Счастье в декларацию не вносим

– С добрым утром, господа и дамы! – ни с того ни с сего проснулось портативное Око, давным-давно забытое невесть кем на буфете. Эль пребывала в твёрдой уверенности, что оно совсем нерабочее. – Сегодня седьмое число месяца Медосбора по календарю Рагоса или вторая фаза Красной луны по календарю Полуночного мира. Температура везде комфортная.

– Интересно бы знать, для кого конкретно она комфортная, – пробормотал Рернег, ничуть не удивлённый неожиданным выходом техники из спячки.

– На северном полюсе Рагоса температура минус триста пятьдесят градусов по шкале Аплера. Для ледяных троллей вполне комфортна, – не растерялось Око. – Программа завершила свою работу, Отчёт сформирован. Я и Рернег. Совместимость семнадцать процентов, для брака непригоден.

Оборотень подавился тостом, раскашлялся, сшибив локтем чашку – кофе, чуть припорошенное гущей, раскрасило белоснежную скатерть красиво, эдаким акварельно растёкшимся пятном. А Эль, наконец, отмерла, вскочила с табурета, запутавшись в собственных юбках, едва не упав, бросилась к буфету, схватила кристалл, пытаясь вырубить проклятую болталку.

– Я и Джастин. – Око успешно проигнорировало её усилия, продолжая вещать совершенно идиотским, весомым, эдаким значительным тоном. – Совместимость девять процентов, для брака непригоден.

За спиной Эль грохнуло: то ли грим что-то уронил, то ли сам упал – оборачиваться и уточнять таможенница не стала, накручивая кристалл.

– Я и нир[4] Риу. Совместимость ноль целых семь десятых процентов, для брака непригоден. Отчёт завершён.

– А я как же? – обиделась Аниэра. – Нет, ну вот как так? Где справедливость, я вас спрашиваю?

– Не знал, что тебя и девушки интересуют, – прохрипел, так до конца не откашлявшийся Рернег.

– Да на кой они мне сдались? Но ты про гендерное равенство что-нибудь слышал?

Эль же, наконец, догадалась треснуть Око по затянутому туманом зеркалу. Правда, кажется, кардинальные меры запоздали, оно само замолчало.

– Бар-рдак! – разбуженной коброй прошипела таможенница и зажав притихшее Око под мышкой, строевым шагом промаршировала к выходу.

Правда, от пирожка, сунутого по пути жалостливым Джастином, отказаться решимости не хватило – уж больно виноватым выглядел грим, хотя он-то как раз тут был совершенно ни при чём.

***

Эль закинула сдавшее её со всеми потрохами Око на свою кровать и вылетела из дома, как пробка из бутылки. Вдоль невысокой, сложенной из речных камней стенки, огораживающей запущенный садик, она почти пробежала. И перевела дух только когда очутилась за кладбищенской оградой, миновав некогда внушительные, даже помпезные, а ныне изрядно погнутые, лишённые большой части завитков, поросшие желтоватым лишаём ворота. Вот по дорожке, вымощенной почти заплывшими землёй плитами, девушка пошла медленнее.

Кладбище – неотъемлемое приложение к любой таможне – Эль любила. В смысле, любила она не все кладбища вообще, а только это, своё, как бы странно такое не звучало. Тут всегда, даже в самую ужасную погоду, было тихо, но не мертвенно, а успокоено. И берёзы белели как-то по-особенному ярко. Сейчас же, в густой зелени, они смотрелись совсем нарядно, лучи только что вставшего солнца, пробивающиеся через листву, чертили на земле пятнистую сеть. А ещё бездумно-радостно цвиркала пичуга.

И что здесь не любить? Могильные камни и статуи, выглаженные временем до полной потери трагичности и торжественности? Позеленевшие бронзовые таблички? Ромашки, выросшие из трещин надгробий? Нет, Эль категорически не понимала боящихся таких мест.

– Решили почтить меня визитом? – естественно, голос раздался тогда, когда таможенница меньше всего ожидала услышать что-то кроме птичьего щебетанья. – Что ж, я польщен. Хотя время для визитов совсем неподходящее.

Эль повернулась к старому склепу, украшенному по-настоящему жутковатыми горгульями, подошла к полуоткрытой двери, за которой маячило неясное, размытое пятно.

– Доброе утро, нир Риу, – поздоровалась вежливо, – А почему вы считаете, будто сейчас время неподходящее?

