Счастливчик

— Чего не вздумать? — Гай решает прикинуться идиотом. Не ведусь.

— Ты понял, — отвечаю серьезно. — Без меня с крыш не прыгать.

— А с тобой? — в глазах надежда брошенного щенка.

У-у-у, говорили же мне сначала думать, а потом делать.

— Только со мной, — сдаюсь. — Обещаешь?

Гай интенсивно кивает.

— Пошли, — подгоняю, — пока нас не завернули.

— Может, угоним флайер? — с энтузиазмом предлагает мальчик.

Ну, все, я пробудил спящий вулкан. Спасайся, кто может.

— А пока мы будем его угонять, нас поймают и вызовут Изабеллу, — усмехаюсь.

Гай мгновенно сникает.

— Да я что? Пешком так пешком.

— Дойдем, — утешаю. — Мы же никуда не торопимся.

— Ладно, — с готовностью соглашается мальчик и спешит вперед.

Для него это — небывалое приключение, а куда идти, уже не имеет принципиального значения.

ГЛАВА 26

— Ну как… — рассказывает Гай о своем отце. — Я вроде бы его помню, а вроде и нет. Многое "помню" с маминых слов, во что играли, что делали. Голос его запомнил, как говорил: "Сын, а, сын, иди-ка сюда". И руки почему-то помню. У него пальцы были много раз переломанные, поэтому кривые. А лицо вспомнить сам не могу, только по фото.

Идем рядом, ежась от ветра, на открытом пространстве он свирепствует ничуть не меньше, чем на крыше. Втягиваю голову в плечи, пытаясь спрятаться за воротник, который гораздо ниже, чем хотелось бы. Гаю повезло больше — у него куртка с капюшоном, он натянул его по самый нос и идет, глядя под ноги, руки в карманах.

— А ты? — спрашивает. — Сколько тебе было, когда умер твой отец?

— Тоже пять.

— Вот это совпадение, — поражается мальчик, на его губах появляется улыбка — его радует тот факт, что у нас так много общего.

Он задирает голову, и ветер срывает с нее капюшон. Протягиваю руку и возвращаю его на место — простынет еще из-за нашей вылазки. Изабелла тогда меня заживо сожрет и в данном случае будет права.

Но Гай снова высовывается из-под капюшона, только на этот раз держит его обеими руками, оглядывается вокруг.

— Мы, что, идем в шахту? — вскидывает на меня изумленные глаза. — Мама же категорически запретила.

— Не-а, — утешаю. — Мы не туда, мы в барак к рабочим.

На лице Гая отражается работа мысли. Потом он морщит нос.

— А чего там интересного? Ладно в шахте, там же под землей, а тут что?

— У меня там друзья.

— Друзья? — ахает, и мне снова приходится натягивать ему на голову улетевший капюшон.

Не нравится мне это удивление. Что там Изабелла ему наплела?

— Ну да, — говорю. — А что тебя так удивляет?

— Ну-у, — протягивает, — рабочие, они же все преступники.

Врастаю в глину как вкопанный. Гай тоже останавливается, недоуменно поворачивается ко мне.

— Это ты с чего взял?.. Тьфу ты, черт, — ветер бросает в лицо облако пыли, мелкие камешки и какие-то ветки, приходится отплевываться.

— Как — с каких? — не понимает Гай, мы словно говорим на разных языках. — На рудниках работают преступники, чтобы искупить свою вину перед обществом.

Хочется зло выругаться. Сдерживаюсь, только уточняю:

— Это тебе мама сказала?

Гай растерянно кивает, отчего выпускает из одной руки капюшон и торопливо ловит его.

— Это все знают, — отвечает.

Отличная версия для ребенка. Теперь понятно, почему он был так удивлен, когда в первый день я использовал слово "рабы".

— Ладно, пошли, — срываюсь с места и тяну мальчишку за собой.

Мне нужно придумать план побега, вытащить своих друзей, а потом навсегда смотаться отсюда. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению слова матери в глазах ребенка?

— Погоди, — вырывается. — Объясни. Это неправда?

Это не просто неправда, а самая циничная ложь, которую я когда-либо слышал.

Молчу, кусаю губы, не зная, что сказать.

Гай мстительно прищуривается.

— Если ты не скажешь, я спрошу маму.

Вот поганец. Спросит мать, а она поинтересуется, с чего вдруг такие речи. Он мне Изабеллой угрожает.

— Не знаю, — говорю, снова хватая его под руку и таща за собой (не хватало еще долго стоять на одном месте, пока на нас не обратят внимания), — может, там и есть преступники, но рудники не тюрьма.

Гай торопится за мной, но так как ноги у него короче, теперь ему приходится почти бежать.

— Тогда что? — не отстает.

— Место добычи запрещенных материалов. И люди там не по своей воле.

— Ты поэтому тогда сказал о рабстве? — молодец, запомнил.

— Поэтому, — не собираюсь юлить. — Корабль, на котором я летел, просто захватили силой и поставили перед фактом, что теперь весь его экипаж будет работать здесь. Я не в шахте только потому, что Изабелла меня узнала.

Ну вот, сказал, как есть. Если не поверит, не стану настаивать. Мать есть мать, и если Гай примет за правду ее версию, наверное, всем нам будет только лучше. И кто тянул меня за язык?

Мальчик начинает замедлять шаг, оглядываюсь на него — глаза огромные, лицо бледное.

— Так ты здесь не для того, чтобы познакомиться с нами?

Прости, малыш…

Качаю головой.

— Я здесь случайно. Я понятия не имел о твоем существовании и не знал, жива ли мать вообще.

У него такое лицо, будто он сейчас заплачет. Даже не так — заплачет и рванется бегом обратно от страшного меня, говорящего гадости о самом близком ему человеке.

Я мог бы заставить его продолжить путь в нужном мне направлении силой, но ни за что не буду этого делать — Гай ни в чем не виноват. Пусть бежит, у меня в любом случае будет время, возможно, мне все-таки удастся увидеть Ди.

Но Гай не убегает.

— Зачем она мне соврала? — спрашивает побелевшими губами.

— Не хотела расстраивать?

— И зачем мы идем туда? — мотает головой в сторону уже близкого барака. — Ты заберешь своих друзей и сбежишь?

Разве что в моих мечтах. Если окружающим плевать, что сын их командирши без присмотра шатается по сверхсекретному объекту, то попытку этот самый объект покинуть мне никто с рук не спустит, здесь Изабелла или нет.

— Нет, — отвечаю, — я просто хочу кое-кого увидеть и поговорить. Потом мы вместе вернемся.