Счастливый слон

Я зашла на территорию стенда и небрежно спросила у девушки-продавца, указывая на картину:

– А вон тот пейзажик почем у вас?

Девушка как-то слегка дернулась, пробормотала: «Минуточку, пожалуйста», и скрылась за ширмой ар-нуво, которая отгораживала от посетителей внутреннюю часть стенда. Через секунду она появилась оттуда в компании вальяжного господина с бородкой, очевидно, владельца.

– Вот, – указала она на меня. – Дама картиной интересуется.

Немного удивленная всей этой возней, я, тем не менее, снова задала свой вопрос, адресуясь уже к господину.

– Сколько у вас стоит эта картина?

– Эта? – как-то с придыханием переспросил господин. – А вы в качестве кого интересуетесь?

Что за чертовня? Что за театр они мне тут устраивают?

Я извлекла из сумки визитку и протянула ее вальяжному мужику.

– Будем знакомы, коллега. Меня зовут Елизавета Новинская, галерея «Новины».

Мужик, не моргнув глазом, тоже извлек визитку откуда-то из кармана.

– Очень приятно. Иван Демидов. Проходите, коллега, присядем.

Мы действительно сели тут же, не заходя за ширму, за старинного вида стол. Я в изумлении пялилась на происходящее.

– Честно говоря, Иван, – я глянула на визитку. – Павлович, я как-то слегка не понимаю, что происходит. Я просто хотела узнать цену, потому что эта картина мне... Скажем так, немного знакома.

Он засмеялся мне в ответ бархатным смехом.

– Ну, я бы удивился, коллега, если бы вы ее не узнали. Но просто, видите ли... Вы же понимаете, что просто так тут разговора быть не может. Честно говоря, если у вас нет для нее серьезного клиента, а вы интересуетесь в общем плане, то, я боюсь, наша беседа окажется беспредметной.

Я вообще перестала что-либо понимать. Кто из нас двоих сумасшедший?

– Иван Павлович, дорогой. Вы меня прямо пугаете. Ну, давайте будем считать, что я справляюсь о цене просто из дамского интереса. Так сколько же у вас стоит эта картина?

Он, слегка прищуришись, посмотрел мне прямо в глаза.

– Ну, скажем так, в расчете на любопытство, девятьсот тысяч.

– Чего? – ахнула я.

– Не рублей, естественно. Будем так считать, условных единиц. А уж каких конкретно, решится в более конкретной беседе.

– Не может быть! – я никак не могла прийти в себя.

– Ну почему же? – забулькал Иван Павлович. – на передвижников сейчас большой спрос, он только растет и еще будет расти. А такая прекрасная работа Саврасова не может стоить меньше. Я понимаю, что цена подскочила быстро, но ничего не поделаешь, рынок есть рынок. Конечно, – с ударением произнес он, – если вы придете прямо со своим интересом, мы сможем немного договориться, но в целом...

– Могу я посмотреть аттрибутировку на эту картину? – хрипло спросила я пересохшими губами. Здесь происходило что-то совершенно бредовое, такое, чего просто не может быть.

– Провенанс? Таня, принеси провенанс на Саврасова, – велел Демидов девушке. Та метнулась за ширму. – Но вы не беспокойтесь, картина чистейшая, с экспертным заключением, все, как положено. У нас серьезная фирма.

Девушка Таня появилась из-за ширмы с папочкой, наклонилась и прошептала что-то Демидову на ухо.

– Ах, да, – обратился он ко мне. – Легенды-то мы пока не подвезли. Первый день, знаете, суета. Но вот копия экспертного заключения, можете ознакомиться.

Как во сне, я раскрыла папку. На листочках с шапкой Грабаревского центра действительно было настоящее экспертное заключение. Техника... Краски... Холст... Временные рамки... Кракелюр, характерные черты, подпись, Саврасов. Все так. Внизу стояли оттиск печати и подпись эксперта: Кацаруба Г.П.

Совершенно убитая, я закрыла папку, положила ее на стол и поднялась.

– Благодарю, Иван Павлович. Очень интересно. Я... Я подумаю. До свидания.