– Да я и сам уже задумался, – чем ближе подходила Эль, тем чётче, материальнее становился призрак. Он сидел в каменном кресле, больше трон напоминающем, установленном на крышке саркофага – там, где обычно лежащие статуи высекают. Да и слово «сидел» к позе нира не очень-то подходило. Скорее полулежал, вытянув скрещённые в щиколотках ноги, пристроив на животе, поверх старомодного в своей излишней пышности камзола, полупустой бокал. – Если рассуждать логически… Вы любите логически рассуждать?

– Обожаю, – улыбнулась Эль – этот черноволосый, чуть надменный красавец ей очень нравился.

Она даже была слегка влюблена в Риу. Хотя, конечно, скажи кому, что ты влюблена, пусть и немного, в призрака – мигом очутишься в поднадзорной палате.

– Ну раз так, давайте рассуждать, – решился нир, умудряясь смотреть на девушку не только исподлобья, но ещё и поверх края фужера, который приподнял, будто тост провозглашая. Кажется, Риу был слегка пьян. Впрочем, как и всегда. – Привычное время суток для человека – день. Мы, простите, вы, вообще создания солярные[5]. Потому все дела, подразумевающие двусмысленность, предпочитаете совершать ночью: встречаться с любовницами, вызывать на дуэли, плести интриги. Ну, вы меня понимаете! – Призрак небрежно махнул рукой, будто понимание-непонимание Эль его вовсе не заботило. – Но я-то не человек. Вернее, если соблюдать точность формулировок, мёртвый человек. Впрочем, и это неверно. Мёртвый человек лежит там, – лорд ткнул пальцем, указывая на саркофаг. – Демоны! И это неверно. Там уже никакого человека не осталось, одна челюсть в паутине. Какая гадость!

– Вы призрак, – помогла ему Эль.

– Пусть так, – поморщился нир. Видимо, быть призраком, хотя бы по названию, ему совсем не нравилось. – Итак, перестав быть человеком, я утерял и солярность. Теперь моё время ночь. А, значит, для не слишком благовидных дел мне отводится день, не так ли?

– Вероятно, – согласилась таможенница, как-то потерявшись в его размышлениях.

– Соответственно, приход в это время невинной девы выглядит как минимум двусмысленно, – закончил Риу, одним махом опустошив бокал, который тут же наполнился вновь. – Я бы, может, и не прочь, да, видите ли, несколько не в форме.

– Не прочь что?

– Прочесть вам венок сонетов и объяснить глубину метафор, – неожиданно хмуро отозвался призрак. – И что вас так разозлило, позвольте узнать? – нир указал подбородком на руку девушки.

Эль тоже посмотрела. Оказалось, что она до сих пор стискивает несчастный пирожок, как кинжал, да ещё как стискивает, аж остывшее повидло выдавила.

– Собственная глупость, – призналась Эль, зачем-то пряча руку с пирогом за спину. – Видите ли, Аниэра создала программу… Программа – это…

– Я помню, – перебил Риу, – вы объясняли.

– Ну да… Она просчитывает вероятность того или иного события…

– Абсолютно бесполезная штука.

– Откуда вам-то знать?

– Вы думаете, что я ошибаюсь? Ну тогда скажите сами: от неё больше проку, чем от бреда старухи, гадающей за медячок?

– Вообще-то нет, – призналась Эль. – По крайней мере, в нашей работе.

– Про то я и говорю, – Риу отсалютовал ей бокалом. – Чтобы просчитать совпадение всех возможных случайностей и привести их к единому знаменателю, надо быть, по крайней мере, богом. Или математиком. Что для меня одно и то же. Так что дальше с этой вашей программой?

– Я внесла данные… – Таможенница и не собиралась вовсе, а смутилась. – Просто не слишком удачно пошутила, вот и всё. И не хотела, чтоб о ней узнали другие, но не вышло.

– Плюньте, – решительно приказал призрак, резким движением головы откидывая смоляные кудри за спину.

– На что плюнуть?

– На всё. Прежде всего, на это нелепое смущение. Иди речь о другой женщине, я бы решил, что «шутка» касается её любовников. Какая-нибудь обнаруженная не теми трогательная переписка, связка медальонов с локонами, а то и вовсе забытое в самом неподходящем месте бельё. Но мы говорим о вас, значит… – нир задумчиво постучал краем бокала по губам, – значит, речь идёт о ваших матримониальных планах. Вернее, о планах дражайшей тётушки, незабвенной красотки Линмари. Потому как у вас-то, конечно же, никаких планов нет и быть не может.