Счастье взаимной любви

— Отнять?

Он не ответил, неподвижно лежал рядом, укутанный в одно одеяло, и ровно дышал Ане в шею.

— Это опасно, Олег, — с трудом сказала она.

— Другого выхода просто нет. Ни на какой атомной электростанции я никогда своих долгов не отработаю. Да и сколько потребуется для этого времени?

— Но ведь это означает, что даже при удаче, — Аня с трудом ловила ускользающую мысль, — даже при удаче ты еще глубже увязнешь в опасной грязи! Тебя уже не только твои кредиторы будут искать, но и милиция!

— Я же сказал, нужен «жирный кот». — Голос его был невыразителен и настолько спокоен, что Ане стало жутковато. — Они сами воры. И когда теряют долю наворованного, то не жалуются. Им это невыгодно. Сколько у них ни возьми, а всегда сохраняется недосягаемый загашник. Они хитры, жадны и опытны. Их можно пощипать. И пощипать как следует. Без большого риска. В Риге «жирные коты» бродят большими дикими стаями. Но я еще ни одного не вычислил. Они очень ловко прячутся.

— Подожди, — встрепенулась Аня. — Ради этого ты спутался с Киром Герасимовым?

— Да. Его наркобизнес меня не интересует. Грязноватое дело. Я думал через него выйти на настоящего «жирного кота».

— А он сам?

— Кир — пустозвон. Связи, конечно, есть, и всякие мелкие делишки. Он не «жирный кот». Те ведут другой образ жизни. По кабакам не шикуют. Но и с Киром сорвалось.

— Хорошо, — терпеливо сказала Аня. — Допустим, найдешь ты «жирного кота». Допустим, получишь свои деньги, расплатишься с долгами. Дальше что?

— Дальше начнется жизнь. Свобода и деньги.

Аня замолчала. Ждала, что к свободе и деньгам Олег присоединит и ее, Аню! Но продолжения не последовало.

Аня спросила безразлично:

— Вернешься в Питер? В университет?

— Наверное.

И снова замолчал. Самым лучшим было бы сейчас встать, собраться и уехать, потому что было совершенно ясно: в большом или малом его, Олега, будущем места для Ани не было. Но… оставался еще сегодняшний, завтрашний день. Как много! Это тоже время жизни. Пусть короткое — но время.

— Скажи конкретно, сколько ты должен? — настойчиво пошла она по второму кругу.

— У тебя есть солидные башли? — не скрывая издевки, спросил он.

— Нет. Но, может быть, я узнаю что-нибудь про твоих «жирных котов».

Он не отвечал очень долго.

— Двенадцать тысяч.

— Рублей?

— Долларов.

Крупно, очень крупно. Даже на половину такой суммы вряд ли потянет золотой браслет, оставленный дядей. Очень крупно на сегодняшний день. Таких денег ни у кого не займешь.

— Ты в карты проигрался?

— Не имеет значения. Забудь про этот разговор. А я забуду про твое убийство. Я понял тебя, ты поняла меня. И это — все.

— Во сколько мне уйти?

— Во сколько хочешь. Поспи сейчас. А в восемь приедет бригадир задавать нам урок. Если будет желание, я посажу тебя в его машину. Довезет до Лудзы.

— А если я останусь на день-другой?

— В коптильне?

— В коптильне.

— Не пори чепухи. Здесь нет ванны. Ты сравняешься с нашими саблезубыми неандерталками. Я уже засыпаю, завтра тяжелый день. Надо для троглодитов выбить хоть курятинки к обеду в воскресенье… одним жиром-салом потчуют…

Он то ли действительно заснул, то ли притворялся, но Аня лежала до рассвета неподвижно и неторопливо размышляла: «Олегушка, мой дорогой, ты, конечно, похож на настоящего мужчину, очень похож, но пока до подлинного «настоящего» тебе еще тянуться да подтягиваться! И этой подтяжкой придется заниматься мне, мой милый, поскольку без меня ты в такую лужу сядешь, что не выберешься из нее до конца дней своих».

Ровно в восемь на потрепанном вездеходе приехал бригадир — грузный, краснорожий, сипатый мужчина. Студенты уже позавтракали и толпились на подворье. Ане пришлось гордо дефилировать мимо них от коптильни к машине, шагать рядом с Олегом, не глядя по сторонам.

