он решил действовать решительно и обойти близлежащие школы. Возможно, кому-нибудь нужен на летний период сторож, уж что-что, а с этим он справится, как ни как войну прошёл, орден имеет. Он вышел из дома, когда летний день полностью вошёл в свои права. На небе ярко светило солнце, его палящие лучи накаляли воздух до предела, душная горячая атмосфера затрудняла дыхание и лишала сил. Пока Володька добрался до первой школы, он почувствовал сильную усталость. Пот валил градом, хотелось пить. Тут он вспомнил фронт, длинные бесконечные километры дорог, которые они прошли в жару под палящим солнцем и в лютый мороз по глубокому снегу. Тогда и усталость ощущалась как-то по-иному. Вроде, устал, сил никаких и жрать хочется так, что весь желудок сдавило, но всё равно идешь и не думаешь о своей усталости. Просто идешь, потому что не идти нельзя, привал и отдых только по приказу. Как-то просто всё тогда было и ясно. Если шагаешь, значит, ещё живой, упал – всё, кончился твой путь.
В школе Володьку встретили неприветливо. Сначала уборщица, сидящая на вахте, долго таращилась на его руку, потом завуч, которая разговаривала с ним, то и дело пыталась его ужалить.
– Значит, вам нужна работа на неполный рабочий день… А что будете делать в оставшееся время? – пристально смотря на Володьку сквозь очки, строгой интонацией спрашивала она.
– Так я же говорю, я студент, учусь на дневном отделении, – как будто оправдывался молодой лейтенант.
– Учитесь, значит… А не поздновато, молодой человек? В стране рабочих рук не хватает, а вы всё учитесь. Сколько вам лет-то?
– Не только в стране рабочих рук не хватает, у нас тоже не хватает… рук… – как-то сурово ответил Володька.
– А вы меня своими ранениями не впечатлите. Не такое видела. Вы-то вот живой остались, подумаешь, рука…
– Подумаешь, – зло повторил Володька.
– Вот именно. Живой остались, а работать не хотите…
– Да что вы заладили, живой, живой. Вам-то какое дело?
– Ничего… – как будто одумавшись, произнесла женщина и, немного погодя, с сомнением в голосе добавила, – в самом деле, ничего. Нет у меня для вас работы, молодой человек, нету.
– Нет, так нет, – холодно отозвался Володька и вышел из кабинета.
Настроение было безнадёжно испорчено. Не в первый раз он сталкивался с этим, но всё равно никак не мог привыкнуть к укоряющим глазам и колким фразам женщин, потерявших на войне своих мужей и сыновей. Как будто тот факт, что он, Володька, остался жив, являлся для них неопровержимым доказательством его трусости или бесчестия. Даже если эти женщины ничего ему не говорили, а просто смотрели на него, он всё понимал по их тяжёлым завистливым взорам. Володька испытывал к ним жалость. Конечно, очень сложно матери смириться с потерей сына, но ведь и он не виноват, что остался жив. Если выжил, значит, так надо было.
Несмотря на усталость и плохое настроение, Володька всё же зашёл ещё в пару школ, но никакого результата его настойчивость не принесла. Тогда он решил сходить к Константину, может, в их дом культуры нужен охранник, и почему он раньше не спросил его об этом. Чтобы застать своего приятеля на работе, молодой человек прыгнул в троллейбус и уже через полчаса был на месте. К его огорчению, Константина в ДК не оказалось, и это неудивительно, ведь он часто брал работу на дом: рисовал афиши, плакаты, декорации. Можно, конечно, было пойти в администрацию и самому узнать, но опять, как мальчишка, стоять и оправдываться перед кем-то он сегодня больше не хотел. Уже подходя к выходу, он услышал чей-то знакомый голос, назвавший его по имени:
– Володя! Владимир! – Володька обернулся. Перед ним стояла Ира, с которой недавно он имел честь познакомиться. Она была в скромном сером платьице, тоненький поясок перевязывал её худенькую талию и подчеркивал стройные, но женственные изгибы. Красивое правильное лицо, как на античных скульптурах, обрамляли русые волосы, убранные в аккуратную шишку. – Вы ищете Костю? А он ушёл домой, завтра нужно сдавать плакаты, а он, как всегда, увлёкся своей живописью и ничего не успел. Побежал доделывать. – Володька смотрел на неё и завидовал Константину: с какой теплотой в голосе она сейчас говорила о нём. Прошло то время, когда Володька ценил в девушках пышные формы и бездонные голубые глаза. Теперь, кроме формы, хотелось ещё и содержания. Всё как в литературе.
– А завтра он будет? – спросил он просто для того, чтобы что-нибудь спросить.
– Да, утром, ему в девять сдавать плакаты.
– А вы домой? Можно я вас провожу? – Володька стыдливо опустил глаза, и ему стало неловко за то, что он стыдится своего вопроса. Ира долго молчала, как будто колеблясь между «да» и «нет». Молодой человек всё понял и решил не настаивать, но сомнения девушки невольно обидели его.
– Подождите, Володя, я сейчас. Только возьму вещи, – после мучительных сомнений произнесла Ира.