Счастье для Хулигана

А ещё мне так нравится, когда он говорит "мы". Мы беременны. Не я, а мы оба. Этим он даёт знать, что готов разделить со мной все тяготы и радости. Он не отделяет себя от меня. Мы — одно целое. И мы со всем справимся.

Сгребает ладонями щёки и ласково целует, стирая все страхи и панические настроения.

— Мне надо будет позвонить маме и сообщить новость. Правда, я не представляю, как она будет кататься за шестьсот километров, чтобы посидеть с внуками.

— Мы с твоими родителями пока не хотели тебе говорить, но… — и гад замолкает.

— Его-ор. — тяну со скрытым предупреждением.

— Они хотят перебраться сюда. Чтобы быть рядом с тобой. Виктор готов оставить компанию на Андрея.

Я только потеряно лупаю глазами. Папа всегда говорил, что будет до глубокой старости приглядывать за архитектурным бюро, которое создал с нуля.

— Егор, — нежданно вставляет Настя, — ваша с Артёмом мама тоже готова помочь.

— Настя. — холодно бросает Гора. — Мы уже говорили об этом. Я не хочу иметь с этой женщиной ничего общего. Пусть скажет спасибо, что я терплю её у вас, но в своём доме видеть её не хочу. И больше не поднимай эту тему.

— Почему ты так категоричен? — выталкиваю тонко. — Хотя бы попробуй.

— Прости, Ди, но нет.

На этом разговор сворачивается. Я уже ни раз старалась поднять эту тему, особенно после знакомства с женщиной, которую любимый запрещает даже называть свекровью. Сам же он даже по имени её не зовёт. Только "вы". Подчёркивает, что она для него чужой человек. С одной стороны, я могу его понять, ведь из двадцати четырёх годов жизни двадцать два он прожил без неё. Но с другой знаю, насколько сильно его ранило предательство родной матери. Просто ему слишком сложно и больно довериться и впустить в сердце человека, разбившего его.

Ближе прибиваюсь к нему в молчаливой поддержке. Он обнимает за талию и выдыхает в волосы.

— Давай больше не будем говорить о ней. У нас есть своя собственная семья. — просит приглушённо.

— Хорошо, Коть. — шуршу, коснувшись губами подбородка.

Выйдя на улицу, сразу замечаю Гелинтваген старшего брата жениха. Да, он всё ещё жених, свадьбу пришлось отложить на неопределённый срок, но меня это не слишком расстроило.

Артём размашистыми шагами подходит к нам, крепко обнимая бегущую ему навстречу жену.

— Мы тоже будем себя так вести после трёх лет брака? — толкаю Егора локтём в рёбра, указывая на целующихся Настю и Тёму.

Он только жрёт и накрывает мой рот не менее жадным поцелуем.

— Надеюсь, что мы будем вести себя ещё хуже.

Его хриплый шёпот и интимные интонации заставляют меня вздрогнуть от возбуждения. Мы уже полтора месяца не занимались любовью. Врач сказал, что это может навредить детям. Меня уже трусит от похоти, как и Гору, но стараемся держать себя в руках, чтобы не потерять наших девочек. Троих девочек. Охренеть можно. У нас будет тройня.

— Вот так новости. — сечёт Артём, пожимая брату руку и обнимая меня за плечи. — Не знаю, порадоваться за вас или посочувствовать.

— Мы пока и сами не знаем. — отсекает любимый.

— А я знаю. — заявляю уверенно. — Мы один раз отмучаемся, а потом будем наслаждаться жизнью. — хохочу, заряжая позитивом и всех остальных.

— Уверена, что хочешь поехать туда сегодня? — напряжённо спрашивает Егор, когда прощаемся с Северовыми и садимся в машину.

— Нельзя больше откладывать. Надо съездить на кладбище и отдать должное. Он же погиб из-за меня.

— Ты не виновата, Котёнок. Это его работа.

— Если бы он не вызвался приглядывать за мной, то сейчас был бы жив. — обрубаю, отвернувшись к окну.

Мы ведём этот спор с того дня, как спустя две недели меня выписали из больницы. Понимаю, почему жених не хочет, чтобы я ехала, но сейчас, когда убедилась, что малышкам ничего не угрожает, не могу больше оттягивать момент.

Егор останавливается у цветочного и покупает большой букет красных роз. Чем ближе мы к кладбищу, тем сильнее становится внешняя дрожь и внутренний мандраж. Он накрывает ладонью пальцы, выражая безмолвную поддержу. И сейчас я как никогда рада, что он ничего не говорит. У самой в горле стоит ком, а в груди ледяная глыба. Сколько бы меня не убеждали, что моей вины в его смерти нет, не могу избавиться от этого ощущения. Пусть я не виновата, что Муров повернулся на мне, но не могу не чувствовать причастность.

Пока идём по мощёным дорожкам между огороженных могил и памятников, Егор с давлением прижимает к себе. Подойдя к месту, не сдерживаю слёз. Забираю у него букет и оседаю на колени перед свежей насыпью. Он опускает ладонь на плечо.

— Спасибо тебе. — всхлипываю деревянному кресту с металлической табличкой. Кладу букет к остальным цветам и венкам. — Если бы не ты, то не было бы всего этого. — сжимаю руки на животе. — Если у нас когда-то родится мальчик, то я назову его в твою честь.

Утирая слёзы предплечьями, не могу отвести взгляда от таблички. Не верится, что ещё два месяца назад мы пили вместе кофе и здоровались каждое утро.

"Дегировский Михаил Антонович".

Ему было всего тридцать четыре года. У него осталось двое детей, хотя с женой они развелись несколько лет назад.

Как я узнала, он погиб от руки психопата Мурова в то же утро, когда мы выбирали свадебные наряды. Я вышла за хлебом, пока Егор спал, а псих хотел меня похитить. Тогда он смог перехватить его, но тот вогнал нож ему в шею. Миша истёк кровью раньше, чем успела приехать скорая помощь. Сергей Глебович решил никому не сообщать, чтобы не портить этот день.

Северов присаживается корточки за спиной, обняв за шею.

— Мне нравится имя Миша. — шепчет приглушённо. — Когда родим сына, отдадим ему долг за то, что спас мою жену и детей.

Любимый даёт мне выплакать всё горе и вину, просто находясь рядом и обнимая. Кладбище покидаю уже без груза на душе, с которым пришла сюда. Особенно после того, как подошла к могиле человека, забравшего четыре жизни: трёх ни в чём неповинных девушек и отличного полицейского и человека, и плюнула на неё. Я не ощущала это святотатством. Наоборот. Не понимаю, как его могли похоронить на одном кладбище с его же жертвами. Ему тут не место. Его тело должны были сжечь в пламени, а пепел развеять на свалке. Он не заслуживает покоя. Даже оболочке место в Аду, где горит его чёрная душа. Когда озвучиваю всё это Егору, он только согласно опускает вниз голову.

Дома долго стою под горячими струями воды. Слёз больше нет, но всё ещё немного сложно принять тот факт, что кто-то может воображать себе то, чего никогда не было. Кроме дежурных улыбок, которые были предназначены для всех остальных сотрудников, я никогда не давала Мурову чего-то большего. В голове так много вопросов, на которые я никогда не получу ответов.

Почему я? Почему они? Зачем убивать? Как можно забирать чужие жизни так расчётливо и хладнокровно?

— Перестань об этом думать. — сипит Егор, открывая створки кабины и становясь рядом. — Изменить ничего нельзя, а тебе надо думать только о наших дочках. Их трое, Ди. И им нужны все твои силы.