Бригадир лишь кивнул, когда Олег попросил его подкинуть Аню до Лудзы.

— Целоваться не будем, чтоб мое быдло совсем от зависти не закисло, — сказал Олег. — До встречи. Приеду — позвоню.

— Буду ждать, — ответила Аня. — Да! Чуть не забыла! В коптильне под лампой я оставила тебе пиратскую карту, на ней указано место, где захоронен клад. Найди и, я надеюсь, ты порадуешься.

— Что еще за номера? — слегка нахмурился он.

— Да так, пустяки.

Она помахала Виктору и Венику рукой и полезла в машину.

Бригадир сел к рулю и сообщил:

— А мне в Ригу надо. Сойдет?

— Еще бы! Бутылка с меня!

— Жизнь понимаете, — одобрительно сказал бригадир.

До Риги добрались за полтора часа — молча и без происшествий. Но от предложения зайти в магазин и получить заработанную водку бригадир отказался, заявив, что он еще не настолько стар, чтобы «жрать водку из рук молодых женщин», он сам предлагает зайти в ресторан на улице Дзирнаву и за его счет пообедать в ожидающей его компании механизаторов, выпить по бокалу-другому «Черного Кристала», то бишь водки с бальзамом. От этого предложения, в свою очередь, отказалась Аня, и они расстались очень довольные друг другом.

— Не обижайте студентиков! — вдогон бригадиру крикнула Аня.

— Их обидишь! — ответил он.

6

Студенты должны были вернуться 18 сентября, и весь этот день Аня просидела дома, выбегая в коридор на каждое позвякивание телефона. До полуночи перезвонили все, кроме Олега. Аня решила, что в связи с небывалым урожаем картофеля студентов задержали еще на неделю (Сарма поддержала такую версию) и, слегка успокоившись, решила дежурить у телефона и весь следующий день. Но сидеть дома не пришлось по той простой причине, что кончились деньги. Она отправилась в сберкассу и с удивлением обнаружила, что ее стратегические запасы резко сокращаются, и летний отдых отца становится проблематичным. Но Аня успокоила себя тем, что впереди еще вся зима, до лета далеко и, коль задача поставлена, за такой срок с ней можно будет справиться.

Из кассы она зашла на Главпочтамт, получила письмо от матери. По совершенно непонятной причине Аня с самого начала получала все письма «до востребования», а своего адреса не давала. Впрочем, и писали ей только мать и Алла Простова, письмам которой верить было решительно нельзя, потому что по ним получалось, что эта болтушка уже стала лауреаткой нескольких международных конкурсов, дважды съездила в Америку на гастроли, а Юра со своей командой регбистов побывал во Франции, где ему якобы предложили играть от клуба города Марселя. Все это, как всегда, было враньем, Аня не очень верила даже описанию их свадьбы в ресторане «Националь», на которой якобы гуляла вся Москва и, конечно, торжество показывали по телевидению. Скромности Аллы хватило лишь на то, чтоб уточнить: фрагменты ее бракосочетания с Юрой транслировались по московской, а не по всесоюзной программе.

Письмо от матери было, как всегда, путаным, мысли и события она излагала через пень-колоду, и, чтобы хоть что-то понять, приходилось перечитывать послание дважды, а то и трижды.

В целом получалось, что жизнь в городе Электростали ни в чем не изменилась, а друзья и подруги Ани как были никчемными, непригодными для жизни людьми, так и остались. За исключением Коровы — Богдановой, которая по комсомольской линии быстро продвигалась и уже дважды выступала по телевизору с призывами к молодежи. Слегка удивило и насторожило Аню то, что в конце письма не было обычной приписки отца. Он всегда писал несколько ничего не значащих строк, а на этот раз даже этого не сделал. Ане показалось, что в жизни родителей что-то не в порядке, она перечитала письмо в третий раз и почувствовала в послании матери скрытую тревогу и неуверенность. Но никаких прямых жалоб не было, и Аня решила, что это попросту ее мнительность. Фраза матери: «А тебя здесь все уже забыли и, когда я иду по улице и встречаю всяких людей, о тебе никто не спрашивает» — означала одно: вся история на озере, смерть неизвестного солдата, изнасилование Богдановой — все забыто и память о том поросла быльем-травой, во всяком случае, никто эту память не тревожит и последствий минувшего можно было уже не опасаться.