Я не помню, как спустилась в гардероб, как оказалась на улице. Мне хотелось выть, рыдать и биться головой о стену. Идиотка! Нет, хуже. Раздолбайка! Раз... Даже слов таких трудно найти! Держать в руках картину миллионной цены и своими руками отдать ее задаром, да еще радоваться удачной сделке! Не узнать, прошляпить Саврасова! Да если бы я... Да ведь... Это можно было бы вообще... И главное, никто не виноват, все сама, сама! Зачем, зачем я не послушалась своей интуиции? Ведь не хотела же иметь с ним никакого дела, ведь с самого начала не понравился мне этот Белоподольский. Мерзкий трансвестит! Как я могла так облажаться!

Шатаясь, я побрела по Крымскому мосту. Внизу вяло перекатывалась грязно-серыми волнами Москва-река. Прямо хоть утопиться! Взять вот и прыгнуть через перила. Лю-уди! Я идиотка! И нельзя, нельзя мне вообще было в это лезть. Какой из меня, к чертям, знаток искусства? Так прошляпить, так...

Возле метро «Парк Культуры» меня слегка отпустило. Я перестала внутренне завывать и начала снова обретать способность к соображению. Интересно, можно ли что-нибудь с этим сделать? Как-то попытаться восстановить свои права? Продажу мы не оформляли, тут ничего не докажешь. А что у меня есть? У меня есть описание коллекции, и в нем осталось описание этой картины. И договор на покупку от копенгагенского гнома... Наверное, этого мало, но можно попытаться...

Я выскочила на проезжую часть и отчаянно замахала руками, останавливая машину. Скорей, в галерею. Мы еще повоюем!

Из этого, конечно, ничего не вышло. Когда я, держа в руках описание проклятой картины (художник Иогансен, зимний пейзаж, 1897 год) дозвонилась, пылая гневом, со своими праведными, но плохо сформулированными претензиями до господина Белоподольского, он не рассмеялся мне в лицо только потому, что мы разговаривали по телефону.

Ну в самом деле, смешно. Какая картина, какой Саврасов? Кто это может доказать? Он вообще не понимает, о чем идет речь, а если я, как владелец галереи, не могу узнать среди купленных мной картин уникальных работ, знакомых любому школьнику по картинке в букваре, то он сожалеет, но помочь мне ничем нельзя. В общем, не брала я твоей кастрюли, и вернула я тебе ее без трещины...

Я бросила трубку и снова затряслась от злости. Конечно, теперь никому не докажешь. Страна чудес! Нет, это поле чудес в стране дураков, а главный дурак тут я! Но как, как я ее просмотрела?! В отчаянии я снова уставилась в описание, которое продолжала держать в руках.

Ну вот же, все черным по белому. И никакого Саврасова. И подпись – Иогансен, даже на плохонькой фотке просматривается. Березки, снежок грязноватый. И гном ведь смотрел, и наследники. И я. И еще Николай Михалычу звонила. И он сказал... Главное, картина – та же самая, без изменений, только подпись. Как такое может быть? Это что же – безвестный Иогансен в своей Дании ездил в Россию, скупал там картины тоже не больно известного на тот момент Саврасова, замазывал его подпись и сверху рисовал свою? И продавал потом за копейки местным коллекционерам? Ну бред какой-то. Но даже если предположить нечто подобное, как об этом стало известно подлецу Белоподольскому? Ведь он в глаза не видел картины, он за нее бился практически вслепую. И потом – ему было почти все равно, которую брать. Их что, все переписывали?

– Маша! – закричала я.

Испуганная Маша прибежала с вопросом, что случилось.

– Маша! Вы профессионал, скажите мне – вы смотрели на скандинавскую коллекцию? Ну, что я последний раз привезла?

– Конечно смотрела, Лиза. Я же ее в каталог вносила.

– Вы там видели что-нибудь... Ну... Скажем так, более ценное, чем оно кажется на первый взгляд?

– Я не совсем понимаю, как это...

– Я тоже. Но, может быть, какие-нибудь известные картины, классиков там? Среди этих работ вдруг не было, к примеру, Айвазовского?