Сценарий известен

– Ты, как всегда, не отличаешься любезностью. Хотя бы ради приличия сделал бы вид, что рад меня видеть, – тем же тоном ответила гостья.

– Я и делаю вид, что рад. А… Виноват, у меня плохо получается. Ну уж извини, Иоганна, господь не даровал мне столь восхитительных актерских способностей.

Колкие фразы коменданта стали менять выражение лица женщины. Смелость как будто покидала её, она сидела и не знала, что сказать: продолжать этот ироничный фарс или начать говорить о деле.

– Кажется, я уже говорил, что очень польщён вашим визитом, но не могли бы вы мне прояснить его цель, – важно продолжал Ленц, а потом с металлом голосе добавил. – По-моему, в наших отношениях давно всё ясно.

– Да уж! Яснее быть не может. Ты променял меня на эту деревню. Я не узнаю тебя, Йохан! Как ты можешь жить в этой дыре, среди отбросов общества? Где твоя любовь к искусству, мечты о блестящей карьере музыканта? Как можно было променять всё это на страшный лагерь? Говорят, у вас тут каждый день убивают людей! Это просто омерзительно, что ты можешь принимать в этом во всём участие! – Иоганна говорила эмоционально и сбивчиво, быстро переходя с одного на другое. – Ты же обещал мне, что как только заработаешь денег, покончишь со всем этим! Я не могу тебя вечно ждать! Я старею! – многое из всего, что она сказала, гостья говорить не хотела и поэтому неожиданно осеклась.

– Что ты хочешь от меня? Ты продаешь себя в обмен на главные роли, я продаю себя в обмен на… – Ленц задумался, – на власть. Я же не лезу в твою жизнь! – последнюю фразу он не произнёс, а выкрикнул так, что её было слышно на служебной лестнице. Потому Ирина долго не решалась войти в гостиную и сказать, что ужин готов.

Гостья тоже всё больше раздражалась:

– Да как ты смеешь?! Думаешь, я не знаю, что ты водишь сюда грязных шлюх?

Ирина боялась, что кто-то подумает, что она специально подслушивает разговор коменданта и поэтому вошла в гостиную.

– Господин комендант, простите, я лишь пришла сообщить, что ужин готов, – робко, стараясь не обратить на себя внимание гостьи, произнесла пленница. Но ни Ленц, ни его гостья ничего не слышали. Они тонули во взаимных упрёках и оскорблениях.

– Да ты посмотри на неё! Думаешь, я верю, что она тебе только ужины приносит! – кричала актриса, показывая на Ирину. – Для ужинов ты вырядил эту грязную девку в такое платье?!

– Да эта грязная девка в сто раз чище тебя, потаскуха! И приехала ты сюда только потому, что теперь я не кажусь тебе бедным неудачником! Пошла вон! – закричал он и замахнулся на женщину. Та зажмурила глаза, ожидая удара, но Ленц опустил руку.

– Ты ещё пожалеешь об этом! Я всем расскажу, чем ты тут занимаешься! – кричала незваная гостья, выбегая из дома…

8

Сегодня в ещё не проснувшейся голове Володьки сквозь дурманящую сонливость, когда ещё смутно различаешь ночные фантазии и явь, зародилась мысль об Ирине. И кто сказал, что источником любви является сердце человека? Может быть, это придумали женщины? Володькино чувство зарождалось в голове с неясных обрывочных и коротких мыслей о девушке. Но постепенно мысли эти разрастались и наполнили собой всё пространство его мужского скептического мозга. Весь день его терзало чувство вины от своей неуклюжести, никогда Володька не был дипломатом, всегда рубил правду-матку, из-за чего, правда, часто страдал, но и был уважаем своими солдатами на фронте. С девушками двадцатишестилетний лейтенант тоже не отличался деликатностью. И вчера, как медведь в посудной лавке, испортил своими резкими высказываниями впечатление о себе. Да и Ирина была девушкой необычной, некий ореол загадочности окружал её хрупкий образ, и Володька, к своей досаде, никак не мог разобраться в причинах её скрытности. Что-то печальное томилось в глубине её больших светлых глаз, которые будто жили не внешней жизнью, а пребывали где-то далеко, за границами его, Володькиного, знания.

