Счастье в декларацию не вносим

– У вас уши заложило? – в общем-то, даже вежливо поинтересовался «клювастый». – Здесь и сейчас один закон – приказы СМБ[1]. Это ясно?

– Я попросил бы! – возмутился оборотень. – Конституция, которая гарантирует всем, имеющим гражданство…

– Рарнег! – чуть повысила голос Эль. – Выполняй, что велено.

Секретарь глянул на начальницу так, что она немедленно прочувствовала всю глубину своего предательства.

– Я могу выйти? – очень холодным и безумно официальным тоном осведомился оборотень, старательно глядя в никуда.

– Нет, – рыкнул тот, что в маске, кажется, начиная раздражаться.

– Как вам угодно.

Рарнег едва заметно поклонился, поправил очки, нервно блеснувшие тонкой оправой, и присел за конторку, словно в прятки играя. Через секунду на столешницу, поверх деклараций, лёг сюртук, потом очки, галстук, жилет, рубаха.

– Это что? – спросил «клювастый», явно к Эль обращаясь.

– Бережное отношение к одежде? – предположила таможенница, пожав плечами.

Обсуждать с чёрным особенности характеров своих подчинённых у неё никакого желания не было.

Нижнюю рубаху, кальсоны, носки и туфли по-прежнему прячущийся Рернег скромно пристроил рядом с конторкой, ну а там и сам показался: вышел бочком, поджав хвост между задних лап, но не испуганно, а будто стесняясь. Сел у заборчика, перегораживающего «приёмник», независимо отвернул пегую морду к окну Полуночного мира.

Окраска у него и впрямь была замечательная: трёхцветная, рыже-бело-чёрными пятнами, как у кошки, волкам совсем несвойственная. Наверное, поэтому оборотень не выглядел ни страшным, ни даже значительным, хотя и мощи, и росту, и клыкам с когтями ему бы любой одинец позавидовал.

– Так, – вынес вердикт «чёрный»,– остался последний. Ну?

Джастин медленно, эдак сонно, поднял голову. Медленно тряхнул гривой, перекидывая волосы за спину. Медленно улыбнулся. Ещё медленнее стянул полотенчико, брюками так и не заменённое.

– Не надо! – хотела было крикнуть Эль.

Хотеть-то хотела, да вышел только мышиный писк, который, во-первых, никто не услышал, а, во-вторых, любые протесты были уже бесполезны. Потому что на месте Джастина стоял никакой не Джастин, а условно-узнаваемый мужской силуэт, вылепленный из плотного текучего дыма. И силуэт этот рос, пучился, словно его изнутри толкало, выдавливало.

Аниэра молча развернулась и канула в глубинах кухни вместе с тесаком. Рернег, мигом растеряв всё своё достоинство вместе со смущением, попытался забраться под конторку – щель между ней и полом шириной не отличалась, но оборотень упорно, скребя когтями недавно отполированные доски, подмахивая толстенным хвостом, втискивался – и у него получалось. Ну а Эль, за неимением других вариантов, просто спряталась за «клювастым», прикрывшись им, как щитом.

– Грим! – истошно крикнул кто-то, умудрившись переорать не прекращающийся вой гремлинов.

Ну а грим – громадный, под потолок, не слишком материальный, дымчатый пёс, с глазами-плошками, горящими болотными огоньками – раззявил кроваво-алую пасть-туннель и оглушительно гавкнул.

Эль обхватила ладонью оберег, тётушкино колечко, которое на левой руке носила, судорожно взывая к Хранителям, мешая слова молитвы с отвращающим заклинанием. Ей-то, наверное, ничего не грозило, ведь вроде как хозяйка, но всё же, всё же… Увидеть, а тем более услышать грима – это вам не с троллем на узкой тропинке встретиться, это пострашнее будет.

А ухмыляющийся Джастин, явно довольный произведённым впечатлением, упёрся лапами и исполнил свой коронный трюк. Гигантский пёс тряхнул шкурой, обдав всех не успевших спрятаться самой настоящей волной болотных брызг, ледяной ночной росы, вони мокрой псины и кладбищенского тлена.

Ну и ещё разок гавкнул – для порядка.

***

Помыться-переодеться «клювастый» не позволил ни бравым эсэмбешникам, ни несчастным таможенникам, да и себе лишь одно послабление дал – сбросил плащ, вежливо попросив его сжечь. Правда, без плаща он понятнее не стал: чёрный мундир, смахивающий на военный, но без всяких опознавательных знаков, и кожаная шлем-маска с застеклёнными прорезями для глаз, делали его ещё более безликим, чем натянутый до подбородка капюшон.

Хорошо ещё, позволил на улицу выйти – дышать в доме было попросту нечем, да и плесень, мгновенно покрывшая мшистыми космами все стены, здоровью не способствовала. Впрочем, как и синеватые бледненькие поганки, выросшие по углам, и лишай, скользким ковром покрывший пол, и…

В общем, таможне теперь если не ремонт требовался, то генеральная, просто-таки маршальская уборка точно была нужна.

– И часто он так? – чёрный мотнул головой в сторону стены, за которой жизнерадостно насвистывали и шлёпали мокро, сочно – Джастин, не терзающийся ни виной, ни сомнениями, ни грустью от объёмов навалившейся работы, убирал последствия собственного безобразия.

– Только когда ему приказывают принять истинный облик, – буркнула Эль, злясь на чёрного, на грима, и на все миры скопом.

– И часто вы приказываете?

– Ни разу.

– Но чем всё закончится, знали?

– Вы что, хотите на меня ещё и нападение на «безопасников» нагрузить? – взвилась таможенница. – Я вас пыталась остановить! И, собственно, что вы здесь вообще делаете? По какому праву…

– Вопросы сейчас задаю я, – отрезал «клювастый». – Так знали или нет?

– Знала, – не слишком охотно ответила Эль. Таможенница присела на фундамент садовой ограды, расправила юбку. – Сама раньше не видела, но тётя рассказывала.

– Правда, что встретивший грима получает неснимаемое проклятье?

– Так вот что вас волнует, – усмехнулась девушка, хотя сейчас этого делать, наверное, не стоило. Менторский тон в данном случае тоже был явно неуместен, но как от соблазна-то удержаться? – Не встретивший, а увидевший его условно истинную сущность. Гримы ещё могут принимать облик обычного пса и гоминида[2]. А проклятье вовсе не «неснимаемое». Правда, не каждая ведьма с ним справится, но если постараться… – Эль развела руками. – Вот все ваши вещи действительно придётся сжечь. А волосы лучше сбрить. Везде, – добавила мстительно. – Всё-таки грим – это вам не какой-нибудь банальный призрак, а страж врат, между прочим.

– А я думал, они что-то вроде кладбищенских охранников, – как-то рассеянно ответил «клювастый», перспективой быть наголо обритым не впечатлённый.

Да и смотрел он явно не на Эль, а в сторону того же кладбища.

– Ну и? – раздраженнее, чем нужно, отозвалась таможенница, закинула ногу на ногу, покачивая туфлёй, висящей на пальцах.

– При чём тут врата и кладбище?

– При том, что это одно и то же? Или хотите сказать, что в школе вы не учились, прописных истин не знаете?