Счастье взаимной любви

Ничего, решила Аня, до утра времени много, весь этот арсенал можно оставить в качестве резерва, если у Олега так ничего и не екнет в душе, не говоря уже о том, что между ног.

Неожиданно он заговорил сам, сумрачно, монотонно, словно читал с листа:

— Я родился в Свердловске, школу там окончил, а попал в переплет в Питере.

— Какой переплет?

— Скверный. Должен одним подонкам кучу деньжищ. И за мной идет охота.

Аня вздрогнула.

— Тебя хотят убить?

— Может быть, и так. Но они желают получить свой долг. А уж если не получат…

— Много?

— Много.

— Но они тебя еще не нашли?

— Нет.

— Ищут?

— Конечно. И уже ограничили мою свободу.

— Ты хочешь вернуться в Ленинград?

— В Питер, в Москву, куда угодно… Только не сидеть в этой вонючей провинциальной дыре. Они тут в своей тухлой Риге корячатся под западный образ жизни, думают, что живут, как белые люди, им даже в голову не приходит, что в этой убогой провинции они протухают без перспектив, без размаха, вообще без жизни.

— Рига — хороший город. Культурный все-гаки. Видел бы ты мою Электросталь. Просто деревня при громадном заводе.

— Это лучше, чем деревня Рига без завода. Да наплевать мне на все города, когда решаются другие страшные дела.

— Подожди… Всегда есть выход из положения. Надо только поискать.

— Смотря из какого положения. Ты не понимаешь, как я влип.

— Почему не понимаю? Я тоже увязла очень серьезно.

— Да? — насмешливо спросил он. — Мальчика с подругой не поделила? У слепой старушки кошелек украла со всей ее пенсией? Или какую-нибудь венерическую заразу подхватила? Это все чепуха. Все это преодолимо.

— А что, по-твоему, не чепуха?

— Все то же. Свобода. Деньги… И кровь.

— И только? — Аня заставила себя засмеяться.

— Дурочка. Так ты ничего и не поняла. Спи лучше. Я сегодня разбит по всем статьям. Ты тоже нынче руку приложила, чтоб меня добить. Понимаешь?

— Нет, — ответила Аня. — Но… Я… Я убила человека.

Он полежал неподвижно около минуты, потом приподнялся на локте и спросил ошеломленно:

— Это правда?

— Правда. Он хотел меня изнасиловать, а мне под руку попался автомат Калашникова. Я и выстрелила.

— Случайно?

— Не знаю… Раньше думала, что случайно. А потом… У нас ведь в школе была военная подготовка. Мы, правда, из автомата не стреляли, только из малокалиберной винтовки.

— ТОЗ?

— Ну да, тульская, спортивная. Но я часто видела в кино автомат. И знала, что там надо нажимать. Не такой уж я чайник, чтоб не понять, за что уцепилась… Но не в том дело. Если бы в тот момент я стреляла обдуманно, я бы тоже не промахнулась. Значит, я его убила специально, намеренно. Это очень страшно. Но…

— Не жалеешь?

— Не знаю.

Он сел на полу, дотянулся до сигарет на скамье и закурил. Потом встал, закрыл дверь, прикрутил фитиль в лампе и снова сел рядом.

— Легко сошло с рук?

— Не легко. Мне не хочется об этом говорить.

— Тогда не надо было начинать.

— Ты прав. Но я об этом никому никогда не говорила. Никто не знает. Но… Может быть, ты должен знать. Чтобы спастись, мне пришлось спать со следователем. Один раз. А потом он спал с моей матерью. И, может быть, спит с ней до сих пор. Хотя не думаю. Она бы намекнула в письме. Нет, все прошло.

— Думаешь, он отстал?

— Да. Он больше не настаивал. Но я все-таки уехала. И уже больше года все спокойно.

— Странно, — сказал он задумчиво. — Ты такая беззаботная, беспечная, сонная какая-то, спокойная… А тоже пришлось хлебнуть лиха. А сейчас ничего не боишься? Тебе не страшно?

— Нет. Я не думаю о том, что прошло.

— Да. Конечно. Тебе удалось красиво обрубить хвосты.

— Мы что-нибудь придумаем с твоим делом, — осторожно сказала она и вся напряглась, опасаясь, что он вновь отодвинется от нее за это «мы придумаем» и все возникшее между ними, хрупкое, близкое и доверительное, тут же рассыплется в прах.

— Что придумаем? — неприязненно улыбнулся он, по-звериному оскалив зубы. — Не ляжешь же ты, чтоб меня спасти, под этих моих подонков? Этого еще не хватало! Твое безотказное женское оружие в данном случае все равно не сработает.

Она не ответила, понимая, что в ее молчании он угадает ответ: лягу, лягу под кого угодно, если это надо для тебя.

— Нет, — сказал он и тихо засмеялся. — До такого я еще не дошел. Да этой публике на такой подарок наплевать. У них другие ценности в жизни. Надо придумать что-то другое…

По его внезапной решительности Аня поняла, что он ухе что-то придумал, но, быть может, еще не наступил момент рассказывать ей об этом плане. Она решила рискнуть и спросила с резкой, непререкаемой требовательностью:

— Что ты решил?

Он вдруг стремительно повернулся к ней, лег, прижался, обнял за бедра и сказал наигранно детским голоском:

— Решил стянуть с тебя джинсики!

И все-таки когда после прелюдии, через четверть часа, началось основное, в нем было больше злости и отчаяния, чем нежности, он стремился спастись от своих бед, забыть их, хоть на миг оторваться от безысходности, от страха и совершенно не заботился о радости для нее.

Перед рассветом, когда во вновь приоткрытые двери коптильни вполз зябкий и сырой туман, когда потухла керосиновая лампа, отчего в серых сумерках стало как будто еще холодней, они туго укутались в одеяла, и Аня спросила:

— Мне приехать еще раз?

— Мы вернемся через неделю. Не надо, — мягко ответил он.

— Тогда я буду тебя ждать?

Он ответил не сразу, понимая, что она ждет не ответа как такового, а целой программы жизни на ближайшее время. Во всяком случае, для себя.

— Я не ограничиваю ничью свободу, — сказал Олег. — Но не позволяю ограничивать и себя. Делай что хочешь.

— Но мы будем встречаться?

— Как хочешь.

— А ты чего хочешь? — жестко спросила Аня. — Скажи чего? И, может быть, я смогу помочь. Нельзя же так плакаться всю дорогу и прятаться! Надо что-то делать.

— Я знаю, что надо делать.

— Что? — Аня не сбавляла напора. — Что?!

— Надо найти «жирного кота», — невыразительно сказал он.

— Кого?

— «Жирного кота». Мужика с деньгами. Из подпольных деляг. И получить у него эти деньги.