Был шестой час вечера, когда быстрые ноги Володьки принесли его в дом культуры. Он ещё сам не придумал, зачем он туда идёт, к кому, собственно, идёт и что будет говорить. В этот день на сцене показывали представление самодеятельного студенческого театра. Играли «Грозу» Островского. Володька ворвался на галёрку, когда Катерина произносила свой предсмертный монолог. В зале было много свободных мест. Увидев Константина в своём любимом кресле, Володька плюхнулся рядом.

– Привет! – бодро поприветствовал он своего приятеля, но тот сделал вид, что очень увлечён действием на сцене и ничего не ответил. Володьке ничего не оставалось, как тоже уставиться на молоденькую актрису.

– Ты зачем пришёл? – как-то грубо шепнул Константин, когда монолог закончился. Удивленный таким резким приветствием, Володька не нашелся, что сказать.

– Не ходи к ней больше… – твердо и как-то высокомерно продолжал художник, – ты не думай, я так говорю не потому, что сам на неё виды имею, ты сам прекрасно знаешь, как я к женщинам отношусь. Просто не твоё это… Понимаешь? – неторопливо произнёс он и снова уставился на сцену. Артисты стали выходить на поклон, зрители аплодировали, кто-то даже подбежал к сцене, чтобы подарить Катерине цветы.

Константин был человеком высокомерным и себе на уме, и Володька всегда чувствовал, что тот общается с ним с неким снисхождением, как будто делает одолжение. Конечно, он художник, занимается искусством, всю свою жизнь посвящает важному ремеслу. Такие мирские проявления жизни, как женщины, друзья, заработок, его не интересуют. Он как монах, трепетно молящийся лишь одному Богу, и потому людей, не посвященных в это таинство создания настоящего произведения, он не воспринимал как равных себе. Пусть сейчас они что-то значат в этой жизни, их кто-то любит, кто-то в них нуждается, но в вечности они, со своей мирской суетой, не останутся, и только он, испытывающий совершенное презрение к славе и признанию, останется, ибо всё смертно и только искусство вечно.

Искупав молодых артистов в овациях, зрители стали расходиться. Володька сначала тоже рванулся уйти, но потом оскорбленное самолюбие стало брать верх, выдержка и самообладание стали покидать его.

– Это ты что ли решил, что не моё? – громко, с вызовом сказал он, и это был не вопрос, эта фраза имела ту типичную интонацию, при помощи которой часто мужчины пытаются доказать своё превосходство над соперником.

– Да ты же ничего не знаешь. Шёл бы ты лучше к своим грудастым, мало что ли у тебя их? – Константин тоже говорил громко, пытаясь перекричать шум в зале, но абсолютно спокойно, как будто на самом деле предмет спора его совсем не волновал. Этим спокойствием он ещё больше злил Володьку, который заводился с пол-оборота.

– Мало-немало, не твоё собачье дело. И чего это я такого не знаю? Ты, Шишкин недоделанный? – даже столь резкое высказывание нимало не смутило Константина и не вывело его из равновесия.

– Ты ведешь себя, как школьник! – хладнокровно заметил он. – Ирина прошла через плен. У неё всё не так просто!

– А может, это ты всё усложняешь? У тебя всё сложно, у неё всё сложно. Любите вы, художники, тумана на всё наводить, – Володька рванул с места и быстрым уверенным шагом вышел из дома культуры.

Наверное, нужно было идти домой, чтобы успокоиться, прийти в себя. В сущности, ничего такого не произошло. И с чего это Константин решил, что он предъявляет права на эту девушку? Подумаешь, один раз до дома проводил. Но чем дольше он так рассуждал, тем совестливее ему становилось оттого, как он сейчас неискренен с самим собой. Впервые после расставания с Ниной внутри него стала зарождаться симпатия, как будто кто-то щекотал внутри него пушистым перышком каждый раз, как только он вспоминал об Ире…